Гибель вермахта - Пленков Олег Юрьевич. Страница 73
К 25 декабря, однако, погода наладилась, в небе появилась союзническая авиация и началось американское контрнаступление, а немцы не смогли дойти даже до Мааса. В обычной войне поражение в Арденнах немедленно привело бы к окончанию военных действий. Однако, вследствие требования безоговорочной капитуляции, война отнюдь не была обычной. Следуя этому «идиотскому лозунгу» (по выражению Фуллера), западные державы не могли предложить никаких, даже самых суровых и унизительных, условий {682}. Война перестала быть стратегической проблемой, — борьба перешла в чисто политическую сферу.
Известия о наступлении в Арденнах и первоначальных успехах вызвали у немцев последний приступ эйфории — этого наступления ждали, как ждут дождя в засуху; немцы на некоторое время воспрянули духом, ведь вермахт снова оказался активен. Особенного ликования не было отмечено, но свидетели вспоминали, что было ощущение волшебного освобождения от кошмара; часто говорили, что это наступление — лучший новогодний подарок; добрым словом стали поминать даже полностью обанкротившийся Люфтваффе {683}. В итоге, однако, наступление вермахта в Арденнах не достигло цели, но оно на месяц отвлекло внимание союзников от подготовки и проведения вторжения в Германию. К 16 января 1945 г. в прорвавшейся в глубину обороны противника на 100 км группировке немецких войск не осталось боеспособных частей. Туман, мешавший действиям союзной авиации, рассеялся, что позволило самолетам наносить удары по германским транспортным колоннам. Дороги, по которым отступали немцы, вскоре оказались забитыми обгоревшими остовами немецких танков и другой техники. Для Германии потеря 800 танков была уже невосполнимой. Союзники же могли восстановить подобный урон в течение двух недель {684}. Арденнское контрнаступление немцев отложило форсирование Рейна только на две недели.
Неудача наступления была приписана Гитлером трусости генералов; один из них, танковый генерал Мантойфель, сказал: «После провала Арденнского наступления Гитлер стал воевать, как капрал. Никаких больших планов, лишь множество боевых столкновений». Прежняя самостоятельность командиров исчезла — командующий немецкими войсками на западе фельдмаршал Рундштедт однажды заметил, что единственные солдаты, которыми он может распоряжаться по собственному усмотрению, это те, кто охраняет двери его кабинета {685}.
В начале января 1945 г. Черчилль, несмотря на то что напряженность в Арденнах уже была преодолена, слукавил и попросил Сталина осуществить крупное наступление. Сталин поддался на эту уловку и обещал, не считаясь с погодой, во второй половине января провести наступление. Войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, сосредоточенные на Висле, к 12 января 1945 г., когда началось наступление, не просто превосходили противника, — они имели над ним подавляющее преимущество. Варшава была освобождена именно в январе. Марсель Рейх-Раницки вспоминал, что в освобожденной Варшаве солдаты Красной армии выглядели ужасно — они недоедали, они были крайне утомлены, их плохо снабжали, их форма выглядела жалко. На мясных американских консервах, которые они получали по ленд-лизу, Рейх-Раницки прочел: «Для собак». Сигареты в Красной армии получали только офицеры, а солдаты крутили знаменитые «козьи ножки» {686}.
1-й Украинский фронт начал наступление 12 января, через два дня к нему присоединился 1-й Белорусский фронт. За 48 часов немецкая оборона была прорвана. Советское наступление на Балтику вынудило миллионы беженцев поспешить на запад в рейх, или же на побережье севера — к портовым городам. Советская Ставка планировала четыре операции прорыва: на Кенигсберг (Черняховский), Данциг (Рокоссовский), Познань (Жуков) и Бреслау (Конев). При этом предстояло задействовать 30 общевойсковых армий, пять танковых и четыре воздушные армии при поддержке особых механизированных группировок и дивизий артиллерийского прорыва {687}.
16 января 1945 г. Гитлер прибыл в Берлин — с этого дня и до конца рейхсканцелярия стала его постоянной резиденцией. Во время войны фюрер редко бывал в столице — он, подобно средневековому королю, перемещался из одной специальной резиденции в другую. Берлинцы даже не подозревали, что Гитлер вернулся в Берлин {688}. Переезд Гитлера был связан с тем, что в январе 1945 г. Красная армия оказалась в Восточной Пруссии, которую обороняла группа армий «Центр», переименованная в группу армий «А», под командованием генерал-полковника Ганса Рейнгарда. Его войска насчитывали около 600 тысяч солдат, 700 танков, 800 артиллерийских орудий и 1300 самолетов. Противостоявшие им войска трех советских фронтов насчитывали 1,7 миллиона солдат, 3300 танков, 28 тысяч орудий и 10 тысяч самолетов. 21 января 1945 г. войска 2-го Белорусского фронта взяли Танненберг, мемориальный комплекс которого отступавшие немецкие войска взорвали, а останки Гинденбурга вывезли на Запад вместе с боевыми знаменами немецких полков, отличившихся в боях с 1-й армией Самсонова в 1914 г. Как отмечал в дневнике один из чиновников немецкого МИДа, «уничтожением мемориала немцы официально признали тот факт, что у них не осталось надежды когда-либо вернуться в Пруссию» {689}. О подавляющем советском превосходстве немцам было хорошо известно — 12 января, за несколько дней до советского наступления, Гудериан располагал серьезным документом, подготовленным руководителем отдела «Иностранные армии — Восток» при ОКХ Рейнхардтом Геленом. Гелен предполагал, что наступление начнется 12 января при 11 -кратном превосходстве советской стороны в артиллерии, 15-кратном — в солдатах и 20-кратном — в авиации. Гитлер не поверил этим цифрам и 25 декабря, вместо усиления центрального участка фронта, приказал перебросить 4-й танковый корпус СС, дислоцированный южнее Варшавы, и две моторизованные дивизии для деблокирования Будапешта.
1-й Украинский фронт должен был взять Бреслау и Силезский промышленный район, который Сталин обвел на карте ногтем и сказал Коневу: «Золото»… {690}Он имел в виду огромную индустриальную ценность этого района. В 20-х числах января Конев начал успешное окружение Силезского промышленного района, развернув при этом 3-ю гвардейскую армию Рыбалко таким образом, чтобы она прорвалась в тыл к немцам. Пока танки Рыбалко осуществляли этот сложный маневр, пехота Конева (60-я, 59-я и 27-я армии) атаковала по всему фронту, оттесняя германские гарнизоны. С тем чтобы в соответствии с указом Сталина не повредить производственные мощности, обычно безжалостный Конев давал противнику возможность для отхода. Этим воспользовался командующий немецкой группой армий генерал-полковник Шернер и эвакуировал на Одер 17-ю армию. Когда эвакуация уже шла полным ходом, Шернер доложил об этом Гитлеру. Генералов наказывали и за меньшее неповиновение, но Гитлер знал о безоговорочной преданности Шернера и потому ограничился сухим комментарием: «Да, Шернер, если вы и впрямь так думаете, то поступаете правильно» {691}.
Во время наступления, начавшегося по просьбе Черчилля, несмотря на численное превосходство, Красная армия не смогла обойтись минимумом жертв — при возросшем мастерстве и материальном превосходстве большие жертвы вообще не требовались. Из-за погоды советская авиация не появилась в небе, а артиллерия не могла вести прицельный огонь (многие огневые средства противника, начиная от первой позиции и далее в глубину, оказались неподавленными). В таких условиях то в одном, то в другом месте фронта стали применяться так называемые «сквозные атаки», известные еще с Первой мировой войны. Смысл их в том, что пехота при поддержке артиллерии наступала цепями. Если первую цепь скашивали пулеметы противника, то двигавшиеся за ними другие цепи продолжали наступление. С точки зрения людских потерь, «сквозные атаки» были весьма расточительны, но они применялись довольно часто. Советские войска несли огромные, ничем не оправданные потери. Жуков, Конев и Рокоссовский не смогли убедить Сталина отложить наступление до хорошей погоды, поскольку никакой необходимости «спасать союзников» не было, — им ничего не угрожало {692}. В операциях по освобождению Польши погибло 600 тысяч советских воинов. Если учесть, что на одного убитого в 1944–1945 гг. приходилось от трех до пяти раненых, то общие потери при освобождении Польши составили не менее 2,5 миллиона солдат {693}.