Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу - Фомин Вячеслав Васильевич. Страница 35

В 1849 г. филолог И.И.Срезневский, видя в варягах скандинавов, от­метил тенденциозность, в которую впадают сторонники взгляда особенно­го влияния скандинавов на Русь. «Уверенность, — констатировал он, — что это влияние непременно было и было сильно во всех отношениях, управляла взглядом, и позволяла подбирать доказательства часто в про­тивность всякому здравому смыслу...». И крупнейший знаток в области языкознания, проведя тщательный анализ слов, приписываемых норман­нам, показал нескандинавскую природу большинства из них и пришел к выводу, что «остается около десятка (курсив автора. - В.Ф.) слов проис­хождения сомнительного, или действительно германского... и если по ним одним судить о степени влияния скандинавского на наш язык, то нельзя не сознаться, что это влияние было очень слабо, почти ничтож­но». Причем он подчеркнул, что, во-первых, эти слова могли перейти к нам без непосредственных связей, через соседей, и, во-вторых, словарный запас Руси того времени состоял, по крайней мере, из десяти тысяч слов26.

«Методика» работы норманистов с источниками особенно прояви­лась в их отношении к ПВЛ, которая сводилась к тому, что, указывал Ю.И.Венелин, «им понадобиться, то и станет говорить Нестор!!». С.А.Гедеонов, отмечая «непростительно вольное обхождение» Шлецера с летописью, заострял внимание на том, что норманская теория «прини­мает и отвергает» ее текст «по усмотрению». Правомерность этой оценки подтвердил крупнейший специалист в области летописания норманист М.Д. Приселков, сказав о «величайшем произволе» Шлецера в отноше­нии летописи27. И в основе этого произвола лежала предубежденность норманистов в своей правоте, сила которой была настолько велика, что она до неузнаваемости преображала памятники, не только наполняя их соответствующим содержанием, но и в желательном для себя духе «ис­правляла» их тексты, в результатечего они превращались в очередной до­вод в пользу скандинавства варягов. Как это делалось, хорошо видно на двух характерных примерах, связанных с именами Шлецера и Карам­зина, по трудам которых сверяли свой взгляд на древности Руси отечест­венная и европейская историческая наука. Первый из них, предлагая в целостном виде концепцию норманизма, отвел в ней соответствующее место появившемуся на страницах летописей во второй половине XV в. указанию на то, что варяжские князья - Рюрик и его братья - пришли «из немец». Ученый, сославшись на современную ему ситуацию, когда «большая часть славянских народов называет так (т. е. немцами. - В.Ф.) собственно германцев», придал известию о выходе варягов «из немец» силу аргумента в пользу того, что «варяги суть германцы (немцы)». Летописное предание, резюмировал он, позабыв происхождение при­званных на Русь князей, «ничего более не знало, кроме того, что они немцы»28. «Силу доказательную имени немец» в установлении этноса ва­рягов затем защищали широко известные в России и за рубежом ученые А.Х.Лерберг, М.П.Погодин, А.Рейц, А.А.Куник, П.Г.Бутков, А.А.Шах­матов. Причем Куник убеждал, что «нельзя доказать, чтобы в древней­шие времена славянское название германцев немцы было употреблено и не к германским народам», и увязывал термин «немцы» со шведами («свейские немцы» и др.)29.

Подобные утверждения не имеют ничего общего с фактами, на ко­торые задолго до Шлецера обратили внимание иностранцы, прежде все­го шведские ученые, и работы которых он знал (ему принадлежит труд «Новейшая история учености в Швеции», состоявший из пяти частей). Так, швед Ю.Г.Спарвенфельд, бывший в Москве в 1684-1687 гг., в своем «Славянском лексиконе» слово «немчин» пояснил как «инозе­мец»30. Другой швед Ф.-И.Страленберг, после Полтавы много лет про­ведший в русском плену, объяснял в 1730 г. своему читателю (его книга была переиздана в Германии, переведена на английский, французский и испанский языки), что «под имянем немца прежде россиане почитай всех европейских народов разумели, которыя по словенски или по руски говорить не знали. Ныне же сие об однех... германах разумеется»31.

Немец Г. Эверс первым в науке опротестовал точку зрения своего учите­ля Шлецера. Согласившись с ним, что сейчас во всех славянских язы­ках «немцем называют германца», он затем отметил: «Но прежде это слово имело общее значение по отношению ко всем народам, которые говорили на непонятном для словен языке». Н.М.Карамзин также под­черкивал, что «предки наши действительно разумели всех иноплеменных под именем немцев...»32.

Но, говоря так, сам Карамзин, столкнувшись со словом «немцы» в письме Ивана Грозного к шведскому королю Юхану III от 11 января 1573 г., «заставил» русского царя произнести именно то, что гак хотелось услышать историку. Грозный, заведя в октябре 1571 г. разговор о том, что Швеция Ярославу Мудрому «послушна была», через год с небольшим подчеркивал: «А что ты написал по нашему самодержьства писму о вели­ком государи самодержце Георгии-Ярославе, и мы потому так писали, что в прежних хрониках и летописцех писано, что с великим государем самодержцем Георгием-Ярославом на многих битвах бывали варяги, а варяги - немцы (курсив мой. - В.Ф.), и коли его слушали, ино то его бы­ли, да толко мы то известили, а нам то не надобе»33. Впервые этот доку­мент в полном соответствии с оригиналом был опубликован в 1773 г. Н.И.Новиковым34. В 1790 г. А.Л.Шлецер, также нисколько не отступая от текста послания, напечатал приведенный отрывок на немецком языке35. Но в 1821 г. норманизм Карамзина побудил его превратить варя­гов из «немцев» в «шведов». Вот что теперь якобы говорил царь шведско­му королю: «Народ ваш искони служил моим предкам: в старых летопи­сях упоминается о варягах, которые находились в войске самодержца Ярослава-Георгия: а варяги были шведы (курсив мой. - В.Ф.), след­ственно его подданные»36.

В таком виде эти слова, выдаваемые за подлинные, затем цитирова­ли и надлежащим образом комментировали в XIX в. весьма авторитет­ные в России и Европе исследователи А.А.Куник и В.Томсен, используя их в качестве аргумента в пользу не только норманства варягов эпохи Киевской Руси, но и «норманистских настроений» русского общества вообще. Согласно Кунику, письмо Грозного - наглядный пример «жи­вучести в России Х?І-Х?ІІ в. традиции видеть в варягах именно шве­дов», неоспоримое свидетельство того, что «с 16-го столетия до Петра Великого под варягами... преимущественно разумели опять живущих вблизи шведов (разрядка автора. - В.Ф.), как в эпоху основания рос­сийского государства»37. Так, благодаря Карамзину, Кунику, Томсену, ра­боты которых были весьма широко известны, ученые и просто любители русской истории утверждались в мысли, что «еще в XVI веке носилось мнение о выходе князей из Скандинавии»38. В этой же мысли продол­жают утверждаться наши современники, в том числе зарубежные. И не только посредством знакомства с наследием названных ученых. В 1995 г. финский историк А.Латвакангас, приводя цитату из письма Грозного, данную в интерпретации Карамзина, назвал ее «весьма интересной». Пуб­ликацию же Новикова он охарактеризовал лишь как «версию», при этом не ознакомив с ней читателя39.

В арсенале норманистов имеется еще один способ работы с неустраи-вающими их показаниями источников - способ отрицания. Так, в угоду своей концепции, связывающей имя «русь» исключительно только со скандинавским Севером, они пытались вычеркнуть из истории черно­морскую русь, нападавшую на Византию как до призвания варягов, так и до времени их появления в Киеве. Шлецер, отнеся ее к «неизвестной орде варваров», неизвестно откуда пришедшей и затем неизвестно куда канувшей, заключил, «руссы, (здесь и далее курсив автора. - В.Ф.), бывшие около 866 г. под Константинополем, были совсем отличный от нынешних руссов народ, и следственно не принадлежат к русской исто­рии». По его мнению,"понтийских руссов за один народ с киевским приняли византийцы, а «простое сходство в названии Рсос и Рус обма­нуло и почтенного Нестора, и ввело его в заблуждение...». И, как он тре­бовательно говорил, «никто не может более печатать, что Русь задолго до Рюрикова пришествия называлась уже Русью». Немецкий ученый Г.Ф.Голлман согласился со Шлецером, что «понтийская русь» не принад­лежит русской истории. Куник, прекрасно осознавая, что факт присутст­вия руси на берегах Черного моря в дорюриково время полностью сокру­шает норманскую теорию, свидетельства о ней уже вообще охарактери­зовал «несостоятельными полностью»40.