Искатель. 1970. Выпуск №4 - Егоров Виктор. Страница 40

Невредим и одинок.

Невредим, несмотря на угрозу, на подкравшуюся к нему тревогу, такую незаметную, что ее и распознать нельзя.

Он покачал головой.

Но вот одиночество — другое дело. Это можно объяснить. Молодые и очень старые всегда одиноки, подумал он. Молодые — потому, что еще не установили связей с обществом, а старые — потому, что уже разорвали их.

Здесь многое может прийти в голову, сказал он себе. Общество состоит из разных слоев, из разных слоев и прослоек и делится на группы по возрасту, роду занятий, образовательному цензу и финансовому статусу. И это еще не все. Такое деление можно продолжать до бесконечности. Было бы интересно, если б у кого-то хватило времени создать таблицу расслоения человечества.

Он кончил ужинать и тщательно вытер рот салфеткой.

Он знал, что надо хотя бы собрать тарелки и навести порядок на столе, По совести говоря, посуду следовало бы вымыть. Он и так своим опозданием причинил Керри столько хлопот, но не мог заставить себя приняться за работу. Никак не мог взяться.

Теперь он понял, что бессмысленно оттягивать это дело, бессмысленно увертываться от этого беспокойства, которое его все время изводит. Он понимал, с чем ему придется столкнуться, если только до этого дойдет дело.

Конечно, у Стаффи ум за разум зашел. Это не может быть правдой. Слишком уж он умничает, наверное, воображение разыгралось.

Ребята теперь такие же, как и всегда.

Разве что за последний десяток лет у них заметно улучшилась успеваемость.

Разве что во много раз возросла их эрудиция.

Разве что притягательность спортивных соревнований для них уменьшилась.

Да еще эти торжественные детские лица с сияющими глазищами, они неотрывно глядят на него с бумаг на столе.

Он стал медленно расхаживать взад-вперед по ковру перед большим кирпичным камином.

Он ударил старым, слабым кулаком по дрожащей ладони.

— Не может этого быть! — твердо сказал он себе.

И все же перед лицом очевидности следовало признать, что это правда.

Дети в Милвилле взрослели быстрее, они росли в интеллектуальном отношении намного быстрее, чем им было положено.

А может, здесь кроется и еще что-то.

Вдруг они растут, словно бы опережая всех остальных по развитию мышления. Например, это странное отношение к спорту. Потому что спорт, на какой бы то ни было основе, хоть и усовершенствованный, все же в какой-то степени остается продуктом прошлого человечества.

Если б он только мог как-нибудь проникнуть в мысли учеников — тогда, может быть, что-то и удалось бы понять.

Но это невозможно. Слишком высоки и сложны барьеры, слишком сильно забиты линии коммуникаций. Ибо он стар, а они молоды, он — власть, а они — его подчиненные. Опять разные напластования отделяют их от него. Никак к ним не подойти.

Конечно, всегда можно сослаться на что-нибудь, но это может прозвучать нелепо. Однако самое главное — точно выяснить, какие цели преследуют Воспителлы, и выработать свою линию поведения.

Стаффи мог ошибиться. Фантастично само предположение, что Воспителлы расставляют такие сети.

Особенно чудно, что Воспителлы, эти чужаки, обосновались в Милвилле солидно, как старожилы. Он был уверен, что они не пожелают подвергнуть хоть малейшему риску положение, уже завоеванное ими, — то, что всех их признали, предоставили в основном самим себе и говорят о них мало.

Они сделают все возможное, чтобы не привлекать к себе внимания. За эти долгие годы слишком уж много чудаков нажило себе неприятности из-за того, что совали нос в чужие дела. Хотя, если пораскинуть умом, то, что с человеческой точки зрения можно счесть предосудительным, с точки зрения чужаков, возможно, представляется нормой поведения.

Воспителлам еще сильно повезло, что у них на родине мыслящие существа внешне похожи на человека. Они на деле зарекомендовали себя прекрасными детскими воспитателями, поэтому их стали высоко ценить и с готовностью приняли в свои ряды.

Вот уже много лет они пекутся о детях Милвилла, ведь они обладают всеми достоинствами воспитателей. Некогда они организовали школу присмотра, хотя теперь он припоминает, что в связи с этим было немало шума, поскольку Воспителлы совершенно сознательно не придерживались установленных правил обучения.

Он включил свет и подошел к полкам поискать что-нибудь для чтения. Но ни одна из книг не пробудила в нем интереса. Он провел пальцем по корешкам томов, пробежал глазами заголовки, но не нашел абсолютно ничего.

От книжной полки он шагнул к широкому окну и выглянул наружу. Уличных фонарей еще не зажгли, но в окнах там и здесь уже горел свет, и время от времени по мостовой медленно проезжала какая-нибудь машина, ее рыскающие фары выхватывали из тьмы то дрожащую под ветром листву, то пригнувшуюся к земле кошку.

Эта улица была одной из самых старых в городе: когда-то Дин знал всех ее обитателей. Он без малейших колебаний мог бы назвать их имена — Вилсон, Бекет, Джонсон, Рэндом, — но никто из них здесь больше не живет. Имена были уже не те, и лица незнакомые; разные слои людей смешались, и теперь он не знал почти никого на этой улице.

Молодые и очень старые — вот кто по-настоящему одинок, подумал он.

Он пошел к креслу и сел перед зажженной лампой. И вдруг почувствовал, что его ужасно тянет встать, но вроде не было дел, разве что мыть посуду, а заниматься этим не хотелось.

Можно пойти погулять, сказал он себе. Прекрасная мысль: вечерняя прогулка хорошо успокаивает.

Надевши пальто и шляпу, он прошел ворота и повернул налево.

И только пройдя больше полпути, оставив в стороне деловой район, он отдал себе отчет в том, что направляется к дому Стайлса, к Воспителлам.

Он не представлял себе, что ему там делать, что он там может узнать. Никакой реальной цели он не преследовал. Словно какая-то невидимая сила толкала его туда, будто у него не было выбора.

Он подошел к дому Стайлса и, стоя на тротуаре, оглядел его.

Это был старый дом, окруженный тенистыми деревьями — их посадили много лет назад: двор, выходивший на улицу, весь зарос кустарником. Иногда вдруг кто-то приходил, подстригал лужайку, а может, и подрезал зелень и приводил в порядок клумбы, чтоб отблагодарить Воспителл за заботу о детях, потому что Воспителлы не брали денег.

Чудно, что они совсем не берут денег, подумал Дин. Будто деньги им и не нужны, если б они у них и были, Воспителлы бы не знали, что с ними делать. А может, деньги им и вправду не нужны — ведь никто не видел, чтобы они что-то покупали, они вели один и тот же образ жизни и никогда не болели, во всяком случае, этого никто не замечал. Может быть, временами они мерзли, хотя ни- кто из них даже не заикнулся об этом, но топлива не покупали, а Леймонт Стайлс оставил определенную сумму для уплаты налогов — так, может, деньги им и вправду ни к чему?

А было время, когда в городе ломали голову над тем, как Воспителлы обходятся без пищи или, во всяком случае, не покупают еды. Потом об этом перестали судачить — жители, видно, поняли, что насчет этих чужаков ничего не узнаешь, не надо и пытаться.

Внезапно Дин осознал, что дом Стайлса даже старше его собственного. Он был построен не по единому плану — такие дома были в моде много десятков лет назад.

Окна были занавешены тяжелыми портьерами, но в щелки пробивался свет, и Дин понял, что Воспителлы у себя. Ведь они никуда не отлучались из дому, разве что нужно было присмотреть за младенцами, но в последние годы у людей вошло в привычку не приглашать их к себе, а оставлять детишек в их доме. Ребята у них никогда не плачут, даже самые крошечные. Им всем очень нравится бывать у Воспителл.

Он сделал еще несколько шагов и, поднявшись на крыльцо, позвонил.

Подождав немного, он услышал какое-то движение в доме.

Дверь отворилась, и на пороге, загораживая свет, появилась одна из Воспителл. Дин уже совсем забыл их облик — ведь он видел Воспителл много лет назад.