Романы Романовых - Пазин Михаил Сергеевич. Страница 45

Чтобы исключить возможность переворота, Елизавета вызвала из Голштинии своего племянника Карла-Петера-Ульриха (будущего императора Петра III) и в 1742 году назвала его наследником русского престола.

Небольшое отступление – если Елизавета назначила наследником племянника еще в 1742 году, значит, она точно знала, что собственных детей у нее не будет? Это в свои-то 33 года? Тут кроется какая-то тайна. Историки просто пишут – назначила наследником Карла, а почему она так поступила – не объясняют. Логично было бы назвать наследником собственного ребенка! Или у Елизаветы был неудачный аборт, после которого она не могла иметь детей? Или что-то другое? Ведь мужчин у нее хватало! Да и венценосных женихов тоже… Что ей стоило уже после вступления на престол выйти замуж за того же английского или португальского принца или, на худой конец, герцога Брауншвейгского, родить ребенка и передать трон ему. Разгадка этой шарады нам кажется проста. Предложения от заморских принцев Елизавете поступали до ее вступления на престол. В этом случае ей пришлось бы уехать из России в ту же Англию, Испанию или Португалию и стать, соответственно, английской, испанской или португальской королевой. После воцарения Елизаветы об этом, разумеется, и речи быть не могло. В случае же ее брака с более мелким владетельным принцем могла бы сложиться ситуация, как у Анны Леопольдовны: она – императрица, он – представитель правящей династии, все по закону. У них могли появиться дети, которым Елизавета и передала бы престол. Однако Елизавета почему-то так не сделала – вместо этого она сочеталась тайным браком с Алексеем Разумовским. Почему? Может, она считала, что союз императрицы с принцем – это неравный брак? Или она вышла замуж за Разумовского по любви? Не думаю, скорее всего, тут были какие-то другие причины, нам неведомые. Так или иначе, а наследником русского престола стал наполовину немец Карл-Петер-Ульрих Голштинский (будущий Петр III).

Как же отблагодарила Елизавета верных ей гвардейцев за совершение государственного переворота? Ее благодарность была и впрямь царской. Уже 31 декабря 1741 года всех гвардейцев, принимавших участие в перевороте (а их было более трехсот человек), она свела в особую команду, получившую название лейб-кампании (нечто вроде гвардии из гвардии), присвоила им особую форму и собственное знамя. Сама Елизавета стала капитаном в этой воинской части, а все офицерские чины в ней приравнивались к генеральским. Чины прапорщика приравнивались к подполковничьим армейским чинам, а все унтер-офицеры – к офицерам. Кроме того, все неродовитые получили дворянство, им были даны поместья. Лейб-кампания получила в Зимнем дворце особое помещение, в котором Елизавета Петровна любила бывать, пить с «кампанцами», которые называли ее кумой (у многих из них она крестила их детей), водку и закусывать морковными пирогами. Обращались они к императрице исключительно на «ты». Петр III, кстати, придя к власти, всю эту свору бездельников разогнал.

Не забыла она и своего фаворита Алексея Разумовского, хотя он в перевороте, как мы знаем, участия не принимал. Уже наутро Елизавета пожаловала его в действительные камергеры, присвоила звание поручика лейб-кампании в чине генерал-лейтенанта, потом наградила его орденом Св. Анны, а в день своей коронации (25 апреля 1742 года) возвела его в чин обер-егермейстера с объявлением его кавалером ордена Александра Невского. Возникает вопрос, за какие заслуги она пожаловала ему военный орден и генеральский чин, ведь он сроду не воевал. За «постельные», не иначе!

Других своих любовников Елизавета тоже не забыла: Воронцов был назначен поручиком лейб-кампании в чине генерал-лейтенанта, а братья Шуваловы – подпоручиками в чине генерал-майоров. Дальше – больше: придворная карьера Алексея Разумовского росла как на дрожжах. В 1744 году он был пожалован в графское достоинство Римской и Российской империи, в 1745 году повышен в воинском чине до капитан-поручика лейб-кампании, в 1746 году заимел польский орден Белого Орла, в 1748 году ему было присвоено звание подполковника лейб-гвардии Конного полка и, наконец, в 1756 году – звание фельдмаршала! Фельдмаршал, который никогда пороху не нюхал, – но таковы были прихоти императрицы Елизаветы. Она называла Разумовского «другом нелицемерным»: он и вправду никогда не лицемерил, в государственные дела не лез и не указывал Елизавете, как ей править. Жизнь он вел примерно такую же, как и в родном селе, – спал, ел, молился Богу, и ни о чем особенно не заботился. Он не только не принимал участия в политике, но и не читал книг, не знал языков и был совершенно равнодушен к искусству. Одним словом, он никак не воспользовался внезапно открывшимися перед ним фантастическими возможностями…

Впрочем, надо отдать должное Алексею Разумовскому – он сам понимал свое ничтожество. Фаворит с иронией относился к титулам и наградам, которыми осыпала его Елизавета, и однажды заявил ей: «Ты можешь из меня сделать кого пожелаешь, но ты никогда не сделаешь того, что меня примут всерьез, хотя бы как простого поручика». Когда император Священной Римской империи по просьбе Елизаветы пожаловал ему графство и приписал ему выдуманное княжеское происхождение, Алексей высмеял это. Да, хоть и самокритичен был граф Разумовский, однако же награды и титулы принимать изволил! Наверное, чтобы не сердить свою любовницу… А она не только награждала его чинами, но и на подарки не скупилась. Отдала ему конфискованное у Миниха имение Рождествено-Поречье и другие вотчины, подарила дома в Москве и Петербурге, Аничков дворец и даже свой личный дворец на Царицыном лугу. Эти дары превратили Разумовского в одного из богатейших в России помещиков.

В общем, Алексей Разумовский жил – не тужил и даже стал законодателем придворной моды – первым стал носить бриллиантовые пуговицы, алмазные пряжки на туфлях, алмазные пояса, бриллиантовые кавалерские звезды и эполеты. Все малороссийское стало модным при дворе Елизаветы – на пирах появились украинские блюда, а кроме хоров украинских певчих в Петербурге появились ансамбли бандуристов. При дворе Разумовский, осознавая свое ничтожество, держался скромно – настолько скромно, что даже врагов себе не нажил. Что было удивительно, ведь он был скор на расправу и вспыльчив, особенно пьяный. Графиня Шувалова каждый раз служила благодарственный молебен, когда ее муж Петр, возвратившись с охоты, не бывал бит батогом Разумовским под пьяную руку. Известие о буйствах Разумовского в нетрезвом состоянии отразил в своем докладе и английский посланник Вильямс – однажды фаворит за завтраком чуть не избил генерал-адмирала Апраксина, и тот смолчал. Вильямс назвал Апраксина трусом, но это как сказать – против любовника императрицы не попрешь, себе дороже, а генерал-адмирал был умным человеком… Эта же черта характера Разумовского обозначена и в записках Екатерины II: «Этот человек, обыкновенно такой кроткий, в нетрезвом состоянии проявлял самый буйный нрав». Что ж – грех винить русского человека за пьянство, а «золотая клетка» порой была Разумовскому не по нраву, да и тосковал он по родным украинским просторам. Вот его портрет того времени, оставленный маркизом де Шетарди (как явствует из его записей, он сделал их, когда Алексею было 32 года, то есть в 1741 году): «Это в самом деле красавец, брюнет с окладистой черной бородой, черты которого, уже сложившееся, имеют всю привлекательность, какую только может иметь деликатное лицо. Рост его тоже бросается в глаза. Он высок, широкоплеч, с нервными членами. Хотя в его манере держаться остается нечто неуклюжее, результат воспитания и происхождения, однако заботы… направленные на то, чтобы вышколить их и, – хотя ему уже тридцать два года, – научить танцевать… под руководством создавшего здешние балеты француза, могут исправить этот недостаток». (Де ла Шетарди, в соответствии с великосветскими представлениями, искренне полагал, что недостатки «воспитания и происхождения» можно исправить танцами!) Разумовский был тогда еще с бородой – на всех портретах мы его видим гладко выбритым. М. И. Пыляев в своей книге «Старый Петербург» дает такую характеристику Разумовскому: «Не имея никакого образования, он обладал широким умом. Осыпанный почестями, он не отличался гордостью. Наружностью он был красивый и видный, чертой его характера была щедрость и великодушие».