Алмаз раздора. До и после Шерлока Холмса [сборник] [с илл.] - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 15

ГОЛОВОРЕЗЫ

ИЗ МАРКЕТ — ДРЕЙТОНА

К северу от реки Рекин, среди пасторальных холмов на границе графств Шропшир и Стаффордшир, лежит идиллический уголок доброй старой Англии, один из немногих, что еще сохранились в наших местах. Далее к юго — западу простираются знаменитые стаффордширские керамические мануфактуры, а еще южнее, под сумрачным дымным покровом, лежит земля угля и стали. Тем не менее все еще уцелели разбросанные по берегам реки Торн очаровательные деревеньки и сонные ярмарочные городки, мало изменившиеся за последнюю сотню лет; разве что еще шире разрослись плауны, да еще сильней поблекла некогда яркая кладка красного кирпича. Путешественник, во времена наших дедов проезжавший эти дивные места на козлах экипажа, следовавшего из Ливерпуля в Шрусбери, восторгался и умилялся поистине легендарной простоте здешних крестьян. Он мог с уверенностью утверждать, что простодушие и наивность, давным — давно исчезнувшие из больших городов, все еще могли найти прибежище в этих тихих краях. Скорее всего, он лишь недоверчиво улыбнулся бы, узнав, что ни в притонах Ист — Энда, ни в трущобах Бирмингема нравы не были столь распущенными, а жизнь человеческая не стоила столь дешево, как в этом чудесном райском уголке, которым он так восторгался.

Сейчас уже трудно понять и определить, каким образом сложилось подобное положение вещей. Весьма возможно, что именно спокойствие и красота этих мест невольно притупили бдительность тех, кому должно в зародыше пресекать любое преступление. Четко организованной полиции, впоследствии учрежденной сэром Робертом Пилем, еще не существовало. Даже в Лондоне правопорядок держался только на местных «городовых», получивших прозвище «Чарли». На смену им пришла охранная и сыскная служба Ричарда Форда, да и то лишь после того, как столицу чуть было не захлестнула волна преступности. Поэтому можно предположить, что среди яблочных садов и овечьих пастбищ Шропшира рука Правосудия, какой бы могучей и карающей она ни была, могла мало что сделать для охраны закона. Безусловно, мелкие правонарушения, оставшись безнаказанными, неизбежно вели к более крупным и к более тяжким. Это продолжалось до 1828 года, когда множество крестьян объединились, чтобы сообща попирать закон и защищать друг друга от возмездия за свои преступные деяния. Это «тайное общество» немало бы преуспело в своих целях, если бы не беспримерная и поистине нечеловеческая жестокость одного из его членов, чье запредельно злодейское и эгоистичное поведение затмевает даже хладнокровное изуверство его сообщников.

В 1827 году крестьянин по имени Томас Эллсон, не лишенный привлекательности молодой мужчина в расцвете сил, был арестован в местечке Маркет — Дрейтон сразу по двум обвинениям — за кражу картофеля и за кражу овец. В те времена второе из правонарушений каралось виселицей. Доводы обвинения рухнули в самый последний момент по причине необъяснимого отсутствия важного свидетеля по имени Джеймс Гаррисон. Судебный глашатай трижды выкликал его имя, но каждый раз безрезультатно. После этого обвинение было снято, и Томаса Эллсона освободили из?под стражи со строгим предупреждением. Нужен был глас куда более громкий, чтобы воскресить Джеймса Гаррисона, который был предательски убит. Тело его лежало в наскоро вырытой могиле буквально в миле от здания суда.

Джон Гримшоу. Полнолуние

Очевидно, что у членов шайки, бесчинствовавшей в тех краях, помимо их бесчисленных пороков, была также одна сомнительная добродетель — их суровая и непоколебимая верность друг другу. Ни один шотландец, стремящийся вызволить своего собрата по клану из узилища захватчиков — англичан, не выказал бы столь твердой и злодейски беззаветной преданности. Их сплоченность усиливалась еще и тем, что все они так или иначе были связаны между собой — либо кровными узами, либо брачным свойством. Когда стало ясно, что освободить Эллсона можно, лишь заставив Джеймса Гаррисона замолчать, не было, по — видимому, ни малейших сомнений в том, каким способом это осуществить.

Главными зачинщиками в этом деле были Энн Гаррис, приходившаяся Эллсону матерью, и Джон Кокс, его тесть. У Кокса, старика с жестоким и необузданным нравом, было также двое взрослых сыновей, унаследовавших все его повадки. Миссис Гаррис же описывали как приятную розовощекую крестьянку, отличавшуюся лишь блеском глаз и живостью взгляда. Эта пара простолюдинов сговорилась и решила, что Джеймса Гаррисона нужно отравить, и наилучшим средством будет мышьяк. Поэтому они стали обращаться к аптекарям, но безуспешно. Наглядной иллюстрацией общего плачевного состояния нравов в тогдашнем Маркет — Дрейтоне служит то, что миссис Гаррис, будучи спрошенной в местной аптеке, зачем ей мышьяк, простодушно ответила, что лишь затем, чтобы «отравить этого негодяя Джеймса Гаррисона». Она получила отказ, однако ответ ее восприняли как нечто совершенно обыденное, поскольку не было предпринято никаких шагов, чтобы поставить в известность власти или же предупредить человека, над которым нависла опасность.

Убедившись в бесплодности попыток достигнуть своей цели с помощью яда, мать и тесть задумали прибегнуть к насилию. Будучи сами старыми и немощными, они решили нанять для этого дела убийц, что, очевидно, не было ни рискованным, ни дорогостоящим предприятием в тамошних краях. За пять фунтов стерлингов они «подрядили» троих крепких молодчиков, готовых лишить человека жизни с той же легкостью, что и отпетый головорез с большой дороги. Двое из них были сыновья старика Кокса, Джон и Роберт. Третьим оказался молодой парень по фамилии Пью, квартировавший в одном доме с предполагаемой жертвой. Вид троих переодетых в рабочие блузы английских мужланов, продающихся по 33 шиллинга 4 пенса за голову, чтобы убить человека, не сделавшего им ничего плохого, — зрелище, к счастью, исключительное и пока единственное в своем роде в истории криминалистики.

Они честно отработали свои «кровавые деньги». Вечером следующего дня Пью предложил ничего не подозревавшему Гаррисону пойти украсть немного бекона. Подобное предложение было, по всей видимости, необоримым искушением для любого тогдашнего жителя Дрейтона. Гаррисон составил ему компанию в этом «предприятии», и вскоре на пустынной окраине они встретили двух Коксов. Один из них копал что-то в придорожной канаве. Гаррисон поинтересовался, что бы это была за работа в столь поздний час. Он и вообразить не мог, что смотрит в собственную могилу. Внезапно Пью схватил его за горло, Джон Кокс сделал ему подножку, они повалили Гаррисона наземь и задушили его. Затем они уложили тело в яму, аккуратно засыпали землей и преспокойно вернулись в свои кровати. На следующее утро, как уже отмечалось, тщетно выкликал его имя судебный глашатай, и Томас Эллсон снова стал свободным человеком.

После освобождения его сообщники, конечно же, открыли ему средство, с помощью которого они заставили замолчать свидетеля обвинения, и сделали это не без известной доли ликования. Молодые Коксы, Пью и его мать — все поведали ему одну и ту же историю. Незадачливая миссис Гаррис успела пожалеть о содеянном, поскольку Пью, являвшийся, безусловно, самым закоренелым негодяем из всей шайки, уже начал вымогать у нее дополнительные деньги, пользуясь тем, что знал все от и до. Роберт Кокс также «клятвенно заверил» ее: «Если ты не дашь мне еще денег, я притащу труп и прислоню его к твоей двери». Эти беспринципные подонки, казалось, узрели путь к пивным рекам, беззастенчиво играя на чувствах простой пожилой женщины.

Сторонний наблюдатель может рассудить, что эта история в самой полной мере продемонстрировала всю глубину подлости человеческой, однако Томас Эллсон, ускользнувший от правосудия, сумел превзойти в ней даже своих сообщников. Спустя примерно год после освобождения он был задержан по подозрению в краже домашней птицы. Чтобы избежать пустякового наказания за это незначительное нарушение закона, он тотчас же рассказал всю историю расправы с Джеймсом Гаррисоном. Будь его признание обусловлено тяжестью совершенного им преступления, оно явилось бы достойным похвалы. Однако все обстоятельства дела указывали, что это был хладнокровно продуманный ход с целью избежать небольшого наказания, пусть даже и ценою жизни собственной матери и своих сообщников. Сколь бы глубока ни была их вина, они, по крайней мере, подвергали себя опасности, чтобы спасти этого бессердечного негодяя от участи, которую он вполне заслуживал.