Спартанцы Гитлера - Пленков Олег Юрьевич. Страница 19

Какое же государство Гитлер хотел создать вместо Веймарской республики? Партийная программа настаивала на сильном авторитарном государстве, значение представительских институтов отрицалось. В соответствии с собственной теорией отрицания необходимости принципа большинства, Гитлер писал в «Майн кампф»: «Нет и не может быть принятия эффективных решений большинством голосов, поэтому слову «совет» следует вернуть его первоначальное значение. Любой сведущий человек может советовать, но решение принимает один ответственный государственный деятель». Парламент, по Гитлеру, мог сохраняться, но его функции должны быть в корне изменены; голосования также могут проводиться, но из способа принятия решений они превратятся в простые рабочие инструменты ^{157}. Парламенту, таким образом, отводилась функция «сокращенной» (по сравнению со всей нацией) аккламации.

В «Майн кампф» Гитлер высказывался за унитарное устройство: «Поскольку для нас, национал-социалистов, государство само по себе есть только форма, и более важным является его содержание, то есть нация, народ, раса, — то ясно, что суверенным интересам такого государства должны быть подчинены все. Поэтому мы не можем допустить в рамках единого государства какие-либо суверенные интересы и права отдельных земель» ^{158}. После прихода к власти Гитлер сделал все, чтобы создать централизованное государство, но он не спешил закрепить эту форму юридически; он опасался лишить нацистское движение его динамики, революционного порыва и «созидательной силы». Гитлер подчеркивал, что фундаментальной ошибкой юристов и законодателей является их убеждение, что таким образом они благотворно воздействуют на жизнь. Он писал, что конституции могут вытекать из реальной общественной практики, а не навязывать последнюю ^{159}. Подобным образом Гитлер реагировал и на предложение создания сословного государства: «К таким вещам нельзя принуждать. В обществе ничего нельзя искусственно конструировать. Понимаете? Такие вещи должны вырасти снизу. Вы знаете, как творят художники? Так же и государственный деятель для такого рода изменений должен дать созреть не только собственным мыслям и представлениям, но и реальным общественным силам». Он подчеркивал, что никогда не действовал по определенным рецептам ^{160}. Именно поэтому в 1935 г. Гитлер запретил письменные или устные дебаты о будущей государственной форме Рейха. Он хотел получить в свое распоряжение элиту энергичных людей, которые смогли бы решать поставленные задачи: «Я ставлю перед партийцами задачу; если они ее выполняют, значит, они на своем месте, а если нет — значит, им нужно искать замену. Но если я не нахожу никого подходящего, то это верный признак того, что время решения этой задачи еще не приспело. Существует абсолютно закономерная связь между задачей и теми людьми, которые в состоянии ее разрешить» ^{161}.

Частые антисемитские высказывания Гитлера даже в партии сначала воспринимали как «заскок Адольфа» (Hirngespinst von Adolf); но очевидно, что, несмотря на заскоки, он смог удержать под контролем центробежные силы в партии. Гитлер с самого начала не упустил контроль над государством, что свидетельствует о его прекрасно развитом инстинкте политика и государственного деятеля. В соответствии с представлениями Гитлера, государство не следует втискивать в определенные рамки и структуры — ему нужно позволить развиваться органически ^{162}. Веймарская конституция, на его взгляд, была слишком «механистичной» и «слишком легальной», «переузаконенной» (zu legalistisch) ^{163}, по Гитлеру, она более была ориентирована на индивидуума, чем на национальную общность; для того, чтобы способствовать развитию адекватного новой национальной общности государства, Гитлер на некоторое время планировал сохранить структуры старой Веймарской системы, по частям заменяя ее новыми органами. Началом движения по этому пути стало основание министерства народного просвещения и пропаганды.

Кто из немцев в начале 1933 г. мог представить себе, что через полгода вся прежняя республиканская политическая система с партиями, парламентаризмом, законностью и либерализмом исчезнет практически бесследно? Очевидно, что необыкновенная легкость, с которой нацисты провели политическую унификацию государства, объясняется объективной слабостью либеральной политической культуры в Германии и инстинктивным использованием Гитлером тайного стремления немцев к эффективной и эффектной власти, а также к компенсации национального унижения от Версальской системы. Примечательный исторический анекдот, описывающий атмосферу узурпации власти нацистами, передает К. Гейден в своей ранней биографии Гитлера. В 1928 г. в пивной «Бюргербройкеллер» выступал министр иностранных дел республики, лауреат Нобелевской премии мира Густав Штре-земан, много сделавший для пересмотра несправедливых решений Версальской конференции. В середине его речи в зал вошла группа нацистов и начала петь национальный гимн, а председательствующий вместо того, чтобы прервать наглецов, встал и запел вместе с ними. В результате собрание было сорвано, а когда Штреземан обвинил председателя в трусости, тот объяснил, что следовало показать этим хулиганам, что присутствующие такие же патриоты, как и собравшиеся в зале. То есть, вместо того, чтобы указать нарушителям порядка на дверь, их приветствовали как истинных патриотов. Гейден сделал вывод, что приход Гитлера к власти и последующая узурпация власти развивались по этому же сценарию ^{164}.

Благоприятные для нацистов и Гитлера условия Версальских ограничений на Германию были подкреплены невероятным, почти сверхъестественным политическим инстинктом Гитлера, о котором шла речь в предыдущем разделе. Не следует забывать, что разрушение Версальской системы и Веймарской республики началось еще в 1929–1932 гг., а создание фюрерского государства не закончилось и в 1939 г. Динамикой разрушения одного и создания другого было наполнено все нацистское десятилетие: трансформация и создание новых политических структур шли рука об руку, были органически взаимосвязаны. Не следует недооценивать, как указывала Ханна Арендт, псевдодемократической стороны тоталитарных режимов, поскольку «захват власти» [14] (Machtergreifung) Гитлером был осуществлен легально и по правилам демократической конституции ^{165}; демократизация общества, достигнутая в период Веймарской республики, была сама предпосылкой возникновения и утверждения тоталитаризма.

Гитлер был лидером самой большой в Германии политической партии, которой немного не хватило до большинства в рейхстаге. Именно по этой причине представления марксистской историографии о Гитлере и его партии как об агентах крупного финансового капитала неверны, ибо не согласуются с огромной популярностью фюрера в народе. Нацистский юрист Ганс Франк писал, что «это была первая революция всемирного значения, которая не нарушила формального права» ^{166}. Уже в марте 1933 г. стало ясно, насколько большой популярностью стали пользоваться нацистские политики и Гитлер в среде интересующихся политикой рабочих — бывших коммунистов, социал-демократов, профсоюзников: все они видели в партии Гитлера партию авторитета и долгожданного порядка. Очень многие из них устремились в НСДАП и примыкающие к ней организации. Известный социал-демократ Вальтер Хегнер вспоминал, как, прогуливаясь в конце 1933 г. со своим товарищем по рабочему кварталу, который ранее был оплотом коммунистов, они с удивлением обнаружили, что все дома были увешаны знаменами со свастикой, а по разговорам жен рабочих на улице они поняли, что Гитлера и его политику здесь однозначно приветствуют и одобряют. Такая метаморфоза настроений рабочих показалась Хегнеру и его товарищу очень странной и совершенно нелогичной ^{167}. Хегнер был поражен тем, как тонко нацисты смогли мобилизовать нацию; он объяснял это тем, что социал-демократы, будучи рационалистами и не обладая фантазией, сосредоточились в своей политике на сугубо приземленных вещах: на зарплате, на домашнем бюджете, на буднях и прозе жизни. Нацисты же, по его словам, смогли зажечь сердца высокими целями, смогли пробудить фантазию, оторвать людей от будничных забот, внушить им романтически возвышенный образ мысли, обращенный к целям, стоящим высоко над действительностью: «нам казалось, что это какое-то злое колдовство» ^{168}. Хотя для Гитлера и для НСДАП большой проблемой было то, как рабочие отнесутся к партии, которая формально называлась рабочей, а на деле претендовала на представительство интересов всей нации. Эти опасения не были напрасными, ибо доля рабочих в партии между 1928 г. и 1933 г. снизилась с 38% до 33%, среди избирателей с 32% до 27%, а в нацистской фракции рейхстага — с 8,3% до 10,2%. Статистика показывает, что в 1933 г. среди выборщиков НСДАП рабочих было 28% ^{169}.