Швейк в денщиках у фельдкурата - Гашек Ярослав. Страница 8

Швейк исполнил приказание, рявкнув это в самое ухо гостю.

Настойчивый господин остался, однако, сидеть.

— Швейк, — сказал фельдкурат, — спросите его, долго ли он ещё намеревается здесь торчать.

— Я не тронусь с места, пока мне не будет заплачено, — упрямо заявила гидра.

Фельдкурат встал, подошёл к окну и сказал:

— В таком случае передаю его вам, Швейк. Делайте с ним, что хотите.

— Пойдём, сударь, — сказал Швейк, взяв незваного гостя за плечо. — Бог троицу любит.

Он быстро и элегантно повторил своё упражнение под похоронный марш, который барабанил на оконном стекле фельдкурат.

Вечер, посвящённый размышлениям, прошёл несколько фаз. Фельдкурат так благочестиво и пламенно стремился к богу, что ещё в двенадцать часов ночи по квартире разносилось его пение:

С ним вместе пел и бравый солдат Швейк.

В военном госпитале в соборовании нуждались двое: старый майор и офицер из запасных, бывший банковский чиновник. Оба они получили по пуле в живот и лежали рядом. Офицер из запасных считал своим долгом собороваться, так как его начальник, майор, желал принять соборование, и он, подчинённый, считал нарушением дисциплины не дать соборовать и себя. Благочестивый же майор делал это с расчётом, полагая, что молитва исцелит его немощи. Тем не менее, в ночь перед соборованием оба умерли, и когда утром в госпиталь явились фельдкурат со Швейком, аба воина лежали под простынями с почерневшими, как у удавленников, лицами.

— Эх, такого шику мы с вами напустили, господин фельдкурат, а теперь нам всё дело испортили, — досадовал Швейк, когда им сообщили в канцелярии, что те двое уже ни в чём не нуждаются.

И верно, шику они напустили. Ехали они в пролётке, Швейк звонил, а фельдкурат держал в руке бутылочку с елеем, завёрнутую в салфетку, и благословлял ею прохожих, с серьёзным видом снимавших шапки. Правда, их было немного, хотя Швейк и пытался наделать своим колокольчиком как можно больше шуму. За пролёткой бежали мальчишки, один из них прицепился сзади к пролётке, а все остальные кричали в один голос:

— Сзади-то, сзади.

Швейк звонил во-всю, извозчик хлестал лошадь. На Водичковой улице пролётку догнала рысью какая-то швейцариха, член христианского общества святой Марии, на полном ходу приняла благословение от фельдкурата, перекрестилась, потом злобно плюнула и крикнула:

— Скачут, как черти. Чуть не до смерти загнали, — и, запыхавшись, вернулась на своё старое место.

Звон колокольчика больше всех беспокоил извозчичью клячу, у которой с этим звуком, очевидно, были связаны какие-то воспоминания юных лет; по крайней мере, она беспрестанно оглядывалась назад и временами делала попытки затанцовать посреди мостовой.

Это и был тот «шик», о котором говорил Швейк.

Фельдкурат прошёл в канцелярию выяснить финансовую сторону соборования и подсчитал делопроизводителю госпиталя, что военно-медицинское ведомство должно ему, фельдкурату, около ста пятидесяти крон за освящённый елей и дорогу. Затем последовал спор на эту тему между главным врачом госпиталя и фельдкуратом. Фельдкурат, ударяя кулаком по столу, отчеканил:

— Не думайте, капитан, что соборование совершается на даровщинку. Когда драгунского офицера командируют на конский завод за ремонтом, ведь ему платят командировочные. Очень жаль, что те двое раненых не дождались соборования, а то бы я взял на пятьдесят крон дороже.

Швейк с бутылочкой «освещённого елея», возбуждавшей среди солдат неподдельный интерес, ждал фельдкурата внизу в караульном помещении. Один из солдат высказал мнение, что этот елей вполне годится для чистки винтовок и штыков. Молодой солдатик с Чехо-моравской возвышенности, который ещё верил в бога, просил не говорить таких вещей и не спорить о святых таинствах:

— Мы должны быть верующими христианами.

Старик-ополченец посмотрел на желторотого птенца и сказал:

— Ты думаешь, что вера сохранит твою башку от шрапнелей. Довольно нас дурачили. До войны приезжал к нам один депутат клерикал [19] и говорил о царстве божием на земле. Господь бог не желает войны и хочет, чтобы все жили в мире по-братски. А как только вспыхнула война, во всех костёлах стали молиться за успехи нашего оружия, а о боге стали говорить, словно о начальнике генерального штаба, который руководит всеми военными действиями. Насмотрелся я похорон в этом госпитале. А отрезанных рук и ног! Прямо возами возят.

— Солдат хоронят нагишом, — сказал другой, — а одежду с мёртвого надевают на живого. Так и идёт кругом.

— Пока мы не выиграем войну, — заметил Швейк.

— Этакая-то растяпа выиграет, — из угла отозвался отделённый, — На фронт бы надо таких, погнать вас на штыки, к чортовой матери, в волчьи ямы, против миномётов. Валяться в тылу умеет каждый, а вот помирать никому не хочется.

— А я всё думаю, как это шикарно умереть под штыком, — сказал Швейк. — Неплохо также получить пулю в брюхо, а ещё лучше, когда человека разрывает граната, а он смотрит и думает, почему у него ноги с животом находятся некоторым образом в отдалении от него. И так это ему странно, что он помирает от этого раньше, чем кто-нибудь успеет разъяснить ему это.

Молоденький солдат откровенно вздохнул. Ему жалко стало своей молодой жизни. Зачем он только родился в этот глупый век? Чтобы его зарезали, как корову на бойне? И к чему всё это?

Один из солдат, по профессии учитель, как бы прочитав его мысли, заметил:

— Некоторые из учёных объясняют войну появлением пятен на солнце. Как только появится этакое пятно, всегда на земле происходит катастрофа. Взятие Карфагена [20]…

— Оставьте вашу учёность при себе, — перебил его отделённый командир. — Подметите-ка лучше пол, сегодня ваша очередь. Какое нам дело до какого-то дурацкого пятна на солнце. Хоть бы их там двадцать было, из них себе шубу не сошьёшь.

— Пятна на солнце действительно имеют большое значение, — вмешался Швейк. — Однажды появилось на солнце пятно, и в тот же самый день меня избили в трактире «У Банзетов», в Ну елях. С той поры, перед тем как куда-нибудь пойти, я смотрю в газете, не появилось ли опять какое-нибудь пятно на солнце. Но стоит появиться пятну — «прощаюсь, ангел мой, с тобою», никуда я не хожу и пережидаю время. Когда ещё вулкан Монпеле уничтожил целый остров Мартинику [21], один профессор написал в «Национальной политике», что давно уже предупреждал читателей о большом солнечном пятне. А «Национальная политика» во-время на остров не попала, вот они и загремели.

Между тем фельдкурат наткнулся в канцелярии на одну из дам «Общества дворянок по религиозному воспитанию нижних чинов», старую противную фурию, которая с самого утра ходила по госпиталю и раздавала направо и налево образки святых. Больные и раненые солдаты бросали их в плевательницы.

Во время своего обхода она раздражала всех своей глупой болтовнёй о том, что нужно искренно сожалеть о своих грехах и исправиться, чтобы после смерти милосердный бог даровал вечное спасение. Она была бледна, когда разговаривала с фельдкуратом.

— Эта война, вместо того чтобы облагораживать солдат, делает из них животных.

Внизу, в палате, эти мародёры показали ей язык и сказали, что она «харя» и «ослица валаамова».

— Das ist wirklich schreklich, Herr Feldkurat, das Volk ist verdorben! [22]

И она стала распространяться о том, как она представляет себе религиозное воспитание солдат. Только тогда солдат доблестно сражается за своего государя-императора, когда он верит в бога и полон религиозных чувств. Только тогда он не боится смерти, зная, что его ждёт рай.