Жора Жирняго - Палей Марина Анатольевна. Страница 11

Глава 7. Яйцо преткновения

Весной 19… года в Петрославле случилось небывалое: сфинкс снес яйцо.

Это было покруче, чем если бы летающая тарелка — взяла себе да и приземлилась на вашей коммунальной кухне. Горожане, в массе, не ведали: ликовать ли им — или помирать со страху, купаться в шампанском — или посыпать голову пеплом.

Парочка сфинксов, заманенная сюда лживыми посулами Реформатора (и живущая в неволе уже почти триста лет), никогда до того не производила потомства. Все эти три сотни лет петрославльцы и гости города даже думать ничего такого не думали, — ясно, что сфинксы в неволе не размножаются, да и климат, прямо скажем, не способствует ни любви, ни случке, ни яйцекладке… Да и своих забот, если уж на то пошло, полон-полнехонек рот — до сфинксов ли?

А тут — вот те на. Яйцо сразу было взято на Высший Смоквенский Уровень (ВСУ) — то ли изучать его, то ли уничтожить к такой маме, то ли, наоборот, лабораторно размножать — кто знает?! А может, просто на опыты?.. Особенно в виду сложной международной обстановки…

Среди петрославльцев началось непродуктивное брожение умов. Добиться каких-либо сведений от ВСУ было, как всегда, невозможно. Когда журналисты задавали какому-либо представителю ВСУ, например, вопрос: «А не усилятся ли теперь со стороны Японии, на фоне неожиданной яйцекладки наших сфинксов, ее давние территориальные притязания?» — ответом было: «Мы полностью разделяем и поддерживаю ваше мнение: на Луне, по последним сведениям нашей науки, действительно обнаружен целый ряд кратеров».

Что осталось в этой ситуации горожанам? Горожанам остались неуступчивые дискуссии в семье, ведущие к падению рождаемости и росту бракоразводных процессов, — диспуты по месту службы, резко снижающие производительность труда — и мощный антагонизм на повсеместных уличных толковищах, периодически разрешающийся широкомасштабным мордобоем от переизбытка всех чувств.

Одни кричали, что яйцо снес правый сфинкс, другие — что левый. Правый-левый — это смотря как на них посмотреть! Если стоять лицом к Ингерманландской Протоке, то получится, что правый сфинкс — это левый. А если стоять лицом к Аполлоновой Академии, то получается, между прочим, наоборот — левый сфинкс — в аккурат правый. И потом, если верить этой подлой дезинформации, насчет яйца, то выходит так, что плодоносить можно одним лишь внушеньем ума, так, что ли? То есть один посмотрел на другого — и вот, готово?! И полный порядок?! А ну-ка я сейчас на тебя посмотрю! Ты! Ты смотри у меня! Я тебе посмотрю! Вот и сам смотри, да! Потомство сфинксов из яйца, — это неправильное потомство! Никакого путного сфинкса из яйца выйти не может! Да? Да! Зарубите это себе на вашем шнобеле! Яйцо еще высидеть надо, а кому здесь, я, конечно, очень извиняюсь, это позволят? Развели собак, самим жрать нечего, теперь еще сфинксы на нашу голову!.. Правильно мыслит гражданин: на какую такую валюту мы будем импортировать в нашу страну фураж для угрожающе возрастающего поголовья сфинксов? Даже и не мечтайте! Потому что — неправильно все, изначально! Начнем по порядку: сфинксы не должны были лежать триста лет лицом друг к другу — это раз! Их к этому вынудили! Их так, ясное дело, положили! Добровольно они бы ни за что так не легли! Это вам все же не слоники на комоде! Сами вы слоники! От слоника и слышу! Тише, тише, дайте ему сказать! Второе: сфинксы, по своей природе и миссии, должны смотреть на линию горизонта, образованную от смычки песков пустыни с эфиром предвечной целестии... Классно трендит, сукин кот!.. Говорите по-смоквенски, гражданин, здесь вам не Гайд-парк — что это еще за целестия за такая? Целестия — это небеса. И что, это по-смоквенски, да? Да вы сами, мужчина, несмоквенский! Несмоквенский на всю голову, вы только посмотрите на себя! Тише вы, тише! Сами вы тише! И, в-третьих: кто этих сфинксов сюда нам поставил?! Мы это делать просили?! Это ли наши исконные думы и законные чаянья?! Это ли истинное место сфинксов?! Ведь и об ихнем благе тоже подумать надо! Здесь ли их историческая родина?! Ну, это уже, правда, в-четвертых… У меня другой вопрос, граждане: из какого, собственно, материала сделано это, с позволенья сказать, яйцо?! Такое ли уж оно золотое, как хотят нам внушить? И, если да, то нужны ли нам с вами, положа руку на сердце, золотые яйца? Нам с вами они не нужны. Нам нужны яйца простые! Тем более — от сфинксов. А может, блин, это вообще подлог, провокация!.. Вон, Аполлонова Академия, сукины дети, мать их за ногу: сварганили там у себя в штудиях какую-то экспериментальную херовину из папье-маше — да и сфинксам подбросили. Такое сколько уже раз бывало! Это не сфинксам, товарищи, это нам с вами подбросили! И вовсе не из папье-маше. И вовсе не Аполлонова Академия подбросила, бери выше… Верно! Нам яй-цо под-бро-си-ли!!. Нам яй-цо под-бро-си-ли!!.. Нам яй-цо под-бро-си-ли!!.. Громче, граждане! Нам яй-цо под-бро-си-ли!!!!!..

Глава 8. Великий Жор

Осенью того же года. Джорджу как раз исполнилось тридцать три, и он, внутренне морщась, подневольно принимал поздравления от случайных коллег по творческой (заграничной) командировке. Все они, перемигиваясь, приподымая брови и многозначительно покряхтывая вокруг извлеченной из загашника чекушки, делали отсылки к Христу. Это было невыносимо.

Схватив кулек жареных каштанов, Джордж выбежал в парк. Живописный лиственно-хвойный заповедник был в прошлом частным имением, основанным на вершине холма вместе с замком, в котором сейчас проходили международные литературные чтения и где из всех чудес «истории и современности» (замок являлся архитектурным памятником XVII-го века) — компатриоты Джорджа, то бишь гонцы Аполлона, были более всего поражены отсутствием в окнах выбитых стекол, а наличием стекол совершенно не выбитых, отсутствием в комнатах сломанных телевизоров, а наличием телевизоров совершенно исправных, а еще то, что в нирваноподобных местах уединения безотказно работает слив.

Медленно пощелкивая каштанами — при этом зло, с удовольствием, сплевывая, — Джордж подошел к обрыву. Как странно. Он не был дома уже полгода... И вот сегодня он опять купил эти каштаны, которые ему совсем не нравились. Жареная скорлупа пахла восхитительно-уютно, как дымок от медленно разгорающейся древесины, а внутри... Так, вареная картофелина без соли. Но что-то все равно доставляло огромное удовольствие... Что?.. Кулек. Конечно, кулек. В Европе нигде, кроме стран Варшавского пакта, не увидишь, чтобы съедобная мелочь, которой торгуют на улице, в парке, на рынке, предлагалась в газетных кулечках... А здесь, на южной границе Австрии, — здесь, где, если посмотришь далеко влево от заходящего солнца, словно бы видишь эти опасные, эти заколдованные Балканы...

Но что-то было не совсем обычное и в самом кульке. Что же? Да уж, Федот, да не тот: газета другая!..

Прибалканская осень по-своему жестока, потому что ее нечеловеческую красоту не с кем разделить, а хороша тем, что ты видишь мягкие гребни холмов, которые словно голубые волны накатывают от горизонта и вдруг застывают у самой дороги. И еще хороша она тем, что знаешь: порыжелость ближнего леса в конце концов перекинется вдаль — словно накроет холмы огненным своим мехом местная популяция белок — рванувшая прочь, словно бы от пожара — и сама разносящая беспощадный огонь — и тогда холмы станут похожи на облитое золотым закатом штормовое море — волны которого не унять — ни этим льющимся маслом, ни жертвами, ни заклятьями…

Странно вдруг обнаружить себя посреди этой потусторонней, словно в ней полностью отключен звук, прозрачности воздуха. Джордж с наслаждением рассматривал склон ближайшего холма, одетого в голубую, словно баранью, тугим завитком, шубу, где кудрявые всадники бьются в кудрявом порядке, в то время как полководец сих строк, захлебнувшись, почил в чане с парашей, о чем Джордж не мог забыть никогда, — и подумал, что хорошо бы попробовать этот виноград, вызревший, судя по всему, крупной дробью, — нет, горками-гроздьями маленьких пушечных ядер...