За волшебной дверью - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 12

Рядом с этим романом, как вы можете видеть, выстроилось немало его собратьев. Это — „Сандра Беллони“ и „Виттория“, где присутствует итальянская тема, а также „Рода Флеминг“. В этом последнем случае чутье критика изменило Стивенсону. Есть и роман „Карьера Бьючемпа“ о малозначительных политических событиях. Ни один большой писатель не должен растрачивать себя лишь на какую-то преходящую тему. Это напоминает красавицу, которая нарисована в старомодном наряде. Но красота, как и мода, проходит.

Здесь стоят также изящный роман „Диана“ и роман „Эгоист“ с бессмертным Уилоби Паттерном, вечным образцом мужского себялюбия, „Гарри Ричмонд“, первые главы которого, по моему мнению, можно причислит к лучшим примерам английской повествовательной прозы. Большой мастер, Мередит мог творить в том жанре, какой предпочитало его время. Романистом он стал по воле случая. Во времена королевы Елизаветы он был бы знаменитым драматургом, а при королеве Анне — выдающимся эссеистом. Но в какое бы время Мередит ни трудился, он в одинаковой мере предстал бы перед нами как великий ум и благородная душа.

Я говорил о героях и странствующих рыцарях в прошедшем времени. Однако, вне сомнения, их дни еще не миновали. Когда все на земле будет исследовано, последний дикарь приручен, последняя пушка превращена в металлический лом, а мир станет сплошь добродетельным и невыразимо скучным, тогда люди обратят свои мысли к прошлому, то есть к нашему времени, и станут идеализировать нашу романтику и наше мужество, подобно тому как это делаем мы сейчас в отношении наших далеких предшественников. „Как замечательны свершения этих людей, имевших в своем распоряжении лишь грубые орудия и ограниченно их применявшие!“ Вот что будут говорить они о наших исследованиях, наших путешествиях и наших войнах!

Почти забытая книга, где показаны романтика и героизм — „Путешествия „Дискавери“ в Антарктиду“ капитана Роберта Скотта. Написанная простым языком, каким говорят моряки, без всяких попыток что-либо приукрасить, тем не менее производит на вас сильное впечатление. По мере ее прочтения и размышлений о прочитанном вы получаете ясное представление о лучших чертах британца. Каждая нация рождает смелых людей. В каждой нации есть энергичные люди. Но имеется определенный тип людей, в которых смелость и энергия сочетаются с неприметной скромностью и почти детским простодушием. Это высший тип человеческого характера. В произведении Скотта всех участников экспедиции вдохновлял ее руководитель. Никакого увиливания от выполнения нужных обязанностей, никакого недовольства, всякое неудобство воспринималось с шуткой, не возникало и мысли о себе, каждый трудился только ради успеха всего предприятия. Когда читаешь о лишениях столь длительных и столь живо запечатленных, то начинаешь стыдиться собственного раздражения из-за мелких неурядиц повседневной жизни. Прочтите о людях Скотта, потерявших зрение, больных цингой, бредущих, шатаясь, к своей цели, а потом, если сможете, жалуйтесь на горячее северное солнце или пыль деревенских дорог.

Вот одна из теневых сторон современной жизни. Мы слишком часто жалуемся. В прежние времена было иначе. Это считалось подобающим женщине. Джентльмен всегда должен быть стоиком, с душой слишком возвышенной, чтобы ее трогали мелочи жизни. „Вы замерзли?“ — сочувственно спрашивает англичанин французского эмигранта. Потерпевший жизненный крах дворянин в поношенном пальто, гордо выпрямившись, отвечает: „Сэр, джентльмен никогда не мерзнет“.

Исследование Арктики — это замечательная традиция не только англичан, но и американцев. Об этом и говорится в следующей книге на полке. Она называется „Спасательная служба в Арктике“. Ее автор Адольфус Грили. Она составляет достойную компанию книге Скотта. В ней есть незабываемые эпизоды. Например, как двадцать человек на страшной отвесной скале умирают от голода, холода и цинги. Перед этим меркнут все наши маленькие романтические трагедии. А доблестный руководитель экспедиции, пытаясь отвлечь умирающих от их страданий, читает им лекции об абстрактной науке. Какая это картина! Ужасно страдать от голода и холода, ужасно жить в темноте. Но люди должны все это выносить в течение полугода, а тот, кто останется жить, чтобы рассказать обо всем этом, поистине удивительный человек. Какой же мир чувств заключен в словах молодого бедняги-лейтенанта: „Да, это ужасно!“, после которых он повернулся лицом к стене.

Англосаксонская раса всегда тяготела к индивидуализму. И все же нет никого, кто был бы способен выпестовать в себе более высокий идеал дисциплины. Ничего подобного нет ни в римских, ни в греческих анналах, ни даже в погребенном под пеплом страже из Помпеи, который являет нам более суровый и прекрасный предметный урок исполнения долга, нежели молодые новобранцы британской армии, ряды которых были смяты в сражении у Беркенхеда. Экспедиция, описанная Грили, заставляет вспомнить еще об одном случае, который кажется мне едва ли менее замечательным. Вы, очевидно, помните, если читали книгу, что даже когда из всего количества людей на корабле осталось всего восемь несчастных, почти не способных двигаться от голода и слабости, то семь из них вытащили на лед того, кто нарушил дисциплину, и застрелили его. Вся эта тягостная процедура происходила с таким соблюдением правил и подписанием соответствующих документов, как будто они находились вблизи Капитолия в Вашингтоне. Насколько я помню, преступление этого человека состояло в том, что он украл и съел ремень, связывающий две части саней, такой же аппетитный, как и шнурок от ботинок. Однако признание, что это была лишь одна из серии мелких краж и что ремень для крепления саней был вещью жизненно необходимой для всех участников похода, служит лишь к чести его руководителя.

Лично я должен признаться, что все, имеющее отношение к Арктике, вызывает во мне глубочайший интерес. Тот, кто хоть однажды побывал в этом полном тайн крае, который, возможно, не только самое притягательное, но и самое отпугивающее место на земле, навсегда сохранит в памяти что-то от его очарования. На рубежах неисследованных географических широт я стрелял в уток, летящих на юг, а в их желудках находил камешки, проглоченные на берегах, куда не ступала нога человека. Память обо всей этой непередаваемой атмосфере, об огромных, опоясанных льдом темно-голубых озерах, о безоблачном небе бледно-зеленого цвета, где-то на горизонте переходящем в желтоватый, о шумных стаях птиц, не боящихся человека, о громадных, с лоснящимися спинами морских животных, об увальнях-тюленях, резко выделяющихся на фоне ослепительной белизны, — все это когда-нибудь возвратится к человеку в его воспоминаниях в чуть более преувеличенном свете, чем какое-либо фантастическое зрелище, настолько все это далеко от главных забот в его жизни. И еще вспомнится погоня за рыбой весом в сотню тонн и ценой в две тысячи фунтов. Но какое, скажите на милость, имеет это отношение к моему книжному шкафу?

Всему этому есть место в основном потоке моих рассуждений, поскольку непосредственно приводит меня к полке, где стоит много более совершенных описаний. Если бы мне пришлось составить библиотеку из „морских“ произведений, куда вошла бы лишь дюжина книг, то в число избранных я включил бы книгу Ричарда Даны „Два года на палубе“ и нашел бы место для двух романов Стивенсона — „Потерпевшие кораблекрушение“ и „Морской отлив“. Затем дополним наш выбор книгами Мелвилла о Таити, теперь совсем забытыми. Это „Тайпи“ или „Ому“. А в качестве совсем современных добавим романы „Мужественные капитаны“ Редьярда Киплинга, „Морской волк“ Джека Лондона, а также „Негр с „Нарцисса““ Джозефа Конрада. Тогда ваш кабинет может превратиться в каюту и шум морских волн коснется вашего слуха, если такое подвластно печатному слову. О, как порой жаждешь этого, когда жизнь становится слишком уж ненатуральной и кровь древних викингов начинает бродить в тебе! Несомненно, она должна бродить во всех нас, поскольку каждый островитянин обязательно имеет в числе своих предков либо моряка из Скандинавии, либо рыбака из Ирландии или Уэльса. Но еще сильнее эта закваска будоражит кровь американцев, если вспомнить, что на всем большом Американском континенте нет ни одного человека, чей предок не проделал бы путь в три тысячи миль через океан. И все же в Центральных штатах Северной Америки есть миллионы и миллионы их потомков, которые и в глаза не видели моря.