Досужие размышления досужего человека - Джером Клапка Джером. Страница 70

Иностранец тоже пристрастился к нашему спорту; хочется надеяться, что наш пример его предостережет и он не перестарается. Впрочем, приходится признать, что пока он не проявляет признаков слишком серьезного к нему отношения. Футбол в Европе приобретает все большую популярность, но французы еще не отказались от мысли, что лучший прием — это пнуть мяч так, чтобы тот взлетел высоко в воздух, а потом принять его головой. Француз скорее примет мяч головой, чем забьет гол. Если ему удастся загнать мяч в угол, на бегу дважды подбросить его в воздух и оба раза принять головой, остальное его, похоже, не интересует. Пусть мяч забирает кто угодно; француз сыграл свою игру и счастлив.

Поговаривают, что в Бельгии вводится крикет. Я непременно постараюсь попасть на первую игру. Боюсь, что бельгийский принимающий будет останавливать крикетные мячи головой до тех пор, пока не наберется собственного опыта. Мысль о том, что голова — самый подходящий предмет для игры в мяч, по-видимому, у него в крови. Голова у него круглая и твердая, доказывает он, в точности как сам мяч; какая же другая часть человеческого тела более приспособлена к тому, чтобы принимать и останавливать мячи?

Гольф там еще не переняли, но теннис уже прочно утвердился на всем пространстве от Санкт-Петербурга до Бордо. Немец со своей основательностью трудится в поте лица. Университетские профессора, дородные майоры встают с рассветом, нанимают мальчишек и отрабатывают удары в движении назад и с лету. Но для француза это пока еще игра. Он играет в нее непринужденно и весело, чем сильно шокирует англичан.

Подача партнера вас удивляет. Перелет за линию на ярд с небольшим случается у каждого, но похоже, что этот человек вознамерился выбить окна во всех окрестных зданиях. Вы уже собираетесь начать протестовать, но тут веселый смех и бурные аплодисменты зрителей все вам объясняют. Он вовсе не пытался подавать; он пытался попасть в человека на соседнем корте — тот как раз наклонился, чтобы завязать шнурки, — и с последним ударом ему это удалось. Он попал ему чуть ниже спины и опрокинул наземь. Окружающие критики пришли к единодушному мнению: он не мог послать мяч более удачно. Самому Доэрти никогда не удавалось сорвать более громких аплодисментов. Даже человек, в которого попали, выглядит довольным — вот на что способен француз, если берется за игру.

Но честь француза требует отмщения. Он забывает про свой башмак, забывает про игру. Он собирает все мячи, какие только может отыскать, — свои мячи, ваши мячи, все, что попали ему под руку, и приступает к ответному матчу. Вот тут вам лучше пригнуться и укрыться за сеткой. Большинство игроков так и делают, только самые робкие направляются в здание клуба и, оказавшись там, заказывают кофе и закуривают сигареты. Спустя некоторое время оба игрока вроде бы испытывают удовлетворение. Остальные собираются вокруг них и требуют назад свои мячи. Это сама по себе отличная игра. Задача в том, чтобы захватить как можно больше мячей, и своих, и чужих — предпочтительнее чужих, — и помчаться с ними вокруг кортов под улюлюканье бегущих следом претендентов.

Примерно через полчаса, когда все ужасно устанут, игра — основная игра — возобновляется. Вы требуете назвать вам счет; партнер торопливо говорит: «сорок — пятнадцать». Оба ваши противника бегут к сетке, и там вот-вот начнется поединок. Но это всего лишь дружеская перебранка; они просто сомневаются, что счет «сорок — пятнадцать». Еще можно поверить, что «пятнадцать — сорок»; и они предлагают это в качестве компромисса. В конце концов решают, что была ничья. Поскольку редко случается, чтобы игра протекала без подобного инцидента в самый ее разгар, счет обычно бывает равным. Так можно избежать недовольства — никто не выигрывает сет, но никто и не проигрывает. Как правило, одной игры хватает на день.

Серьезного игрока также смущает, что время от времени у него пропадает партнер. Он оборачивается и видит, как тот с кем-то беседует. Никто, кроме вас, ничуть не возражает против его отсутствия. Противник считает, что это удобный случай, чтобы выиграть очко. Пять минут спустя он возобновляет игру. С ним приходит его друг и собака друга. Собаку приветствуют с энтузиазмом; все мячи летят к собаке, и пока она не устанет, у вас не будет ни малейшего шанса поиграть. Но все это, без сомнения, скоро изменится. Во Франции и Бельгии существуют превосходные игроки, и их соотечественники постепенно переймут у них более высокий класс. Француз в теннисе еще новичок. И по мере того как он будет проникаться верной концепцией игры, он заодно научится посылать мячи ниже.

Я полагаю, все дело в континентальном небе. Оно такое голубое, такое красивое; конечно, оно к себе привлекает. Как бы там ни было, факт остается фактом — большинство игроков в теннис на континенте, будь то англичане или иностранцы, запускают свои мячи прямо в небеса. В свое время в английском клубе в Швейцарии был один англичанин, по-настоящему превосходный игрок. Он не пропускал почти ни одного мяча, но в ответных ударах был слабоват. У него имелся один-единственный прием — мяч взлетал в воздух футов на сто и приземлялся на половине противника. Тот стоял, наблюдая за крохотной точкой в небесах, которая увеличивалась, приближаясь к земле. Новички обращались к нему, думая, что он заметил воздушный шар или орла, но он лишь отмахивался, объясняя, что ответит потом, когда дождется мяча. Тот с глухим стуком падал на землю у его ног, подскакивал ярдов на двадцать и снова опускался. Когда мяч оказывался на нужной высоте, игрок перекидывал его через сетку, и в следующее же мгновение мяч снова взлетал в небо. На состязаниях я видел, как этот молодой человек со слезами на глазах умолял дать ему судью. Все судьи бежали от него. Они прятались за деревьями, одалживали цилиндры и зонтики и прикидывались зрителями — прибегали к любым, самым подлым уловкам, лишь бы не судить игру этого молодого человека. Если противник не засыпал или у него не начинались судороги, матч мог тянуться весь день. Любой мог отбить его удары, но, как я уже говорил, сам он не пропускал почти ни единого мяча. Он неизбежно выигрывал — противник через час-другой начинал сходить с ума и старался проиграть. Это был его единственный шанс пообедать.

Вообще говоря, теннисные корты за рубежом представляют собой очаровательное зрелище. Женщины обращают больше внимания на свои костюмы, чем наши дамы-теннисистки. Мужчины, как правило, одеваются в безупречно белое. Корты часто расположены в прелестных местах, здания клубов живописны. Там всегда царит смех и веселье. Может, за самой игрой наблюдать не так интересно, но общая картина восхитительна. Недавно я сопровождал одного человека в клуб в пригороде Брюсселя. С одной стороны площадка там огорожена лесом, а с трех других окружена petites fermes — земельными участками, как мы называем их в Англии, которые обрабатывают сами крестьяне.

Стоял дивный весенний день. Корты были переполнены. Красная земля и зеленая трава создавали фон, на котором дамы в своих новых парижских туалетах, под яркими зонтиками, казались чудесными букетами живых цветов. Вся атмосфера представляла собой смешение праздной веселости, флирта и тонкой чувственности. Современный Ватто с жадностью ухватился бы за эту сцену.

И сразу за ними, отделенные всего лишь почти невидимой проволочной изгородью, на поле работали крестьяне. Старая женщина и юная девушка, накинув себе на плечи веревку, волокли борону. Их направлял иссохший старик, напоминавший старое огородное пугало. Они на миг остановились у изгороди и посмотрели сквозь нее. И возник странный контраст: два мира, разделенных той проволочной изгородью. Девушка рукой утерла пот со лба; женщина подоткнула седые пряди волос под повязанный на голову платок; старик с трудом выпрямился. И так они стояли, может быть, с минуту, со спокойными, бесстрастными лицами глядя сквозь тонкую изгородь, которая могла бы повалиться от одного толчка их натруженных рук.

А я гадал — промелькнула ли в их мозгу хоть одна мысль? Та девушка — так привлекательна, несмотря на уродующую ее одежду. Женщина — у нее удивительно славное лицо: ясные спокойные глаза, глубоко посаженные под широким квадратным лбом. Высохшее старое пугало — вечно сеет весной семена плодов, которые съест кто-то другой.