Почему в новых домах водятся привидения - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 2

Я не стану уточнять, где именно он был первоначально построен; в конце концов, это не имеет никакого отношения к сути дела. Он мог стоять в России, в Японии или где-нибудь в Мексике. Думаю, то, что случилось в одной стране, рано или поздно может произойти и в другой. Случаи могут быть разными, но объяснения схожи, коль скоро причины одинаковые. Ведь это логично, не правда ли, господин адвокат?

— Да, именно так, — надменно ответил адвокат. — Скажите, ваш отец был, кажется, поверенным, господин Брейс?

— Да, им самым, — прорычал Голос. — А можете вы сказать, сэр, какая, собственно, разница между адвокатом и поверенным?

— Нет, не могу, — выдавил из себя председательствующий.

— Такая же, как между аллигатором и крокодилом, — сердито прорычал Голос. ^[2] И пока все хохотали над жертвой шутки, господин Брейс налил себе ещё один бокал «кьянти» и залпом осушил его.

— Итак, мадам, — уже спокойно продолжал он, — этот второй дом достался моему отцу по окончании одного дела. Надо сказать, что когда клиенты не могли заплатить гонорар наличными, он иной раз соглашался принять плату недвижимостью. «Дома приносят десять процентов годовых, поэтому, мой мальчик, вкладывать в них деньги — надёжно и выгодно», — бывало, говаривал он. Однако, тут он оказался не совсем прав, иначе я был бы намного богаче. Отец ничего не сказал мне о своей сделке, и я узнал о ней лишь после его смерти, когда прочёл завещание. С первого же взгляда на это сооружение я понял, что влип в историю.

Это было мрачное, квадратное здание, сплошь заросшее плющом, стоящее посреди запущенного парка в несколько акров. От остального мира дом был отделён высокими кирпичными стенами. Входишь за ворота — и до того одиноко, уныло делается душе в этом замкнутом пространстве, что кажется, будто ты первый или последний (это уж на ваш выбор) человек на земле. Заморские деревья вокруг, редкие кусты, унылые останки разрушенных непогодой и временем статуй, покрытые мхом фонтаны, заросшие травой аллеи — это печальное зрелище свидетельствовало о безвозвратно ушедшем великолепии. Внутри всё то же запустение: глухие коридоры, винтовые лестницы, лабиринты комнат и коридоров с росписью на потолках. Честное слово, когда я бродил по этому дому, у меня сразу же возникло какое-то странное чувство.

— Эге! — в конце концов воскликнул я, обращаясь к старухе, присматривавшей за домом. — Да здесь, наверное, водятся привидения?

— Водятся, сэр, — невозмутимо ответила она, — но я уже к ним привыкла. Они меня не трогают, нужно только с наступлением темноты держаться подальше от Красной! комнаты.

— Вот как! Красная комната? — сказал я, глядя на женщину (она походила на старое пугало). — Это ещё что такое?

Она привела меня в большую пустую комнату на первом этаже. Скопище пыли, кругом паутина, райская жизнь для пауков. Напротив камина стояло высокое зеркало. Свет проникал в комнату через застеклённые двери, выходившие на террасу, с одной стороны которой от самых ворот тянулась дорожка, покрытая гравием, а с другой была стена и железная дверь, ведущая в фруктовый сад. Разбитые каменные ступеньки вели с террасы на лужайку, где вокруг глубокого водоёма со стоячей водой буйно разрослась трава, а в дальнем конце стоял унылый ряд терракотовых ваз. Сама лужайка была окружена густыми кустами лавра, за которыми скрывались внешние стены, покрытые плющом. По лужайке было невозможно пройти, не примяв травы; железную же дверь нельзя было открыть, потому что ключ был у меня. Я решил закрыть и большие ворота под аркой, чтобы никто не проник через них, пока я буду ночевать в Красной комнате.

Когда я рассказал старухе о своей затее, она странно побледнела, но это лишь придало мне решимости. Как я могу сдавать дом, не доказав прежде, что привидения — это бредни? А как ещё, спрашивается, доказать это, если не собственным примером? Ну а для полной уверенности в том, что спокойно проведёшь ночь, нельзя дать плутам, которые пугают людей, времени на подготовку. Поэтому я приказал старухе помалкивать.

— Об этом доме и его прошлом мне ровным счётом ничего не известно, — сказал я. — Так что воображение моё вряд ли разыграется. Ну а в крайнем случае, всё это выльется в весьма любопытное приключение.

Я велел постелить мне у камина, откуда не было видно отражения в зеркале, вымести всех пауков, принести из других комнат стулья, хорошенько разжечь огонь, дабы в комнате стало уютнее, а сам тем временем съездил в город за провизией, свечами и прочая, не забыв прихватить также пару пистолетов и собаку.

Замба была датским догом пегого окраса, нрава свирепого. Причём свирепа она была до необычайности со всеми, кроме меня. Бедняжка любила меня ревниво, точно женщина, только со своими соперницами ей справиться было бы гораздо легче. Мы приехали в дом перед заходом солнца и пребывали в самом бодром расположении духа. Я разделался с багажом, закрыл все ворота и с помощью Замбы внимательно осмотрел дом изнутри и снаружи. От её любопытного, чуткого носа ничто не могло укрыться. Замба выказала редкостное усердие: обнюхала каждую ямку в земле, вдоль и поперёк обошла лужайку возле пруда — но ничего не обнаружила. Осмотрели чердаки и подвалы — всё тихо, спокойно, одна только пыль кругом. В этом проклятом доме не было даже ни одной крысы, не считая смотрительницы, разумеется.

Я забыл сказать, что погода стояла отменная и что для этого времени года было довольно светло. По счастью, наступило полнолуние, и я надеялся, что луна будет освещать террасу большую часть ночи. Казалось, сама природа благоволила ко мне.

Закончив обход, мы с Замбой отправились в Красную комнату. Здесь ей, однако, не понравилось. С подозрением принюхавшись, она вопросительно посмотрела мне в глаза, затем медленно подошла к застеклённой двери, посмотрела во двор и вернулась, нерешительно помахивая хвостом и как бы спрашивая, всё ли в порядке. Но когда я успокоил её, потрепал по голове, её сомнения сразу же рассеялись, и она вытянулась на полу перед камином.

Смеркалось, и старуха, которую я позвал распаковать вещи, попросила разрешения уйти. Я приказал ей прежде зажечь обе лампы и поставить их в два самых тёмных угла комнаты. Она одобрительно усмехнулась в ответ на мою предосторожность и сделала, как было велено. Затем, уже собираясь удалиться в более безопасное место, остановилась на пороге и, взявшись за ручку двери, скороговоркой прошептала:

— Никакие лампы и свечи, сэр, — она бросила взгляд на четыре свечи, оставленные мною на столе, — не помогут вам, если не будет достаточно спичек. Вот ещё один коробок, сэр. Да смотрите, не кладите его на стол!

Дверь за ней захлопнулась, но через секунду открылась вновь, и старуха добавила:

— Но и спички вам не помогут, сэр, потому что ещё ни один человек не остался в живых после проведённой здесь ночи. И никогда не останется!

Прокаркав это, она, наконец, ушла. Я поднял старухины спички с пола и мысленно поблагодарил её за предусмотрительность, потому что свои, признаться, забыл дома. Только я сунул спички в карман, Замба вдруг заскулила.

— Что случилось, девочка? — спросил я. — Нам с тобой предстоит развесёленькая ночка, ты это хочешь сказать?

Но собака лишь глубоко вздохнула и положила голову на передние лапы.

За едой, кормлением Замбы, чтением и курением время пролетело незаметно. Пробило десять часов. Я увидел, что через высокие застеклённые двери ярко светит полная луна, и решил пройтись по террасе. Позвал Замбу, зажёг новую сигару и вышел на воздух.

Тишина, ни один листок не шелохнётся. Лунный свет падает на капельки росы, повисшие на длинных, нежных травинках, и каждая капля своим чистым и нежным сияньем напоминает жемчужину. Тихо, безмолвно. Не слышно ни стрекота кузнечиков, ни кваканья лягушек. Ещё ни разу в жизни я не ощущал такой тишины; но она не была гнетущей, скорее это походило на какой-то блаженный сон, сладкое и неизбывное ощущение покоя. Даже Замба прониклась очарованием этого безмолвия и неспешно шла рядом со мной, то и дело тыкаясь носом в мою руку или полизывая мне пальцы, — просила, чтобы её погладили.