Рассказы - Тэффи Надежда Александровна. Страница 33

Розанов вообще с каждым человеком эротические темы считал за любопытнейшие, поэтому я вполне поняла его особый острый интерес к такому разговору с Распутиным. Ведь чего только про Распутина не говорили: и гипнотизер, и магнетизер, и хлыст, и сатир, и святой, и бесноватый.

- Хорошо, - сказала я. - Попробую поговорить.

Обернувшись, встретила два острых, как шпильки, глаза. Распутина видимо, обеспокоила наша тайная беседа с Розановым.

Задергал плечом и отвернулся.

Пригласили к столу.

Меня посадили на угол. Слева - Розанов и Измайлов. Справа - Распутин.

Кроме нас за столом оказалось еще человек двенадцать гостей: какая-то важного вида старуха, про которую мне шепнули: "Это та, что постоянно при нем". Какой-то озабоченный господин, который торопливо усадил по другую руку Распутина молодую, красивую и очень разряженную ("во всем шикарном") даму с не подходящим к туалету убитым, безнадежным выражением лица. В конце стола поместились какие-то странные музыканты - с гитарой, с гармонией и с бубном, точно на деревенской свадьбе.

Хозяин подошел к нам, наливая вина и угощая закусками. Я тихонько спросила про красивую даму и музыкантов.

Музыканты, оказывается, были нужны - Гриша любил иногда поплясать, и именно под их музыку. Эти музыканты и у Юсупова играют.

- Очень хорошие музыканты. Оригинальные. Вот вы услышите. О красивой даме сказал, что у ее мужа (озабоченного господина) какое-то служебное, очень сложное и неприятное дело, которое только через Распутина можно сделать простым и приемлемым. И вот этот господин водит свою жену всюду, где только можно встретить старца, и подсаживает ее к нему, надеясь, что он когда-нибудь обратит на нее внимание.

- Уже два месяца старается, а Гриша словно и не видит их. Он ведь странный и упрямый.

Распутин пил быстро и много и вдруг, нагнувшись ко мне, зашептал:

- Ты чего же это не пьешь-то? Ты пей. Бог простит. Ты пей.

- Да я не люблю вина, оттого и не пью.

Он посмотрел недоверчиво.

- Пустяки! Ты пей. Я тебе говорю: Бог простит. Бог простит.| Бог тебе многое простит. Пей!

- Да я же вам говорю, что мне не хочется. Не буду же я насильно пить?

- О чем он говорит? - зашептал слева Розанов. - Вы заставьте его громче говорить. Переспрашивайте, чтобы громче, а то мне не слышно.

- Да и слушать нечего. Просто уговаривает вино пить.

- А вы наводите его на эротику. Господи! Да неужели не умеете повести нить разговора?

Мне стало смешно.

- Да не мучьте вы меня! Вот тоже нашли Азефа-провокатора. И чего ради я буду для вас стараться?

Я отвернулась от Розанова, и два острых распутинских глаза, подстерегая, укололи меня.

- Так не хочешь пить? Ишь ты какая строптивая. Не пьешь, когда я тебя уговариваю.

И он быстрым, очевидно привычным, движением тихонько дотронулся до моего плеча. Словно гипнотизер, который хочет направить через прикосновение ток своей воли.

И это было не случайно.

По напряженному выражению всего его лица я видела, что он знает, что делает. И я вдруг вспомнила фрейлину Е., ее истерический лепет: "Он положил мне руку на плечо и так властно сказал..."

Так вот оно что! Гриша работает всегда по определенной программе. Я, удивленно приподняв брови, взглянула на него и спокойно усмехнулась.

Он судорожно повел плечом и тихо застонал. Отвернулся быстро и сердито, будто совсем навсегда, но сейчас же снова нагнулся.

- Вот, - сказал, - ты смеешься, а глаза-то у тебя какие - знаешь? Глаза-то у тебя печальные. Слушай, ты мне скажи - мучает он тебя очень? Ну, чего молчишь?.. Э-эх, все мы слезку любим, женскую-то слезку. Понимаешь? Я все знаю.

Я обрадовалась за Розанова. Очевидно, начиналась эротика.

- Что же вы такое знаете? - спросила я громко, нарочно, чтобы и он повысил голос, как это многие невольно делают.

Но он снова заговорил тихо:

- Как человек человека от любви мучает. И как это надо, мучить-то, все знаю. А вот твоей муки не хочу. Понимаешь?

- Ничего не слышно! - сердито с левой стороны ворчал Розанов.

- Подождите, - шепнула я.

Распутин заговорил снова:

- Что за кольцо у тебя на руке? Что за камешек?

- Аметист.

- Ну, все равно. Протяни мне его тихонько под столом. Я на него дыхну, погрею... Тебе от моей души легче станет.

Я дала ему кольцо.

- Ишь, чего ж ты сняла-то? Я бы сам снял. Не понимаешь ты...

Но я отлично понимала. Оттого я и сняла сама.

Он, прикрыв рот салфеткой, подышал на кольцо и тихонько надел мне его на палец.

- Вот когда ты придешь ко мне, я тебе много расскажу, чего ты и не знала.

- Да ведь я не приду? - сказала я и опять вспомнила фрейлину Е.

Вот он, Распутин, в своем репертуаре. Этот искусственно-таинственный голос, напряженное лицо, властные слова. Все это, значит, изученный и проверенный прием. Если так, то уж очень это все наивно и просто. Или, может быть, слава его как колдуна, вещуна, кудесника и царского любимца давала испытуемым особое, острое настроение любопытства, страха и желания приобщиться этой жуткой тайне? Мне казалось, будто я рассматривала под микроскопом какую-то жужелицу. Вижу чудовищные мохнатые лапы, гигантскую пасть, но притом прекрасно сознаю, что на самом-то деле это просто маленькое насекомое.

- Не при-дешь? Нет, придешь. Ты ко мне придешь.

И он снова тайно и быстро дотронулся до моего плеча. Я спокойно отодвинулась и сказала:

- Нет, не приду.

И он снова судорожно повел плечом и застонал. Очевидно, каждый раз (и потом я заметила, что так действительно и было), когда он видел, что сила его, волевой его ток не проникает и отталкивается, он чувствовал физическую муку. И в этом он не притворялся, потому что видно было, как хочет скрыть и эту плечевую судорогу, и свой странный тихий стон.

Нет, все это не так просто. Черный зверь ревет в нем... Посмотрим...

5

- Спросите у него про Вырубову, - шептал Розанов. - Спросите про всех, пусть все расскажет и, главное, погромче.

Распутин косо, через масленые пряди волос, глянул на Розанова.

- Чего этот там шепчет?

Розанов протянул к нему свой бокал.

- Я чокнуться хотел.

Чокнулся и Измайлов.

Распутин сторожко посматривал на них, отводил глаза, и снова.