Разговорчики в строю № 1 - Рыков Олег. Страница 28
– Впрочем, – рассказывал он, – ничего нового тут нет. Так же я делал и на настоящем изделии.
Наконец, в день «Д» их «изделие» было собрано и готово к запуску. Запускать решили в степи, подальше от домов посёлка.
На старт собрался смотреть весь посёлок, в котором давно уже прослышали о невиданном ещё здесь «изделии» ракетостроителей.
Ракета стояла вертикально, опираясь на деревянные консоли-направляющие, и была красиво окрашена в розовый цвет лучами заходящего за голые холмы солнца. Инженеры группы в последний раз проверяли исправность ракеты и готовность всех её элементов к запуску. Подключив провода к электрозапалу и, разматывая по земле полевой телефонный провод (раздобыли у телефонистов), стали удаляться к холмику, на котором все собрались – вроде как стартовый командный пункт.
Наконец, все готово! Успели до темноты.
– Ложитесь, а то мало ли что, – крикнул руководитель окружающим.
Разумеется, все остались стоять.
– Ключ на старт! – сказал он тогда левитанистым голосом и подключил концы телефонной полёвки к пластинам обычной плоской батарейки КБС.
С самого начала всё пошло как-то не так. Вначале вообще ничего не произошло, не было ни дыма, ни огня. Потом вдруг посыпались искры, и появилось несильный факел пламени, но почему-то в сторону. При этом ракета оставалась на месте и никуда, похоже, вообще лететь не собиралась. Потом она вдруг упала набок и, сначала медленно, а потом, постепенно набирая скорость, с рёвом устремилась к холму, на котором собрались зрители.
К чести присутствующих, они хоть и испугались, но не растерялись. Все моментально попадали на землю, прикрыв затылки ладонями. Бывалых ракетчиков видно сразу.
Тем временем, ракета, ударившись о подножие холма, взлетела вверх и, описав красивую огненную дугу с дымным шлейфом, снова ударилась о землю. Потом она закрутилась на месте, разбрасывая искры, огонь и, похоже, некоторые части своей обшивки. Корпус из трубы подвёл-таки конструкторов. Наконец, с грохотом и яркой белой вспышкой, отделился «головной отсек».
Всё стихло, хотя в это и не верилось сразу. Все повставали с пыльной и жёсткой земли, отряхиваясь и вытаскивая колючки из своей кожи и одежды. Самые смелые направились к лежащей на земле, словно притаившейся, ракете. Вокруг неё ещё кое-где горела редкая трава.
И в этот момент грохнуло ещё раз! С лежащего в стороне головного отсека сорвало кожух, из него выстрелил парашют из простыни, на котором «спускаемый аппарат» должен был вернуться на землю. Все попадали вновь. И на этот раз не вставали значительно дольше.
Но встали всё же. К ракете больше никто не пошёл, ну её, вдруг ещё чего-нибудь отчебучит. Ракетчиков ругали самыми последними словами. Те же были слишком подавлены неудачным запуском, чтобы огрызаться, а потому молчали.
– А всё-таки твоё временное устройство для выброса парашюта сработало, – сказал главный Валентину.
– У меня всегда всё работает, – ответил Валентин, – в отличие от других.
Это происшествие неожиданно получило резонанс и имело большие последствия. На место прибыла комиссия из Москвы для расследования происшедшего. У всех участников этого запуска проверили знание правил безопасности при пуско-наладочных и стартовых работах, а также посмотрели журнал по ТБ – все ли проходили инструктаж ежемесячно с росписью в журнале. Руководитель группы получил выговор за несанкционированный внеплановый запуск ракеты-носителя. А если бы вражеский спутник, «Феррет» какой-нибудь, засёк бы несогласованный запуск и в Пентагоне подняли бы ядерную тревогу – что тогда? Вы представляете себе? Это вам не хухры-мухры!
И наконец, в министерстве и в армии были изданы грозные приказы о категорическом запрещении всяких посторонних запусков в районах стартовых комплексов.
Серёжа
1980 год. Северная Карелия. 909 военно-строительный отряд, гарнизон Верхняя Хуаппа
Субботний вечер. Обе роты вернулась из лесу в казармы. Я также пригнал свой заморочный МАЗ в автоколонну, заглушил, слив воду и отправился в баню.
В предбаннике первым я увидел Саню Казакова из Серпухова. Он вышел из моечного отделения – грязный, голый и счастливый. Его так и распирало от смеха. Говорить он пока не мог.
В бане очень чётко можно разделить воинов-созидателей по их профессиям, когда увидишь их раздетыми. Есть белые, рыхлые тела – это наша «аристократия» – каптёры, клуб, пекарня, столовая и т. д. Остальные солдаты более или менее грязные. Если у солдата правое плечо чёрное – это чокеровщик. На правое плечо он кладёт трос лебёдки трелёвочного трактора, когда растягивает этот трос по завалу. Очень грязные водители, особенно водители самосвалов, как я. Но самые грязные – это трактористы.
Когда Саня немного просмеялся, я спросил у него, в чём дело.
– Там… там… Серёжу… моют! Старшина приказал! – и он снова залился смехом.
Всё ясно. Это действительно выдающееся событие.
Я много раз слышал байки о том, что некоторые воины с Кавказа попали в армия лишь потому, что «с гор за солью спустились». И был уверен, что это лишь дурные анекдоты, которые рассказывают шовинистически настроенные граждане.
Но наш Серёжа, Сарухан, попал в армию именно так. Как он рассказывал, поехали они с отцом в город на рынок. На рынке к нему подошёл комендантский патруль с офицером из военкомата.
– Сколько тебе лет? – спросили они Сарухана.
– Двадцать три, – ответил тот, гордясь тем, что он уже взрослый.
И Серёжу забрали в военкомат прямо с рынка. Выдали военный билет, повестку и отправили в армию. Так наш военно-строительный отряд пополнился незаурядной, выдающейся личностью.
Выдающийся он был прежде всего тем, что никогда не мылся. Воды боялся панически. От него постоянно исходила страшная вонь. В казарме вообще воняет, но запах от Серёжи превосходил все мыслимые ПДК (предельно допустимые концентрации).
И нашему старшине Купченко это надоело. В субботу он перед баней построил роту, прибывшую из леса, и приказал:
– Серёжу – вымыть. Дочиста.
Чтобы избежать межнациональных конфликтов, ответственными за непосредственное исполнение приказа он назначил земляков Серёжи.
И началось развлечение для всего личного состава. Серёжу раздели, завалили на бетонную скамейку, крепко держа его за ноги и за руки.
Серёжа, в духе кавказских традиций, решил, что его хотят изнасиловать. Распятый, он страшно ругался, клялся мамой что он всех «зарэжэт».
В это время его усиленно мылили, тёрли мочалками, поливали водой из тазиков. Потом перевернули и продолжили омовение. Серёжа продолжал ругаться и грозиться, солдаты ржали до колик.
Потом его затащили в парилку, а когда он заорал «нэ магу больша», окатили холодной водой.
Затем Серёже торжественно выдали новое чистое белье и каптёр попрыскал его одеколоном, пожертвовал своим для такого случая. Впервые чёрный, чумазый Серёжа стал белым, даже розовым.
Жестокие забавы, конечно. Но солдаты вообще не ангелы. А в стройбате – тем более.
В общем, повеселились от души. Забыв банальную истину, насчёт того, кто смеётся последним.
С тех пор Сарухан стал пропадать в бане, он стал фанатиком парилки. Он приходил в баню первым, а уходил самым последним, пропустив ужин. Самая лучшая, верхняя полка в парной всегда была занята Серёжей.
И сейчас, много лет спустя, перед моими глазами стоит картина: Серёжа бьёт тазиком по трубе и кричит в стенку (за стеной была котельная):
– Качегара! Я тваю маму имал! Ташкент давай!
В смысле, поддай-ка ещё пару.
Случай в дурколонне
1980 год, Северная Карелия, гарнизон Верхняя Хуаппа, вахтовый посёлок 909 военно-строительного отряда
Вахта – это фанерные вагончики в два ряда, в которых живут военные строители, занимающиеся заготовкой леса, и их командиры. Крайние два вагончика занимали дорожники, строившие дороги для вывозки леса. Подразделение называлось «Дорожно-строительная колонна», в миру – просто дурколонна. В этой дурколонне я был водителем МАЗа. Ещё два вагончика-камбуза стояли поодаль, у речки.