Собрание произведений в одном томе - Жванецкий Михаил Михайлович. Страница 150
– Ну, критериев нет, конечно… Вы вчера трудились, трудились, а я прождал всю ночь и опозорился к утру…
– А я вам сказал: срок действия два часа.
– Ну, это не мне надо было сказать…
И все-таки мы живы.
Только в этой проклятой любимой стране, которую многие называют родиной, обыкновенный человек за шестьдесят лет спотыкался головой об 37?й – посадочный. Об 41?й – отечественный. Об 48?й – голодный. Об 53?й – переломный. Об 85?й – перестроечный. Об 91?й – путчевый. Это же надо так кромсать биографию! Что же они хотят там, в Америке? Чтоб в этом полуживом состоянии мы думали о вечном? Зачем? Мы просто увидим вечность раньше других.
Это удивительно: мы спрашиваем у всех, как нам жить, – а живем. А живем!
И в этой проклятой любимой стране, называемой поэтами Родиной, воистину – жизнь отдельного человека значения не играет и роли не имеет. При царизме, социализме, демократизме здесь только веют ветры и клонятся колосья, и жизнь здесь общая для всех.
А если о радостном – то жидами наконец перестали называть только евреев. Это теперь все, с таким трудом живущие на этой земле.
Он нужен здесь
Он вцепился в меня рукой. Ему лет семьдесят.
– Постойте, вы же этот… который… ну напомните мне… В Москве который… Который пишет для этого… Ну помните? Ну вы же этот… Который сам читает? Ну помните? Ну и с этими… Два… этих… И он… Господи… Стойте! Стойте же… Это он. Ну он еще тут рассказывал про этих… Ну стойте… Напомните мне… Ну кто его помнит? Стойте, стойте… Вы же недавно по телевизору про это… Ну про что же?.. Ну про… там куда-то ездили… вы Изя?.. А если честно?.. Откуда я вас знаю?
– Не представляю.
– Вы племянник Розы?
– Нет.
– Но вы ее знаете?
– Нет.
– А в Америке у вас кто-то есть?
– Полно.
– Ну вот скорее всего… Что же вы не здороваетесь? Стыдно, стыдно… Зайдите как-нибудь, я вам почитаю письма.
– Обязательно.
– Позвоните перед этим.
– Хорошо…
– Я же говорю, что я вас знаю. А вы: «нет, нет». Я помню вашего отца. Он был часовщик?
– Нет.
– Да. Он не был часовщик. Я его помню. А мама шила?
– Нет.
– Да, да. Я помню, помню. Слава богу, в мои годы. А где у них Привоз?
– Вот. До вокзала и направо.
– Да, да, я помню, помню. Если что-то будет от тети Розы… Она в Израиле?
– Нет.
– Да, да, точно, ее там нет.
– Простите, я вообще ее не знаю.
– А как же. Конечно. Она же умерла до того, как ты родился. Ты какого года?
– 34?го.
– А она умерла в 53?м. Все точно. Я тоже хотел уехать. Потом решил: что мне там делать? Здесь я всех знаю. Я всем нужен. Ты знаешь, что такое, когда ты всем нужен. Вот сейчас мне, например, сейчас надо в мастерскую. Мне сейчас надо починить утюг. Что бы я там делал? А здесь мне надо плитку починить. То есть ты понимаешь, как я всем нужен. Сейчас в Одессе плохо с этим… С как его… ну который горит… и я перешел на примус… Но его надо починить. Вот я ищу. Тут был Изя, на Привозной он был один… Нет. Мне там делать нечего. Я здесь нужен. Здесь такой был Аркадий. Это что-то! Но он уехал.
– Он здесь.
– Я знаю. Я иду к нему. Мне раскладушку надо заклепать. Он сейчас клепает? Ты не знаешь – клепает? Он мне заклепает. И примус починю. Где, ты говоришь, у них вокзал?
– Вот этот шпиль.
– У них там Привоз?
– Там вокзал.
– Да, там вокзал. А там Привоз и там Аркадий. Он мне все починит. А что бы я там делал? Кого я там знаю? Куда я с раскладушкой в Америке? Они даже не знают, как ее раскладывать. А заклепать?.. Только здесь. Здесь мы свои. Звони, я тебе все напомню.
Комплекс неполноценности
Выпивать каждый бокал до дна. И за женщин стоя. И объяснять себя всем. Видите, я выпил до дна. Громко:
– Вот. До дна. Как договаривались!
Он чудный.
– Понимаете, это книги в чемодане, поэтому он такой тяжелый. Ничего такого…
Открытый всем ветрам и уборщицам.
– Вы где вообще убираете? Я сюда поставлю, чтоб он вам не мешал. Вы здесь будете убирать или здесь?
– И здесь, и здесь.
– Я могу его вынести… А я подожду… Мне не трудно.
А таксисту:
– Вы куда едете? Вот сейчас? Я думал, может, нам по дороге. Я бы тогда вышел, а вы бы свернули по Пушкинской. Вам так будет удобно. Мне куда? Ну, это неважно… Нет, это вам не по дороге…
Он чудный, особенный… Очень хороший…
И у врача он говорит:
– Только если это вам удобно. Если вы там не достанете пальцем, ну и не надо. Обойдемся. Подумаешь, я потерплю.
Всюду опаздывает, потому что – и этому, и этому, и этому, и все по дороге, конечно. Трудно, не трудно – какой разговор, я заеду. Из точки А в точку В не по прямой, а через Ж-С-Д-И-К-Л-М-Н – ну все равно мимо, зато все успеем. И хоть его ждут именно в В, с которым и договаривались, но В и подождет, с ним же договаривались. Зато остальные и С, и Д, и Ж в восторге: чудный, добрый, неутомимый. Давайте, давайте с ним дружить.
Кто еще не успел подружиться? Сюда. Хороший, хороший… И все объясняет:
– Понимаешь, ну я же должен был. Это же по дороге. Да и пустяк. Сколько там времени?..
Да, да, конечно. Очень хороший. Немножко много отнимает времени. У себя отнял. Но самоотверженно.
– Я же заехал, понимаешь?
– Понимаю.
Понимаете вы – понимает он.
– Пойми меня…
– Понимаю, понимаю…
– Я же тебе объяснил.
– Да, да.
Да… Чудный… Милый… Очаровательное украшение нашего стола… Да-да… Мы дружим, дружим…
Навстречу всем и никому, всем и никому…
И выпью, и довезу… Вот чтоб так. Так никто… Понимаете, здесь у меня… Я как раз везу… Да…
Откроем окружающим, что нужно для комплекса:
а) долго смотреть на часы;
б) вынимать ключ за квартал до дверей;
в) остановиться за полтора метра до двери и тянуться, тянуться…
г) открывать рот до того, как набрал ложку каши;
д) и конечно, улыбаться до того, как наступит причина, потому что все время видит себя со стороны.
Автопортрет?96
Первое. Похорошел.
Второе. Зеркало радует ежеминутно.
Третье. Личная жизнь цветна и ярка невыносимо. Звук и цвет хочется приглушить, однако выключатель в других руках.
Четвертое. Живот появляется первым, куда бы ни пришел. Ведет себя нагло. Мешает. Хотя кому-то служит полкой для рук.
Пятое. Физическая стройность, о которой так много говорилось, продолжает вызывать много разговоров.
Шестое. Нижний кругозор ограничен животом. Верхний очками.
Седьмое. Ботинки на шнурках и пальто со змейкой вызывают желание поручить это все кому-то застегивать.
Восьмое. А публика требует смешное.
Девятое. Почему никто не желает грустить? А «Мать» Горького? А «Анна Каренина»?
Десятое. Хочет носить славу, но не имидж.
Одиннадцатое. Мгновенно стал старше всех. Не по званию, к сожалению.
Двенадцатое. Очень любит высокий заработок… Так дайте ему! В чем дело?!
Тринадцатое. Очень хочет быть мостом между Украиной и Россией, только чтоб не ходили.
Четырнадцатое. …очень хотелось бы, но не сможет.
Пятнадцатое. А даже если сможет? Что делать потом – вот вопрос?
Шестнадцатое. В раздетом виде широк. В одетом – скуповат.
Семнадцатое. Напоминает попугая в клетке. Сидит накрытый одеялом. Вдруг поднимают одеяло – яркий свет, тысяча глаз, и он говорит, говорит… Опустили одеяло – тихо, темно, кто в клетке – неизвестно.
Я его вызвал
Я его вызвал, и он пришел ко мне с тонометром.
– Вам шестьдесят лет, – сказал он. – Что тут не ясно?
Большой живот – вот результат.
Давление – результат.
Изжоги – результат.
Сердцебиение – результат.
Вам шестьдесят, и от чего-то надо отказаться.
Так от чего отказываться будем?
а) Бабы – вычеркиваем.