Отравленный пояс (с иллюстрациями) - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 11

— В десять часов я был в своей редакции, — ответил я. — Тогда только что пришла телеграмма агентства Рейтер из Сингапура о том, что болезнь распространилась по всей Суматре и что поэтому не были даже зажжены маяки. 

— С тех пор положение значительно ухудшилось, — сказал Челленджер и показал на кипу телеграмм. — Я все время поддерживаю связь как с властями, так и с органами печати и поэтому знаю, что происходит во всех частях света. Все выражают настойчивое желание, чтобы я вернулся в Лондон. Но это было бы, по-моему, совершенно бесцельно. Судя по сообщениям, отравление прежде всего выражается в психическом возбуждении. Насколько мне известно, сегодня утром в Париже произошли весьма крупные беспорядки. Если можно верить материалу, которым я располагаю, то вслед за этим состоянием возбуждения, которое принимает весьма разнообразные формы — в зависимости от расы и индивида, наступает повышение жизнедеятельности и обострение духовных способностей, признаки чего я, кажется, наблюдаю теперь у нашего юного друга. Далее следует, после довольно долгого промежутка времени, сонливость, ведущая к смерти. Думаю, что мои познания в токсикологии дают мне право прийти к заключению, что существуют известные растительные яды, которые действуют аналогичным образом на нервную систему…

— Дурман! — вырвалось у Саммерли.

— Превосходно! — воскликнул профессор Челленджер. — Ради научной точности, дадим название этому ядовитому агенту, а именно: «дурман», «datura». За вами мой милый Саммерли, будет, — к несчастью, впрочем, после вашей смерти, — признана честь установления термина для разрушителя вселенной, дезинфекционного средства, которым пользуется судьба. Итак, мы принимаем, что действия дурмана таковы, какими я их описал. Для меня не подлежит сомнению, что весь мир испытает их на себе и что ни одно живое существо не останется невредимым, ибо эфир заполняет собою весь мир. До сих пор явление это обнаруживалось непланомерно, но различие во времени выражается всего в нескольких часах, что может быть уподоблено приливу, который покрывает одну полосу земли за другой, струясь то сюда, то туда, пока, наконец, залитым не оказывается все. Все эти явления, воздействие и распределение дурмана, управляются определенными законами, установить которые было бы чрезвычайно интересно, если бы мы только располагали для этого временем. Насколько мне удалось проследить, — он заглянул в телеграммы, — менее развитые расы оказались первыми жертвами. Из Африки приходят очень тревожные сообщения, австралийские же туземцы, кажется, уже истреблены поголовно. Северные народы пока обнаруживают большую сопротивляемость, чем население юга. Вот это сообщение отправлено сегодня из Марселя в 9 ч. 45 м. Я прочитаю вам его от начала до конца:

Часом позже тот же осведомитель телеграфирует:

Такая же телеграмма пришла из Парижа. Индия и Персия, кажется, вымерли совершенно. Славянское население Австрии охвачено эпидемией, германские народности почти не затронуты ею. Насколько я могу в общих чертах установить на основании своей недостаточной информации, жители равнин и приморских областей скорее подпали воздействию яда, чем жители гористых стран. Всякая неровность почвы играет здесь роль, и если в самом деле кому-нибудь суждено пережить человечество, то такой человек должен был бы находиться на вершине горы, высокой, как Арарат. Даже небольшой холм, на котором мы находимся, может на короткое время послужить островком спасения в море гибели. Но при таком темпе через несколько часов будем затоплены и мы.

Лорд Джон вытер себе лоб платком.

— Я не в силах понять, как могли вы тут сидеть и смеяться, держа в руках эти телеграммы. Я уже довольно часто глядел в глаза смерти; но то, что все обречено на смерть, это слишком страшно.

— Что касается моей веселости, — сказал Челленджер, — то вы должны считаться с тем, что и я не остался в стороне от воздействия эфирного яда на человеческий мозг так же, как и вы. Что же до отчаяния, в которое вас, невидимому, приводит всеобщее умирание, то я считаю это чувство преувеличенным. Если бы вас одного на совсем маленьком суденышке заставили уплыть в открытое море, то у вас были бы все основания приуныть. Неизвестность и одиночество подавляли бы вас. Напротив, когда вы пускаетесь в плавание на большом корабле, когда вам сопутствуют близкие и друзья, то, несмотря на неопределенность цели, вы черпаете утешение в связанности и общении с ними. Одинокая смерть, пожалуй, страшна, но всеобщая гибель, особенно когда наступает она так быстро и безболезненно, ничего ужасного, по-моему, в себе не заключает. Я скорее согласился бы с тем человеком, для кого страшнее всего пережить все возвышенное, славное и великое.

— Так что же вы предлагаете? — спросил Саммерли, который, в виде исключения, одобрительно кивал головою во время речи своего коллеги. 

— Завтракать, — сказал Челленджер, так как в эту минуту как раз прозвучал гонг. — У нашей кухарки кулинарное искусство по части яичницы затмевают только котлеты ее же приготовления. Будем надеяться, что ее поварские таланты не пострадали от космических влияний. К тому же необходимо спасти от всеобщего уничтожения мое шварцбергское вино марки 96, поскольку это удастся нашим совместным усилиям. Было бы прискорбною расточительностью дать погибнуть этому благородному напитку.

Он тяжеловесно скатился с письменного стола, на котором сидел, когда возвещал нам предстоящую гибель планеты.

— Идемте, — сказал он, — время у нас в самом деле на счету, воспользуемся же им по возможности правильно и разумно.

Завтрак прошел очень весело и оживленно, хотя мы все время сознавали свое ужасное положение и торжественная серьезность его умеряюще действовала на наше настроение. Только те, которые никогда еще не были в смертельной опасности, отшатываются перед кончиной. Между тем каждый из нас имел в своей жизни случай освоиться с этой мыслью, а жена Челленджера находила опору в своем могущественном супруге. Их пути были общими. Будущее наше было уже предопределено, но настоящее принадлежало нам. Время, оставшееся в нашем распоряжении, мы проводили в сердечной и оживленной беседе. Разум наш работал, как я уже говорил, необычайно остро. Даже я по временам блистал остроумием. А Челленджер был положительно великолепен. Никогда еще не было мне так ясно стихийное величие этого человека, охват и мощь его ума, как в этот день. Саммерли провоцировал его своею едкою критикой. Лорд Джон и я потешались, внимая ей; жена Челленджера, положив руку на его плечо, умеряла рев философа. Жизнь, смерть, рок, судьба человечества — таковы были темы нашей беседы в этот памятный час, значение которого усугублялось тем, что странное и внезапное повышение нашей жизнедеятельности и легкий зуд в теле говорили о медленном и постепенном приближении к нам смертельной Волны. Я заметил, как лорд Джон вдруг закрыл рукою глаза на мгновение, как Саммерли на миг откинулся на спинку своего кресла. Каждый вздох заряжен был странными силами. И все же у нас было весело и радостно на душе.