Со всеми и ни с кем. Книга о нас — последнем поколении, которое помнит жизнь до интернета - Харрис Майкл. Страница 28

Я составил список обязанностей (профессиональных и личных) и начал неукоснительно его придерживаться, не впадая в крайности. При таком подходе снова появились моменты отвлечения от действительности, причем я мог пользоваться ими в любое время по собственному усмотрению. Я отдыхал, когда Кенни на две недели улетел в Париж. Я, конечно, скучал без него, но зато у меня появился большой перерыв.

Я снова достал с полки «Войну и мир». Роман лежит рядом с компьютером. Пока я пишу эти строки, он смотрит на меня укоризненно, как изголодавшийся по ласке щенок.

Мы с тобой вдвоем, мой друг. Ты, я и две недели. Я открываю и закрываю книгу. Меня обволакивает какая-то черная пелена. Мне трудно это сделать. Почему мне так трудно?

* * *

Дуглас Джентил, мой знакомый профессор из университета Айовы, в ответ на мои жалобы о рассеянии внимания сказал: «У меня происходит то же самое. Когда я пытаюсь писать статью, не могу удержаться от того, чтобы каждые пять минут не заглядывать в почту. Я делаю это, хотя понимаю, как это мешает мне работать». Особенная неприятность для Джентила — ведь он один из ведущих в мире специалистов по влиянию медийных средств на неокрепшие молодые мозги. Конек профессора — дефицит внимания. «Я знаю! Знаю результаты всех исследований по многоцелевым задачам. Я могу сказать вам, что все, кто кричит о своих способностях решать одновременно несколько задач, ошибаются. Мы знаем, что на самом деле тот, кто мнит себя Цезарем, хуже всех справляется с многоцелевыми задачами».

Мозг вопреки общему заблуждению непригоден для одновременного решения нескольких задач. В этом коренятся многие наши проблемы. Мы действительно способны к параллельным процессам обработки информации, например, чтобы соединять зрительные и слуховые данные для получения адекватного представления об окружающем мире. Но само по себе внимание — это точка, высвечивающая в каждый конкретный момент только одну вещь. Таким образом, одновременное решение множества задач — это в корне ошибочное понятие. Существует быстрое переключение с одной небольшой задачи на другую. Это выполнение множества задач с мгновенным приложением и ослаблением усилий, но одновременное решение многоцелевой задачи, увы, невозможно. «Когда мы думаем, что решаем многоцелевую задачу, — говорит Джентил, — мы на самом деле переключаемся с одной проблемы на другую. Мозг очень хорошо умеет быстро переключать внимание. Мы думаем, что такое занятие плодотворно, потому что оно вынуждает нас все время находиться в напряжении, но в действительности мы просто заставляем себя выполнять лишнюю работу». Машина способна распределять свое внимание на решение множества задач одновременно, но наши возможности ограниченны. Мы сосредоточиваемся. Британский писатель Том Четфилд указывает, что тактика быстрого переключения превосходна, когда мы просматриваем почту или посылаем бытовые сообщения,

но, когда дело доходит до применения таких «пакетов» внимания к решению задач, требующих постоянного умственного усилия, качество выполняемой работы быстро ухудшается. Согласно исследованию, проведенному фирмой «Майкрософт», среднестатистическому сотруднику после ответа на электронное сообщение нужно пятнадцать минут, чтобы полноценно восстановиться для решения текущей задачи.

Ум, занятый решением нескольких задач сразу, не способен к необходимому уровню глубины мышления и начинает опираться на механическое запоминание и поверхностный анализ. Но посмотрите, как при этом действует человек. Он отнюдь не выглядит как раб бездумных реакций. Он сама энергия, например, болтает по телефону и пьет кофе, проезжая перекресток и едва избегая столкновения с мотоциклистом (тоже говорившим по телефону). При этом ему можно только позавидовать — он явно вышел сухим из воды.

Едва ли стоит винить себя за очарование возможностями, которые дарит решение многоцелевых задач. Резкое сужение поля зрения, которое требуется, скажем, для чтения «Войны и мира», весьма неестественно, в то время как тупые скачки по страницам интернета обладают какой-то первобытной привлекательностью. Так происходит, потому что компьютер — как до него телевизор — затрагивает самую основную функцию мозга, называемую «ориентирующей реакцией». Эта реакция сослужила отличную службу нашему виду, когда он обитал в дикой природе. Если вдруг боковое зрение фиксирует слева затемнение, нужно непременно посмотреть туда, потому что это может оказаться тень какой-нибудь твари, желающей вас съесть. То же самое происходит, если под вами предательски начинает трещать сук. Сформировавшись в мире, полном опасных неожиданностей, мы самой природой запрограммированы на то, чтобы замечать быстрые изменения. Ориентировочная реакция — это постоянно действующая тревож­ная сигнализация мозга, и отмахиваться от нее нельзя.

* * *

Именно по этой причине лекция, которую читают в интернете (например, в рамках сообщества TED71), захватывает больше, чем если бы слушали ее, сидя в аудитории. В лекционном зале приходится сосредоточиваться и удерживать внимание изо всех сил. При видеопросмотре интерес приковывается к экрану изменениями — например, ракурса, дистанции съемки или освещенности. Эти вещи буквально притягивают ваше внимание. «Телевидение и компьютеры, — говорит Джентил, — это костыли памяти. Чем больше времени вы проводите на костылях, тем менее способны к самостоятельной ходьбе».

Некогда полезное стремление есть сладкое и жирное обратилось против человечества в условиях изобилия еды. И наша ориентировочная реакция причиняет нам столько же вреда, сколько и пользы. Джентил считает, что настало время возродить старые понятия о душевном здоровье. Для начала мы должны перестать поддаваться машинальному, вмонтированному в наш мозг стремлению отвлекаться (так же, как есть жирное и сладкое).

«По-моему, — сказал он мне, — в течение тридцати или сорока лет мы были сосредоточены на биологических и генетических аспектах, что позволило нам создать груды лекарств для лечения расстройства внимания. Но мы забыли о другой части уравнения. Мы сконцентрировались исключительно на природной стороне этих вещей. Похоже, все решили, что проблемы внимания — чисто генетические и неизменные и лечить их можно только лекарствами».

Учитывая, что современные дети проводят перед мерцающим экраном слишком много времени (больше десяти часов в день, в течение которых они тренируют свою ориентировочную реакцию), мы должны признать очевидное: верх невежества не понимать, что потакание этой реакции перепрограммирует мозг. «Мы выяснили, — говорит Джентил, — что дети, которые с самого раннего возраста смотрят телевизор, чаще начинают страдать дефицитом внимания к школьному возрасту. Это же ясно: если вы проводите массу времени перед изменчивым экраном, то мозг начинает все время ожидать мерцающей стимуляции, рассчитывать на нее». Не только малыши нуждаются в защите от такой стимуляции. «Мы обнаружили, что если дети смотрят телевизор больше одного-двух часов в день (время, рекомендованное Американской академией педиатрии), то уровень расстройства внимания резко повышается».

На этом месте я перебил его. «Один или два часа в день? Таковы рекомендации?»

«Да».

«Кто-нибудь их выполняет?»

«Ну, наверное, нет».

* * *

Сначала это было не просто трудно. Это была настоящая пытка. Я пытался вникнуть в книгу, по несколько раз перечитывал предложения и абзацы. Через каждые пару страниц я отвлекался и заглядывал в почту, а потом снова нырял в кроличью нору. Люди, оказывается, не просто читают «Войну и мир», а, страдая, продираются сквозь ее страницы. Я не хочу умалить достоинства книги, я лишь подчеркиваю моральную неустойчивость современных читателей. Чтению отнюдь не способствует то, что мир активно отошел от подобных занятий. Он зачастую очень агрессивно относится к тем, кто его покидает и приникает к роднику сосредоточенного на одном предмете внимания. Людям не нравится, когда вы читаете «Войну и мир». Роман слишком длинный и скучный, его чтение не стоит потраченных усилий. В глазах многих вы выглядите слишком элитарно.