Со всеми и ни с кем. Книга о нас — последнем поколении, которое помнит жизнь до интернета - Харрис Майкл. Страница 16

Работа едва началась, когда Динакар получил письмо из управления делами президента США с вопросом, не придет ли он на совещание в округе Колумбия. Картик ответил утвердительно.

На совещании он познакомился с Анешем Чопрой, только что вступившим в должность главного управляющего США по развитию технологий. Чопра был назначен руководителем комитета по борьбе с травлей в интернете и пригласил Динакара участвовать в работе комитета. Три года спустя Белый дом поддержал новый проект Динакара под названием National Helpline (Национальная линия помощи). Этот проект продвигался усилиями как государственных, так и неправительственных организаций. Программа предусматривала работу с миллиардами отчаянных записок, вложенных подростками в цифровые бутылки и брошенные в волны всемирной сети. National Helpline сначала привлекает для анализа проблем, содержащихся в тексте писем, искусственный интеллект, затем — необходимые ресурсы и вырабатывает конкретные меры в связи с каждой проблемой. Получилась самая человечная нечеловеческая система. Рвение организации от­части подогревается разочарованием Динакара в ограниченных возможностях традиционной психиатрии. Последняя в каждом научном исследовании, как правило, изучает только одну проб­лему и часто склонна обращаться к прошлому. В психиатрии, кроме того, принята очень расплывчатая терминология. Извлечь из нее полезные данные решительно невозможно, подчеркивает Динакар. «Думаю, что это очень своеобразная отрасль».

В противоположность этому National Helpline Динакара вдобавок к созданию автоматизированного конкретного совета накопит огромное количество данных, которые будут храниться и анализироваться в своего рода банках электронного здо­ровья. «Мы станем скрупулезно анализировать каждый случай, — говорит Динакар. — Возможно, это поможет психиатрии превратиться в более определенную науку. Мы думаем над этим, и нам предстоит еще так много сделать... Мы сможем анализировать фотографии людей и диагностировать у них депрессию с такой точностью, с какой это еще никогда не делалось».

Сведение нашей личной жизни к совокупности простых данных заключает в себе риск скатиться к игре по правилам Большого брата, когда алгоритмы Динакара будут прочесывать интернет на предмет недружественного поведения и предлагать те или иные меры исправления»46.

Алессандро Аквисти, ученый из Университета Карнеги — Меллона, показал, что в некоторых случаях программа распо­знавания лиц может проанализировать фотографию человека и в течение тридцати секунд определить номер его карточки социального страхования. Сравним это с алгоритмами, предложенными Динакаром, и я смогу точно описать вам эмоциональное состояние человека, которого я, допустим, сфотографирую на улице своим телефоном. Динакар превосходно осведомлен о конфиденциальности, условиями которой обставлены все наши сетевые излияния, но считает, что это дело политиков. «У меня нет ответа на этот вопрос, — сказал он мне. — Думаю, что все зависит от того, как используется та или иная технология. Но я не знаю ответа на то, как ее надо использовать»47. Полагаю, что ответа на этот вопрос не знает никто. В стремлении к признанию и связям — ко всем этим повышениям статуса и загрузке фотографий с метками географических координат — мы редко задумываемся, насколько откровенными становятся наши «исповеди». Мы не интересуемся тем, какому органу власти передаем свои признания. Причина в том, что само средство исповеди — технологические устройства — выглядит на редкость дружелюбным. Динакар со­здает более приветливый сетевой мир, и это хорошо. Но мы должны критически относиться к алгоритмическому управлению.

* * *

В каком-то смысле Динакар и его коллеги из Media Lab стремятся воплотить мечту Алана Тьюринга. «Я хочу создать компьютер, способный к сопереживанию, — сказал мне в конце нашей беседы Динакар. — Я не хочу никого банить. Я просто хочу... чтобы мир перестал быть местом одиночества». Конечно, чтобы компьютеры, обрабатывающие эмоции, функционировали так, как желают их создатели, нам надо быть готовыми отдаться на их милость.

Насколько далеко может зайти это проникновение вглубь алгоритма? Насколько хорошо будут о нас заботиться? «Я сам иногда бываю чрезмерно импульсивным», — говорит Динакар. Он считает, что наступит день, когда такие технологии, как программное обеспечение, над которым он работает, сможет помочь всем нам справляться с различными основными инстинктами. «Я бы хотел, чтобы компьютер читал мои электронные письма и предупреждал о возможных последствиях, прежде чем я успею нажать кнопку “отправить”. Я хочу иметь компьютер, который иной раз советовал бы мне сделать пять глубоких вдохов. Мне хочется иметь технологию, которая учила бы меня самоконтролю и самообладанию».

Что-то во мне резко воспротивилось такому вмешательству в мое личное пространство. Неужели мы хотим, чтобы нами управляли так абстрактно, покровительственно и количественно?

Потом я подумал об Аманде Тодд и спросил себя: помогли бы ей такие сторожевые псы? Только в одном из шести случаев самоубийств люди оставляют предсмертные записки. Но установлено: трем четвертям попыток суицида предшествуют те или иные жесты отчаяния со стороны самоубийцы, только мы, невнимательные люди, не умеем их распознать. Иногда, конечно, эти признаки бывают абсолютно прозрачными. Например, Тайлер Клементи написал на своей странице в Facebook: «Простите, но я прыгну с моста Джорджа Вашингтона». Порой сигнал бывает не таким отчетливым. Видеоролик Аманды Тодд говорил лишь о тяжелейшей депрессии. Что мы можем сделать, когда такие предостерегающие сигналы попадают в бесчувственный интернет? Разве не стоит хотя бы попытаться сделать человечным то пространство, которому мы доверяем так много сокровенного? Программа, над которой работает Динакар, сможет помочь тем, кто к ней обратится. Но возникает еще одно затруднение: выходя в интернет, мы отдаемся на милость сетевых механизмов, получаем цифровую повязку на цифровую рану.

Мы скармливаем себя машинам, надеясь, что некий алгоритм переварит хаос наших переживаний и слепит из него нечто членораздельное, более значимое, чем «мешок ассоциаций», коим мы себя видим. При этом подробности личной жизни не приходится вытаскивать из нас клещами. Мы делаем все сами, добровольно.

Нам нравится быть публичными персонами, убеждаться в собственном существовании, нарушая при этом оглушительную тишину, которая в противном случае заполнила бы нашу жизнь. Возможно, девочки-подростки, заполняющие интернет своими аватарами в сопровождении сотен селфи (автофотопортретов, сделанных с телефона на расстоянии вытянутой руки), представляют собой крайний случай этого явления. Причем позы у них обычно вызывающие — и это тренд Facebook (социолог Бен Эггер характеризует его фразой «мужественный взгляд стал заразительным»). Однако Нора Янг в своей книге The Virtual Self пишет, что пламенное стремление к документальному само­запечатлению простирается далеко за пределы тщеславия проблемных девочек-подростков. Некоторые носят на себе устройства, регистрирующие все движения и фазы сна, а затем выкладывают результаты в сеть, на сайты, посвященные сравнению физиологических констант. Другие выкладывают в интернет отчеты о своей сексуальной или физической активности. Мы «отмечаемся» в каких-то местах, пользуясь системой GPS, делимся своими размышлениями, отсылаем в интернет фотографии блюд и коктейлей перед тем, как их съесть и выпить, — и делаем это с такой же самоотверженностью, с какой религиозные люди стремятся к благодати. Уделяя массу внимания технологиям, мы преднамеренно и целенаправленно выкладываем в интернет информацию — бесплатно и круглосуточно. Мы поем гимны наследникам машины Тьюринга, которые теперь не столько занимаются нейтральными вычислениями, сколько отправляют в свои недра наши праздники, трагедии и мельчайшие житейские подробности. Мы выкладываем в интернет видео с детьми, открывающими рождественские подарки, людьми средних лет, сидящими на стульях от IKEA, влюбленными, вычурно оформля­ющими предложение руки и сердца.