Две женщины - Карр Джон Диксон. Страница 5

– Как будто тут все в порядке. Подписи совершенно тождественны в обоих случаях.

– Правильно. А чернила?

– В них легкий оттенок синего цвета. Да, это, конечно, обычные черно-синие чернила индиго. И что из этого?

– Весь текст в обоих документах написан черными чернилами, за исключением имени жениха и его подписи. Вам не кажется это странным?

– Может быть, это и верно, но здесь нет ничего необъяснимого. Возможно, Глэдсдэйл имел обыкновение носить свои собственные чернила в портативной чернильнице.

Холмс кинулся к письменному столу, стоявшему у окна, и через мгновение вернулся с пером и чернильницей.

– Скажите, это тот же самый цвет? – спросил он, погрузив перо и сделав штрих на кончике документа.

– Совершенно тот же, – подтвердил я.

– Прекрасно. А чернила в этой чернильнице черно-голубые индиго.

Мадам фон Ламмерайн, которая стояла в стороне, вдруг устремилась к шнуру звонка, но, прежде чем она дотронулась до него, прозвучал голос Холмса:

– Даю вам слово, что если вы только коснетесь шнура, вы себя погубите, – сказал он сурово.

Она застыла, протянув руку к шнурку.

– Это что еще за глупости? – спросила она насмешливо. – Вы хотите сказать, что Генри Глэдсдэйл подписал документы о своем браке вот за этим письменным столом? Глупец, любой может пользоваться чернилами такого цвета.

– Совершенно верно. Но эти документы датированы двадцатым июня тысяча восемьсот сорок восьмого года.

– Ну и что же?

– Боюсь, вы допустили небольшую ошибку, мадам фон Ламмераин. Черные чернила с примесью индиго были изобретены только в 1856 году.

Что-то страшное мелькнуло в прекрасном лице, глядевшем на нас при свете свечей.

– Вы лжете! – прошипела она.

Холмс пожал плечами.

– Любой химик подтвердит это, – сказал он, бережно укладывая бумаги в карман своего плаща. – Бесспорно, это подлинные документы о браке Франсуазы Пеллетан, – продолжал он. – Но настоящее имя жениха подчищено и в брачном свидетельстве, и на странице регистрационной церковной книги в Балансе, после чего было вписано имя Генри Корвина Глэдсдэйла. Не сомневаюсь, если окажется необходимым, микроскопическое исследование обнаружит следы подчистки. Но сами чернила являются решающим доказательством и служат примером того, как из-за небольшой ошибки могут рухнуть самые хитроумные планы. Так могучий корабль может разбиться о небольшую роковую скалу. Что касается вас, мадам, то, когда я припоминаю все, что вы проделали для осуществления своих планов против беззащитной женщины, мне трудно подобрать для сравнения какой-нибудь другой пример столь хладнокровной жестокости.

– Вы смеете оскорблять женщину!

– Вы строили планы погубить человека. Этим вы лишились права на привилегию женщины, – сказал он жестко.

Она глядела на нас со злой улыбкой на восковом лице.

– Во всяком случае, вы поплатитесь за это, – сказала она уверенно. – Вы нарушили закон.

– Верно. А теперь звонок, – сказал Шерлок Холмс. – Моим оправданием будут: подделка вами документов, попытка шантажа и – заметьте – шпионаж. Так вот, в знак признания ваших «дарований» я даю вам неделю сроку, чтобы покинуть эту страну. После этого срока о вас будет сообщено властям.

Наступило напряженное молчание, после чего, не произнеся ни слова, Эдит фон Ламмерайн подняла белую изящную руку и молча указала нам на дверь.

На следующее утро в двенадцатом часу, когда посуда еще не была убрана со стола, Шерлок Холмс, вернувшийся с визита, сменил сюртук на старую куртку и сидел в кресле.

– Вы видели герцогиню? – спросил я.

– Да, и рассказал ей обо всем. Исключительно из предосторожности она передала на хранение своему юристу документы с поддельными подписями ее мужа, а также мои письменные показания по этому делу. Но ей теперь нечего бояться Эдит фон Ламмерайн.

– Этим она обязана вам, мой дорогой! – воскликнул я от всего сердца.

– Ну, ну, Уотсон. Дело было достаточно простое. Сама работа явилась для меня наградой.

Я пристально посмотрел на него.

– Вы выглядите немного утомленным, Холмс, – заметил я. – Вам нужно было бы съездить на несколько дней в деревню.

– Может быть. Но это потом. Я не могу уехать из города, пока мадам не покинет наши берега: ведь она особа весьма ловкая.

– Что за прекрасная жемчужина в вашем галстуке? Не помню, чтобы я ее видел прежде.

Мой друг взял два письма с каминной доски и перебросил их мне.

– Их принесли, когда вы ходили к своим пациентам, – сказал он.

Одно из них со штампом Каррингфорд-хауз гласило:

В другом письме без штампа и подписи было написано:

– Все дело в точке зрения, – усмехнулся Холмс. – И мне еще, возможно, придется встретиться с обеими женщинами, которые говорят одно и то же.

Затем, опустившись в кресло, он лениво потянулся за своей трубкой.