Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу - Фомин Вячеслав Васильевич. Страница 13

но егда обогате от разбоя и чюжие грады плени, тогда и короля себе нарече. И из начала Руския земля сии погании латина свеичи и ливон­ские немцы, не слышано бысть пришествие их, коли бы пришли на Новгородскую и Псковскую землю воевати, и до Батыева пленения»148.

Мысль о шведском происхождении Рюрика впервые высказал во втором десятилетии XVII в. швед Петрей. По этой причине в Швеции его правомерно считают первым, кто сказал, «что шведы заложили осно­вы русского государства»149, хотя, по оценке Латвакангаса, норманистское толкование Петрея было «еще осторожным»150. Шведские историки второй половины XVII - начала XVIII в. уже нисколько «не осторожни­чали». Каков был уровень разработки ими варяжского вопроса в период времени до 1735 г., исчерпывающе демонстрирует О.Далии, донесший выводы своих соотечественников до шведского и до европейского читателя (его многотомный труд вскоре был переиздан в Германии). В 1746 г. он, не жалея красок, рисовал картину шведского начала рус­ского государства. Под 900 г. (все даты у него сдвинуты вперед) Далин информирует о совете Гостомысла обратиться к «Варяжскому или Швед­скому государству» («Waregaland oder Schweden») и испросить там князя, «ибо верховная власть и право покровительства с давних времен имели упсальские (здесь и далее курсив автора. - В.Ф.) короли над сими восточ­ными землями». Просьба русских совпала с желанием шведов «власти своей на Россиею не упустить из рук». На Русь «для взятия наследст­венных своих земель во владение» был послан принц Рюрик (Эрик Биэрнзон), которого сопровождали Трувор и Синиаугер (Синев), «искрен­ние его друзья, родственники или полководцы». И с их приходом, гово­рит Далин, «как бы новый мир восприял в России свое начало, и в ис­тории сего царства является новый свет. Славяне, составлявшие тогда часть онаго, получили токмо при сем случае и в начале десятого столе­тия буквы, научились писать, и стали начертывать свои происшествия, хотя это было не много и непорядочно».

Далее он утверждает, что Швеция «покровительствовала Гольмгард-скому государству», что «государство сие состояло под верховным на­чальством шведской державы», а «варяги и скандинавы всегда были, так сказать, подпорами российскому государству». Поэтому у него нет сомне­ния, что «голмгардская история» имеет отношение к шведской. Лишь только приход татар разорвал пуповину, связывающую Русь со Швецией: «Новое правление, новый язык, новые обычаи и законы уничтожили древнюю связь с варягами; помрачили древний блеск, и весь народ пре­образили». Имена первых русских князей у Далина звучат на скандинав­ско-германский манер (Олег-Олоф, Игорь-Инге, Святослав-Свендослав, Владимир-Вальдемар, Ярополк-Гаральд), в пользу чего у него звучит до­вод, впервые высказанный Петреем, что «наши скандинавские имена час­то искажены были»151. Объяснение того, почему русские называли шве­дов «варягами», историк видел в том, что они, как и финны, плохо выго­варивая две согласные буквы, всегда выпускают первую, в связи с чем вместо сверигов (sveгige) произносили «варяги», «варети». Сам же корень слова «варяги» Далин призывал искать в слове «вари», которое с древне­го финского, лапландского и эстляндского языка переводится как «гора», т. е. «варяги» или «веринги» означали собой «горные жители». Верный своему взгляду на роль Швеции в мировой истории, он утверждал, что скандинавы под именем «варягов» («верингов») находились на службе ви­зантийских императоров еще со времени Константина Великого152.

Такая интерпретация ранней русской истории вызвала неприятие даже со стороны тех, кого относят к основоположникам норманизма. В 1761 г. Миллер сказал о неправоте Далина, «когда немалую часть российской истории внес в шведскую свою историю». В 1773 г. он дал более развер­нутую характеристику его труда: «Далин (курсив автора. - В.Ф.) употре­бил в свою пользу епоху варяжскую, дабы тем блистательнее учинить шведскую историю, чего однако оная не требует, и что историк всегда не кстати делает, если он повести своей не основывает на точной истине и неоспоримых доказательствах». Положения Далина, ставил Миллер окончательный диагноз, основываются «на одних только вымыслах, или скромнее сказать, на одних только недоказанных догадках...». Затем Шлецер, ведя речь о «смешных глупостях» писавших о России иностран­ных ученых, в качестве примера привел «Далинов роман о Голмгордском царстве (курсив автора. - В.Ф.)». И Карамзин говорил «о всех нелепостях ученого Далина», о его склонности «к баснословию»153. Также, как и Да­лин зеркально отражая предшествующую историографию и методы ее работы с историческим материалом, секретарь коллегии древностей и лучший знаток саг Э.Ю.Биорнер (1696-1750) утверждал, что «все глав­ные русские области украсились шведскими названиями» (Белоозеро -Ьиелсковия или Биалкаландия, Кострома - замок Акора и крепость Аки-бигдир, Муром - Мораландия, Ростов - Рафсстландия, Рязань - Риза-ландия, Смоленск - Смоландия)154.

На возникновение норманизма в шведской литературе и его распро­странение в западноевропейской историографии в целом также способ­ствовала французская литература XVII в., отредактировавшая, с учетом современных ей реалий, мнение Герберштейиа о Вагрии как родине ва­рягов и, в связи с этим, выводившая их из Дании, в которой раствори­лась Вагрия. На этот процесс оказало огромное воздействие и то обстоятельство, что мнения о родине и этнической природе варягов, выска­занные в 1607, 1615 и 1649 гг. Маржеретом, Петреем и Филиппом («вы­ходцы из Дании», «шведы»), попали в том же веке на уже хорошо воз­деланную исследователями почву о широкомасштабных действиях норманнов конца VIII - середины Xl в., в связи с чем дали повод гово­рить еще об одном объекте их экспансии - Восточной Европе, где они якобы были известны под именем «варяги». Как предельно четко и лаконично выразил эту мысль в западноевропейской историографии А.Л. Шлецер: «Кто кроме норманн, держа в трепете всю побережную Европу, мог быть в Руси». В русской науке, чтившей все сказанное Шле-цером, понятно, не могли думать иначе. Так, Н.М.Карамзин, задавшись риторическим вопросом: «Могли ли норманны оставить в покое страны ближайшие: Эстонию, Финляндию и Россию?», тут же давал на него ответ: «...Не было на^севере другого народа, кроме скандинавов, столь отважного и сильного, чтобы завоевать всю обширную землю от Балтий­ского моря до Ростова...». Н.А.Полевой, в свою очередь, доказывал завоевательный характер действия варягов в Восточной Европе обраще­нием к истории действий норманнов в Западной Европе, в частности во Франции и Англии.

М.П.Погодин искренне недоумевал по поводу позиции своих оппо­нентов: «То есть, норманны ездили и селились в Голландии, Франции, Англии, Ирландии, Испании, Сицилии, на островах Оркадских, Ферер-ских, на отдаленной и холодной Исландии, в Америке - и не были у нас, ближайших своих соседей». Викинги, продолжал свою мысль историк, господствовали «по всему взморью, ближнему и дальнему, ходили бес­престанно на все четыре стороны», вообще были хозяевами на всех евро­пейских морях, действуют везде, и они, конечно, не могли оставить в покое Русь «для них самую удобную, подлежащую и подходящую...». Он же подчеркивал, что «действуют наши варяги-русь тождественно с нор­маннами в Англии, Франции, Италии, на море Немецком, Средиземном, Черном: одни и те же приемы»155. В 1931 г. норманист В.А.Мошин вер­но заметил, правда, говоря о XVIII в., что призвание варягов было по­ставлено «в связь с норманской колонизацией вообще»156, но эти слова полностью относятся к предшествующему столетию. Вот почему в За­падной Европе сразу же возникло почти массовое убеждение, согласно которому якобы из летописи ясно, «что варяги - единоплеменники нор­маннов, нападавших на западноевропейские страны во-второй половине IX и в начале X века»157.

В свете сказанного ошибочным выглядит заключение А.А.Хлевова, что норманская теория «фактически отсутствовала в зарубежной» исто­риографии XVIII века158. Как раз напротив. Зародившись в западноев­ропейской литературе XVII в., в следующем столетии она пустила в ней глубокие корни и фундаментально разрабатывалась в шведской и немецкой исторической науке159. Г.Ф.Миллер и Г.З.Байер, вобрав основные положения норманизма у себя на родине, перенесли его в Россию, где это учение приобрело особое политическое звучание в силу проведения им резкой грани между «цивилизаторским» Западом и «диким» Востоком, все более углубляемой исследователями (как в России, так и за ее преде­лами) XVIII и начала XIX века. 'Гак, Ф.Г Штрубе де Пирмонт, считая рус­сов частью «готфских северных народов», утверждал, начиная с 1753 г., что они принесли законы восточным славянам, которые те не имели160. Роль Запада в деле приобщения «дикого» Востока к «цивилизации» довел до абсолюта А.Л.Шлецер, придав новый импульс работам своих евро­пейских коллег в области варяго-русского.