Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Жерара (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 30

В конце концов меня настолько утомили постоянные остановки и топтание на месте, что я несказанно обрадовался, обнаружив, что невдалеке от Альтенбурга {80} дорога раздваивается. Я выбрал более узкую, но зато безлюдную тропу. Всего несколько путников встретилось мне по дороге на Грейц. Тропа вилась между дубовых и буковых рощ. Величественные деревья широко раскинули могучие ветви. Не удивляйтесь, что гусарский полковник останавливал коня, чтобы полюбоваться красотой зеленых, только что распустившихся листьев – если б вы провели шесть месяцев среди сосен и елей в России, то смогли бы понять меня.

Однако даже красота леса не смогла избавить меня от странного чувства. Недовольное ворчание и хмурый вид немецких крестьян насторожили меня. У нас всегда были превосходные отношения с немцами. За последние шесть лет немцы никогда не представляли угрозы и ничего не имели против того, что мы довольно свободно чувствовали себя в их стране. Мы выказывали уважение немецким мужчинам и пользовались расположением немецких женщин. Добрая Германия стала вторым домом для нас. Но сейчас поведение людей как-то настораживало, и я никак не мог понять, в чем дело. На мои приветствия никто не отвечал, лесники отворачивали от меня головы и прятали глаза; в деревнях люди, собравшись небольшими группами, хмуро смотрели вслед. Даже женщины перестали мне улыбаться, а я к этому не привык.

В деревушке Шмолин, в десяти милях от Альтенбурга, все стало еще хуже. Я остановился в небольшой таверне, чтобы промочить горло и напоить Виолетту. Обычно я не упускаю возможности сделать комплимент служанке, а при случае и поцеловать ее, но сейчас не получилось ни того ни другого: взгляд девушки был холодным и даже враждебным. Когда же я со стаканом в руке поприветствовал парней, пивших пиво за соседним столом, все дружно повернулись ко мне спиной, а один из них воскликнул:

– У меня тост, ребята. Выпьем за букву «Т»!

Они осушили пивные кружки и захохотали. Но в их смехе слышалось нечто зловещее. Я никак не мог взять в толк, что означает такое поведение, а выехав из деревни, увидел на дереве свежевырезанную букву «Т». Я уже видел сегодня эту букву, и не раз, не обращал на это внимания, но теперь задумался, в чем же тут дело? В это время мимо меня ехал солидный на вид человек, и я обратился к нему за помощью.

– Не могли бы вы пояснить, сэр, – произнес я, – что означает буква «Т» на дереве?

Он взглянул на букву, а затем на меня со странным выражением.

– Молодой человек, – ответил он, – буква «Т» означает, что здесь уже нет места для буквы «Н».

Не успел я задать очередной вопрос, как он вонзил шпоры в бока лошади и быстро поскакал дальше.

Сначала я не придал значения его словам, но в этот момент Виолетта дернула головой. Я увидел, как засверкала на ее уздечке медная буква «Н». Буква «Н» – начальная буква имени императора. Следовательно, «Т» означает нечто противоположное. Что-то случилось в Германии за время нашего отсутствия: дремлющий исполин просыпается. Я вспомнил дерзкие лица, которые повстречал по дороге, и подумал, что, сумей я заглянуть в сердца этих людей, я доставил бы во Францию весьма тревожные новости. Поэтому мне еще больше захотелось поскорее получить запасных лошадей, увидеть за спиной десять боевых эскадронов и снова услышать грозный бой барабанов.

Терзаемый этими мыслями, я то пускал лошадь рысью, то снова переходил на шаг, как поступает всадник, которому предстоит дальняя дорога, а лошадь надо поберечь. В этом месте лес расступился. У дороги лежал огромный штабель дров, откуда, проезжая мимо, я услышал крик. Присмотревшись, я увидел за дровами лицо – потное, красное взволнованное лицо. Взглянув внимательнее, я узнал того мужчину, которого встретил возле деревни.

– Подойдите ближе, – очень тихо окликнул он меня. – Еще ближе. А сейчас слезьте с лошади и сделайте вид, что чините стремя. За нами, возможно, следят. Если нас увидят вместе, то меня ожидает верная смерть.

– Смерть? – прошептал я. – От кого?

– От Tugenbund {81}, ночных всадников Лютцова {82}. Вы, французы, сидите на пороховой бочке, которая может взорваться в любую минуту.

– Все это несколько неожиданно, – сказал я, перебирая руками кожаную сбрую. – Что такое Tugenbund?

– Тайное общество, которое планирует восстание и собирается изгнать вас из Германии так же, как из России.

– А буква «Т» – символ Tugenbund?

– Это знак. Я бы рассказал вам обо всем этом сразу же, когда вы спросили меня, но не осмелился сделать это у всех на виду. Поэтому помчался вперед, чтобы дождаться вас в лесу.

– Я в огромном долгу перед вами, – сказал я. – Вы единственный немец за весь день, который проявил ко мне любезность.

– Все, чем я владею, досталось мне благодаря контрактам с французской армией, – ответил он. – Ваш император всегда дружелюбно относился ко мне. Но умоляю, скачите, мы и так заговорились. Берегитесь ночных всадников Лютцова!

– Бандиты? – спросил я.

– Лучшие люди в Германии, – ответил он. – А теперь, ради Бога, скачите. Я своим поступком подверг риску собственную жизнь и доброе имя.

Теперь мне стало и вовсе не по себе. Представляете, какое впечатление произвела на меня эта странная беседа. Его дрожащий голос, испуганное лицо, беспокойно бегающие глаза и чуть ли не ужас от хруста ветки убеждали больше слов. Не оставалось сомнения в том, что причина его испуга достаточно серьезна, потому что вскоре после того, как я оставил его, где-то далеко сзади раздался выстрел и послышался крик. Возможно, это был какой?то охотник со своими собаками, но я больше никогда не встречал человека, который попытался помочь мне, и ничего о нем не слышал.

После этого случая я стал внимательнее и осторожнее: ехал быстрее по открытым местам и медленнее там, где меня могла ожидать засада. Тут уже не до шуток: пятьсот миль немецкой земли лежало передо мной! Однако я почему-то не слишком волновался. Немцы всегда в моем представлении были мягкими, приветливыми людьми, скорее привыкшими к трубке, чем рукоятке сабли, и не потому, что им не хватало смелости, а потому, что они имели добрые сердца и предпочитали мир войне. Я тогда и не подозревал, что под приветливостью кроется злость, гораздо более свирепая и опасная, чем у кастильцев {83} или итальянцев.

Вскоре я удостоверился, что дело не ограничивалось лишь злобным ворчанием и свирепыми взглядами. Все обстояло намного серьезнее. Я добрался до места, где дорога круто поднималась вверх и терялась в густой дубовой роще. Поднявшись почти до середины холма, я посмотрел вперед и увидел, как что-то поблескивает за могучим стволом. Из-за дерева вышел человек. Его костюм был настолько ярко украшен и расшит позолотой, что горел на солнце, как огонь. Незнакомец, кажется, был пьян, шатаясь, он приближался ко мне. Одной рукой он прижимал к уху красный платок, другой конец которого был обмотан вокруг шеи.

Остановив лошадь, я разглядывал его с некоторым отвращением, удивляясь, что человек, который носит столь нарядный костюм, появляется днем в подобном состоянии. Он же, не отрывая от меня взгляда, то и дело останавливался и неуверенно покачивался. Неожиданно, когда я уже собрался продолжать путь, он вознес руки, возблагодарил небеса, сделал еще шаг и свалился на землю. Его руки при падении вытянулись вперед. Я смог разглядеть, что то, что я принял за красный платок, оказалось ужасной раной. Кусок кожи в темных сгустках крови свисал с плеча незнакомца.

– О Боже! – воскликнул я и бросился на помощь. – А мне сначала показалось, что вы пьяны.

– Я не пьян, я умираю, – ответил он. – Но, слава небесам, я встретил французского офицера, пока еще у меня остались силы говорить.

Я уложил его в траве и влил несколько капель бренди ему в рот. Вокруг нас раскинулась живописная сельская местность, зеленая и мирная. Кроме раненого, нигде не было видно ни единой живой души.