Байки на бис - Дуров Лев Константинович. Страница 14
– Толя, все сошлось! Ты выиграл огромную сумму!
И Толя, как Станиславский, закричал:
– Не верю! Не верю!
Тут нашли ему очки и стали тыкать пальцем в газетную строчку и в записную книжку. И Толя наконец сам увидел и все же не верил:
– Не может быть… Не может быть этого!
– Толя, – возразили ему, – никуда ты не денешься – надо обмывать.
– Ребята, – сказал Толя, – у меня ведь сейчас ни гроша. Дуйте в магазин, закупайте все что хотите – обмоем мой выигрыш! А когда я получу, всем раздам деньги.
Бросились в магазин, накупили всякой всячины, накрыли в грим-уборной праздничный стол, все уселись. Начали поздравлять, кто-то завидовал. Хорошо отпраздновали. А потом еще дня два продолжали.
Прошло несколько дней, ребята стали волноваться.
– Толя, ну ты получил выигрыш?
– Какой выигрыш?
– Ну как же… Ты ведь выиграл огромную сумму.
– Никогда я не выигрывал.
– Как же, Толя! Мы же сами видели, проверяли…
– Ах, это! Ребята, я же пошутил: увидел газету с тиражом и переписал выигрышные номера. Просто захотелось выпить, смотрю – и вам хочется. Вот я и сообразил, как это сделать.
– Мерзавец! Сволочь! Отдай наши деньги!
– Какие деньги? Выпивали-то вместе?
– Вместе…
– Ну и о чем речь?
Конечно, денег он никому не вернул, да и спрашивать, в самом деле, было неловко.
Начало новой жизни
Артист Коля Долгополов пришел на заседание Академии травильщиков с кулечком в руках.
– Что это? – спросил председатель, ожидая услышать очередную историю.
– Яички, – простодушно ответил Коля и уточнил: – Десять штук.
– Зачем?
– Начинаю новую жизнь.
– Как это? – не понял председатель.
– А очень просто: бросаю пить и перехожу на диетическое питание.
– Да это же здорово! – возбудились академики. – Это же непременно надо отметить! Ведь новая жизнь начинается раз в жизни! И прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно!
– Ребята, – остановил общий порыв Коля. – Я же ясно сказал: начинаю новую жизнь.
– Так и мы об этом! – сказал Борис Годунов в шапке Мономаха и со скипетром в руке.
Предстоял спектакль «Борис Годунов», и все бояре были в гриме и в шубах. И никто не хотел, чтобы такое великое событие не было отмечено достойным образом.
Тогда я предложил компромиссное решение.
– Коля, – сказал я, – не будем гадать, какая жизнь лучше, старая или новая. Клади свой кулечек на стол.
– Зачем? – не понял Коля, нежно прижимая свое диетическое питание к груди.
– Клади, клади. Царь-батюшка ударит по нему скипетром, и, если после этого останется хотя бы одно целое яйцо, я ставлю тебе литр.
Коля был настоящим артистом и азартным человеком и не сразу понял подвох – игра заинтересовала его. Он с готовностью положил свой кулечек на стол, и мы все замерли.
Борис Годунов примерился и жахнул царским скипетром по яйцам так, что даже и хруста никто не услышал – только короткий стук: бам!
Коля бросился к тому, что осталось от кулечка, и стал лихорадочно перебирать то, что превратилось в гоголь-моголь.
– Есть! – выкрикнул он наконец с торжеством и поднял над головой целое яйцо.
Пришлось мне бежать за двумя бутылками…
Колю мы посадили на такси далеко за полночь. Его новая жизнь не состоялась.
Елка с сюрпризом
Это произошло, когда я еще работал в детском театре. Я так замотался на работе, что забыл купить елку домой. 31 декабря вечером, отыграв спектакль, я поехал на Киевский вокзал, где, по словам моих коллег, можно было приобрести елку без проблем. Приезжаю я на Киевский. Темно и никого не видно… Время уже к двенадцати. Иду через сквер, и вдруг сиплый голос из темноты:
– Эй, парень, чего надо?
– Елку, – говорю.
– Так вот же елка! Бери!
Вижу, действительно стоит мужичок, держит елку. На мой вопрос: «Сколько?» мужик ответил: «Три рубля» (это была достаточно приличная по тем временам сумма). Но делать было нечего. Я протянул мужику трешку, он сунул ее в карман и что есть духу понесся к вокзалу, причем почему-то зигзагами, словно я собирался в него стрелять. Хотел я было тоже пойти, дернул елку один раз, другой, третий. А она меня не пускает. Оказалось, что я купил елочку, растущую в сквере!
За чем стоите?
На углу улицы Горького и проезда Художественного театра находилось кафе-мороженое. Ну, кафе-мороженое – это только название, потому что у нас с собой всегда «было».
Мы заходили туда, заказывали мороженое, под столом разливали и делали вид, что едим то, что заказали.
И вот стоим однажды в большой очереди. Вдруг с визгом подъезжает машина, и из нее выходят Хрущев и Тито. Они подходят к очереди (охрана вокруг засуетилась), и Хрущев спрашивает: «За чем стоите?» Ну, все загудели: вот кафе-мороженое, очередь за мороженым. Хрущев говорит: «Броз, давай мороженого поедим». Тот согласился, и они встали в очередь. Все, конечно: «Никита Сергеевич, что вы! Проходите! Броз, проходите вперед!» Хрущев говорит: «Стоп! Куда же мне проходить, когда у меня и денег-то нет». Тут кто-то из охранников подскочил: «Никита Сергеевич!..» «Нет, – перебивает его Хрущев. – Ты охрана, ты и охраняй. Кто-нибудь даст взаймы?» А у меня в кармане лежала «пятерка». Я говорю: «Пожалуйста!». Он спрашивает: «А хватит?». Отвечаю: «Да, точно хватит, Никита Сергеевич». Тогда Хрущев поблагодарил меня и обратился к охраннику: «Запишите его адрес и пришлите потом деньги». Адрес мой записали: Бауманская улица, дом 3, квартира 6. И мне пришел перевод на пять рублей. А потом я узнал, что меньше чем на десять рублей переводы тогда не принимались.
Все-таки авторитет Никиты Сергеевича нарушил даже почтовые правила.
Хинди-руси!
История эта произошла при открытии подземного перехода на улице Горького.
Сама идея переходов возникла у Хрущева после поездки в Америку. Там он впервые их увидел, и ему, очевидно, очень понравилось. И вот к собравшейся возле перехода толпе подъезжает Хрущев, без охраны – она приехала позже (и вообще, как рассказывали, Никита Сергеевич любил от нее удирать). Хрущев выходит из машины. А в этот момент из толпы неожиданно выскакивает какой-то пьяненький мужичонка, пятится перед Хрущевым и громко причитает: «Ой, Господи! Ой! Ой ты! Ой ты!». И почему-то в конце добавляет: «Хинди – руси! Пхай-пхай!». Наверное, при виде Хрущева ему захотелось выкрикнуть что-то такое одновременно политическое и патетическое. И вдруг Никита говорит: «Я тебе покажу «пхай»! Ах ты говно собачье! Ах ты пьянь! Пошел отсюда на…» – и сказал при всех, куда он его посылает. Мужичонка тут же исчез в толпе. Потом, я помню, к Хрущеву на подушке поднесли ножницы – здор-р-ровые такие, что рука отвалится, пока ими праздничную ленточку разрежешь. Сказали: «Никита Сергеевич, так полагается, вы знаете…» А он, разрезая, долго еще не мог успокоиться и бормотал: «Пьянь… Я тебе покажу “пхай”…»