Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу - Фомин Вячеслав Васильевич. Страница 63

И лишь по причине этой «безнадежности», подрывающей построения норманизма, данные имена лишают их сущности (ибо это закономерно заставляет искать объяснение им вне скандинавско-германской среды), стараются представить, по характеристике А.Н.Кирпичникова, «языко­вым недоразумением, порожденном не устной, а письменной тради­цией»101. Этими словами археолог Кирпичников выразил всю суть ак­тивно используемого в нашей историографии приема, принадлежность которого к академической науке весьма сомнительна. И сводится он к тому, что в целях обоснования норманства'варяжской руси источникам, где ничего не говорится о том, приписывают ошибки («недоразумения»), которые исправляют в надлежащем духе. Так, в 1910 г. финский профес­сор Г. Пиппинг заключил, что древлянского князя Мала, за которого в 945 г. его подданные сватали княгиню Ольгу, никогда не было, ибо он есть следствие «существенной ошибки», возникшей при неверном переводе летописцем скандинавского источника (скандинавской речи). Якобы он не понял обращенной к Ольге «формулы» «Giptas таф mund ok тзф тэеіі», означающей «брак с обеспечением приданного и заключением торжественного договора», при которой брак, «согласно древнему запад-ноготскому закону», считался действительным и вступал в силу, и при­нял последнее слово «тазіі» за имя собственное Маі, истолковав «брач­ную формулу» за предложение выйти замуж за лицо, носящего имя Мал.

Русский ученый С.А.Корф восторженно поддержал объяснение Пип-пинга, которое, по его характеристике, «настолько выпукло и просто, что вряд ли может вызвать сомнения в своем существе», увидел в нем «новое свидетельство того огромного влияния, к несчастью и по сие время нау­кой еще столь мало разработанного, которое оказало скандинавское пра­во на славянские племена...». В 1912 г. С.Н.Сыромятников выступил против подобного прочтения летописного текста, указав, что только на допуске норманства Ольги и построен домысел, «будто послы древлян­ские говорили с нею на древне северном языке и предлагали ей древне северную форму брака... в виду того, что она была скандинавкой». Уче­ный привел примеры, которые, напротив, свидетельствуют, что «лето-писцы обыкновенно переводили чужеземные географические имена и прозвища и всегда переводы эти вполне точны, как бы ни было иногда трудно для летописцев понять их точный смысл». Непредвзятое рассуж­дение Сыромятникова заканчивается словами, смысл которых в наши дни звучит еще более актуально: «Можно, при желании, весь рассказ о сватовстве древлян и о мести Ольги считать сагой... Но заставлять древ­лян говорить с Ольгой на древнешвсдском языке, предполагать сущест­вование древнешведской летописи в IX веке в Киеве и обвинять лето­писца в безграмотности - совершенно не основательно»102.

В 1902 г. Ф.А.Браун, полагая, что упоминаемые в Киево-Печерском патерике варяги Якун, Африкан, Фрианд и Шимон - шведы, и подыски­вая их именам скандинавские параллели, «установил», что имена Шимон и Африкан указывают не просто на Скандинавский полуостров, а кон­кретно на шведскую область Sodermanland и примыкающую к ней с юга полосу Ostergotland, откуда, по его мнению, и могли только выйти но­сители этих имен. Но к имени Фрианд он не смог подобрать ничего близ­кого из скандинавского именослова. Тогда ученый просто задался воп­росом, точно таким же, что обычно задается в отношении имен Синеуса и Трувора, и дал на него точно такой же ответ: «Не в недоразумении ли дело? Не имел ли первый редактор Патерика или автор «Слова о созда­нии церкви» перед собой варяжскую запись, или не записаны ли им от­носящиеся сюда подробности, первоначально, со слов варяга, сообщив­шего ему, что Якун изгнал frianda Simon Afrckason, т. е. своего родича Си­мона, сына Африкана, и не принял ли он не понятное ему frianda за собственное имя брата Симона?». Завершая свои размышления, Браун отк­ровенно признался, что «с точки зрения скандинавской, высказанная догад­ка навязывается сама собой...»103. Отдать надо все же должное ученому, прямо сказавшему, что являлось путеводной нитью в его поисках. Так и вышеназванные прибрежные шведские области, лежащие напротив Фин­ского залива, он определил не в результате каких-то необычайно слож­ных расчетов или работы с источниками. Браун указал на них лишь только потому, что прежде всего именно из этих мест его предшественники-нор-манисты, В.Томсен, натгример, и выводили большинство носителей ле­тописных имен, запечатленных в договорах с греками 911 и 944 годов104.

«С точки зрения скандинавской» летописец, не способный защитить себя от произвола далеких потомков, конечно, будет изъясняться по-скандинавски (или другим языком, это как кто прикажет). В.О.Клю­чевский, характеризуя в 90-х гг. XIX в. «особенности новой литературы», верно заметил, что исследователи хотят не только доказать, что лето­писец «написал неверно, но и указать ему, что он должен был напи­сать»105. И если все же принять версию норманистов в отношении имен Синеуса и Трувора, то с ней не позволяет согласиться сама ПВЛ, ибо летописец, даже если бы он действительно записал рассказ скандинава или работал со скандинавским источником, не мог так небрежно от­нестись к его ключевой фигуре - Рюрику и, не поняв, как говорит Кирпичников, «некоторых выражений», так исказить стоящие рядом с ним слова. Как известно, смысл слов, окружавших патроним; всегда был очень важным в средневековой литературе, т. к. носил сакральный характер, и его, поэтому, передавали с необходимой точностью. И в этом окружении особое внимание уделялось понятию «с родом своим», этому началу всех начал, в отрыве от которого не мог существовать никто, ибо он тогда действительно «никто». И это понятие в обязательном порядке использовали летописцы, говоря о восточнославянских племенах, о пришедших к ним народах, а также о родоначальниках тех и других. Вот что, например, сообщает летопись о полянах: «Полем же жившем особе и володеющем роды своими (здесь и далее курсив мой. - В.Ф.)... и жи-вяху кождо с своим родом и на своих местех, владеюще кождо родом своим. И быша 3 братья, единому имя Кий, а другому Щек, а третьему Хорив, и сестра их Лыбедь......Но се Кий княжаше в роде своем». Кий, возвращаясь от византийского императора, срубил на Дунае «градок мал, и хотяше сести с родом своим, и не даша ему ту близь живущий». По смерти Кия, Щека и Хорива, продолжает летопись, «держати почаша род их княженье в полях, а в деревлях свое, а дреговичи свое, а словени свое в Новегороде, а другое на Полоте...». В рассказе о начале радимичей и вятичей, пришедших в Восточную Европу от «ляхов», подчеркнуто, что «седоста Радим на Съжю и прозвашася радимичи, а Вятъко седе с родом своим по Оце, от негоже прозвашася вятичи».

В том же ключе повествует под 862 г. Сказание о призвании варягов: среди племен, изгнавших находников «из заморья», не было «правды, и въста род на род, и быша в них усобице, и воевати почаша сами на ся», а после их обращения к варяжской руси «изъбрашася 3 братья с роды своими, и пояша по собе всю русь, и придоша; старейший, Рюрик, седе Новегороде (по другой версии, в Ладоге. - В.Ф.), а другий, Синеус, на Беле-озере, а третий Изборьсте, Трувор. И от тех варяг прозвася Руская земля...»106. Все здесь предельно четко, логично и каждое слово на своем месте: «3 братья» в неизменном сопровождении (иначе быть не могло) -«с роды своими» - пришли в северо-западные пределы Восточной Евро­пы, сели в трех ее центрах, а так как они «пояша по собе всю русь», то, объясняет летописец, «от тех варяг прозвася Руская земля». Хорошо видно, что в тексте Сказания уже читается «сроды своими» (во множест­венном числе), с которыми братья прибыли к призвавшим их племенам. И Синеус, понятно, никак не может означать то, во главе чего он явился на Русь, т. е. быть «с родом своим». Признавая существование шведского текста, нужно, говорит В.Я.Петрухин, «также признать, что переводчик дважды перевел древнешведскую фразу, имевшую значение «с родом своим и верной дружиной»: один раз в соответствии с ее истинным смыслом, второй раз - приняв его (неясно, каким образом, если он только что перевел это выражение верно) за личные имена»107. То, что Синеус не «языковое недоразумение» и не «выражение», якобы не по­нятое летописцем, вновь подтверждает Сказание. В нем читается, что по смерти Синеуса и Трувора Аскольд и Дир у Рюрика «испросистася ко Царюгороду с родом своим», а все же не с покойным Синеусом. В науке, о чем речь уже шла, принято относить к рассказу о призвании варягов, помещенному под 862 г., летописную статью под 882 г., повествующую о захвате Олегом Киева, или говорить об их несомненной связи. Когда новгородский князь вызывал киевских князей Аскольда и Дира из города к реке, то просил их: «да придета к нам к родом своим»108. Опять все как нужно: именно «к родом своим», а не к Синеусу, как это вытекает из утверждений норманистов.