Бортовой журнал 6 - Покровский Александр Михайлович. Страница 10

Как боевое отравляющее вещество он особенно хорош при выкуривании террористов из городской канализации.

Начальство всегда спасает свою жопу.

Чем выше начальство, тем больше у него жопа и тем больше времени требуется на ее спасение.

Господа ежемесячные обозреватели!

Как решились вы настолько изрезать, искромсать мою душу которая и так потерта и растерзана до нитки? Неужели же мое причудливо искривленное тело или только одинокая часть его, висящая втуне уснувшей летучей мышью, не внушает вам христианского сострадания и мысли о том, что мое природное стремление к гармонии заставит мигом подкрутить все струны моей томящейся души, дабы исторгнуть звуки, так приятные окружающему слуху?

«Жалкое, несчастное, упыристое создание, бессильное уйти от ударов судьбы. Разве ж мало в нашей жизни поводов для горя, чтобы добровольно прибавлять к ним новые, увеличивая число наших бедствий? Вотще! Изыщи! Сгинь! Пропади!» – вот какие мысли приходят ко мне при одном только взгляде на этот портрет.

«Иди, бедняжка, жри какашку!» – услышал я недавно, проходя по улице, разговор двух дворничих. Слух мой обладает необходимой клейкостью. Неласковые звуковые колебания немедленно становятся его добычей.

А еще меня поразило то, что, ругаясь, дворничихи немного подпрыгивали на манер реверанса, а метлы и совки они держали так, будто это были края бального платья.

Наш путь во мраке можно отметить осторожными наблюдениями и умозаключениями, по аналогии образующими процесс доказательства, называемый классиками диалектической индукцией, выставляемый оными как наиболее верное и истинное положение вещей, людей и событий.

Почему они должны быть осторожными? Потому что, бредя во мраке, пусть даже вооружившись самыми светлыми намерениями, вы рискуете стукнуться головой о поминутно встречающиеся столбы и вышибить себе все мозги или только их часть, отвечающую за эту самую индукцию.

Справедливости ради надо отметить, что бредущие во мраке с осторожностью, никоим образом не застрахованы от падения носом в клоаку. Кроме того, они никак не убережены от нападения ученых мужей, всегда готовых сотворить им увечье.

Те мужи несутся на алчущих логики с напряженными членами, изготовленные к плевку, а на переднем плане нарисованной нами картины государственный муж крутит колесо политики, как идиот, против потока развращенности, вместо того чтобы следовать за ним.

Все наши потуги на экономической ниве вызывают к жизни следующие размышления: лишь бы ребенок был честно зачат.

Помилосердствуйте! Мы и честность! Сумятица, галиматья, дурь несусветная!

Разве ж имеется на сей счет хотя бы малейшее опасение? Мерзость блуда и иные политические деяния давно уже стали отвратительны любому из наших величайших патриотов. Ну конечно же мы честны – а как же иначе!

Есть все основания пуститься в пляс: у нас есть экономика. Самым ярким признаком ее наличия является форум.

Цель, таким образом, достигнута – вот оно, а то мы все думали, что все это по-другому называется.

Дети – штука волнительная.

Он еще маленький. Ему уже двадцать два, а он все еще маленький. Такое иногда несет, что просто за голову хватаешься, а потом думаешь – это пройдет, ты себя вспомни, ты в этом возрасте тоже нес такое – мама не горюй.

Он поумнеет. Ничего. Главное – парень добрый – это важно.

И еще у него повышенное чувство справедливости, если так можно сказать.

Просто каменным становится, если видит какое-то зло. Каменный, ершистый.

И здорово, что он начал учиться. До этого момента, по-моему, учились только мы с его мамой.

И еще он готовит. Это его домашнее задание. Любит готовить и нас кормить. Просто сияет, когда мы хвалим его стряпню. Вкусно. Это его бабушка научила. Он должен в доме делать что-то, чего не делаем мы. Мы в нем нуждаемся – это важно. Тогда дом будет крепким.

И еще мы перезваниваемся: «Алло! Я доехал!» «У тебя все хорошо?» «Все хорошо!»

Такие небольшие послания – я с тобой, я рядом. И прикосновения нужны. Очень. Я все думал: откуда это у нас, а потом понял – от обезьян, животное чувство. Подбежать, потрогать и отбежать. Это важно. Важно прикасаться. Просто так, подошел и коснулся.

А лучше – обнять или прижаться. Голова к голове. Такое необходимое, мягкое напоминание – я тут. И в груди сейчас же разливается радость.

В этом мире есть только любовь. И еще терпение.

И еще терпеливое ожидание любви.

Клянусь всем, что есть, и тем, чего нет, но что должно было быть!

Если бы во всем мире остались только три капли смысла, я бы отдал их ему.

Ему! Ибо кому еще нужно отдавать то, что является смыслом, как не тому, кто этим смыслом и должен распоряжаться?

Кстати, он мне вчера приснился с лыжами.

Мне пришлось стряхнуть с себя первые ласковые прикосновения надвигающейся дремоты – на экране появилось то, что мне дороже всего, – наш президент.

Не понимаю, почему его появление у некоторых вызывает дикий хохот.

Я же с самых незначительных размеров воспитан в глубочайшей почтительности к власти. При любом его появлении я встаю и начинаю благодарить.

За что?

Но ведь я же еще жив.

А не построить ли нам стеклянный мост через Неву?

Зачем? Ни у кого нет, а у нас есть. И я бы всех их привез бы сюда полюбоваться на это чудо.

Они бы только рты пораскрывали, потому что им бы и в голову не пришло такое у себя сотворить.

А вот мы можем даже этот самый мост поставить на попа, чтоб они не только рты, но и кое-что другое себе разверзли.

Знаю я одного архитектора, так он не то что мост, он мать родную в янтарь запаяет, чтобы только нашей главной милости угодить.

Вы, конечно, знаете, о какой милости я говорю.

Она такая, такая… ей только хвоста не хватает.

Предлагается следующая история. После училища в отдел кадров флота приходит лейтенант-ракетчик. Его назначают на лодку. Лодка готовится к автономке. В этот поход командиром ракетной боевой части идет капитан третьего ранга Сова, который после похода должен уходить в академию. На его место назначается нынешний командир группы старший лейтенант Серега Кашкин, а на его место они за время похода должны подготовить нового командира группы – вот этого самого только что назначенного к ним лейтенанта.

У лейтенанта необычная фамилия – Робертсон, а зовут его, как Суворова, Александр Васильевич.

В отделе кадров с самого начала его спросили:

– Кто вы по национальности? (С этого и начинается фильм.)

– Русский.

– Но фамилия-то (с усмешкой) французская?

– Почему французская? Фамилия шотландская! У меня и документ есть. Я ксерокопию сделал. Меня о моей фамилии еще в училище спрашивали. Вот!

И лейтенант показывает документ. Это копия грамоты, выданной Петром Первым шотландскому шкиперу Джеймсу Робертсону, поступившему на русский флот в 1712 году.