Собрание сочинений. Том 4 - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 45

А Эзра тем временем снова и снова доказывал, насколько путешествие его преобразило. Как-то в разговоре она упомянула, что любит махровые розы. На следующее утро, спустившись к завтраку, она увидела, что рядом с ее прибором лежит прекрасная махровая роза. И с этих пор каждое утро ее ждал на столе такой же цветок. Эта любезность, которая, как она прекрасно знала, могла исходить только от Эзры, удивила ее и обрадовала: меньше всего она ожидала от него подобной деликатности.

Другой раз она пожалела, что не может прочесть романы Теккерея, так как книги в библиотеке слишком уж потрепаны. Вечером, войдя в свою комнату, она, к своему величайшему удивлению, обнаружила на столике собрание сочинений вышеупомянутого писателя в великолепных переплетах. На мгновение ее душой овладела слепая неразумная надежда: а вдруг это подарок Тома, вдруг он прибегнул к этому средству, желая показать ей, что она ему по-прежнему дорога? Но вскоре она поняла, что книги могли появиться лишь из одного источника с цветами, и опять удивилась этому новому доказательству доброты Эзры.

Однажды ее опекун сказал ей:

— Вам, конечно, живется немножко скучно, моя дорогая. Я взял для вас на сегодня ложу в опере. Сам я не охотник до подобных развлечений, но я позаботился о том, чтобы вам было с кем пойти. Небольшое развлечение будет вам только полезно.

Бедняжку Кэт томила грусть, и ей вовсе не хотелось развлекаться, однако она заставила себя улыбнуться, чтобы не показаться неблагодарной.

— С вами поедет моя добрая знакомая миссис Уилкинсон, — продолжал коммерсант, — и Эзра. Он очень любит музыку.

При его последних словах Кэт невольно улыбнулась еще раз, подумав, что все годы их знакомства молодой человек чрезвычайно искусно скрывал это свое пристрастие.

Однако в назначенный час она была готова, и, когда явилась миссис Уилкинсон, чопорная и важная старуха, обыкновенно сопровождавшая Кэт в тех редких случаях, когда ей разрешалось выезжать, все трое отправились в оперу. Давали «Фауста», и Кэт, которая чуть ли не впервые оказалась в театре, была поражена великолепием декораций и костюмов. Она сидела как зачарованная, на ее щеках играл нежный румянец, глаза сияли, и она казалась удивительно красивой. Так, во всяком случае, думал Эзра Гердлстон, наблюдая из глубины ложи за сменой выражений на ее подвижном личике. «На ней стоило бы жениться, даже не будь у нее приданого», — подумал он и в этот вечер ухаживал за ней особенно усердно.

Маленькое происшествие, случившееся в антракте, несомненно, доставило бы большое удовольствие старому коммерсанту, присутствуй он тут. Кэт глядела из ложи третьего яруса на море голов внизу. Внезапно она вздрогнула, и ее лицо побледнело.

— Это ведь мистер Димсдейл? — спросила она у своего спутника.

— Где? — осведомился Эзра, вытягивая шею. — Да, да, это он… во втором ряду бенуара.

— А вы не знаете, кто эта девушка, с которой он разговаривает? — спросила Кэт.

— Не знаю, — ответил Эзра. — Последнее время я часто встречаю их вместе (это было прямой ложью, но Эзра увидел, что ему представилась возможность очернить соперника, и не замедлил ею воспользоваться). Она настоящая красавица, — добавил он вскоре, глядя на свою собеседницу.

— О, неужели?.. — произнесла Кэт и заговорила с миссис Уилкинсон. Тем не менее ее сердечко болезненно сжалось, и опера уже не доставляла ей никакого удовольствия. А Эзра, как он ни обожал музыку, мирно продремал в уголке ложи весь последний акт. Никто из них не огорчился, когда Фауст наконец был увлечен в преисподнюю, а Маргарита вознеслась к небесам на двух деревянных облачках. Дома Эзра рассказал отцу кого они видели в бенуаре, и старик от удовольствия начал потирать руки.

— Как удачно! — воскликнул он радостно. — Играя на этой струне, мы можем добиться многого. А кто эта девушка, ты не знаешь?

— Кажется, какая-то бедная родственница, которую он иногда развлекает.

— Мы узнаем ее имя и все подробности! Превосходно! Превосходно! — воскликнул Джон Гердлстон, и они разошлись по своим спальням, очень довольные, что судьба дала им в руки такой козырь.

В течение грустных недель, пока Том Димсдейл, верный своему обещанию, тщательно избегал Эклстон-сквер и всего, что могло бы напомнить Кэт о его существовании, Эзра продолжал прилагать все старания, стремясь втереться к ней в доверие. Единственным утешением бедняги Тома было воспоминание о последнем страстном письме, которое он написал в блэкуоллском трактире, он твердо верил, что это письмо объяснило Кэт причину его отсутствия и она не испытывает, таким образом, ни тревоги, ни удивления. Знай он, какая судьба постигла это послание, он вряд ли продолжал бы так старательно выполнять свои обязанности в конторе и так терпеливо дожидаться, когда мистер Гердлстон наконец даст согласие на их помолвку.

По мере того как проходили дни, не принося известий о Томе, личико Кэт становилось все бледнее, а ее сердце преисполнялось тоски и уныния. Теперь она твердо знала, что молодой человек был здоров, — ведь она своими глазами видела его в опере. Так чем же могло объясниться его поведение? Неужели он сообщил мистеру Гердлстону об их помолвке и ее опекун каким-то образом сумел убедить его эту помолвку порвать, воззвав, например, к его корыстолюбию, которое оказалось сильнее его любви? Однако она слишком хорошо знала характер Тома, чтобы серьезно поверить в такую возможность. К тому же, если бы Гердлстон проведал об их помолвке, он, конечно, бы упрекнул ее. А старый коммерсант последнее время держался с ней гораздо ласковее, чем прежде. Но вдруг Том, познакомившись с девушкой, которую она видела в опере, не смог устоять перед ее чарами? Когда Кэт вспоминала честные серые глаза, глядевшие в ее глаза во время их последнего свидания в саду, ей не верилось, что он способен на подобное непостоянство. И все же его поведение надо было как-то объяснить. Чем больше Кэт думала об этой загадке, тем непонятнее она ей казалась. И ее бледное личико становилось все бледнее, а тоска, томившая сердце, — все тяжелее.

Впрочем, вскоре ее сомнения и страхи начали разрешаться в нечто более конкретное, чем простые предположения. Гердлстоны теперь все чаще заговаривали о своем компаньоне, и всегда одинаково: отец на что-то намекал, а сын смеялся.

— Сейчас уж от него нельзя ждать прежнего усердия, — огорчался коммерсант. — Когда человек влюблен, счетные книги его не слишком привлекают.

— Но ведь она премиленькая девушка, — отвечал Эзра на подобные замечания. — Я так и думал, что дело серьезно. Мы же видели их вместе в опере. Верно, Кэт?

Так они болтали, и каждое их слово поражало бедняжку, как удар ножа. Она пыталась скрыть свои чувства да к тому же гнев и гордость помогали ей превозмочь горе, так как она видела, что с ней обошлись незаслуженно жестоко. Однажды, застав старшего Гердлстона одного, она решилась заговорить с ним.

— Правда ли, — спросила она, задыхаясь, — что мистер Димсдейл помолвлен?

— Как будто так, моя дорогая, — ответил ее опекун. — Во всяком случае, таково общее мнение. Когда девица и молодой человек ведут оживленную переписку, это считается верным признаком.

— Ах, так они переписываются?

— Еще бы! Она посылает ему письма на адрес конторы. Не могу сказать, чтобы это мне нравилось. Можно подумать, что они обманывают его родителей.

Все это было чистейшей выдумкой, но Гердлстон зашел слишком далеко, чтобы считаться с подобными пустяками.

— А кто она? — спросила Кэт. Лицо ее было спокойно, но губы дрожали.

— Какая-то его дальняя родственница. Зовут ее мисс Оссари, если не ошибаюсь. Должен признаться, что я не слишком об этом жалею, так как он теперь, возможно, остепенится. Признаюсь, Кэт, одно время я опасался, что он увлечется вами. Я знаю, что он может нравиться, и это меня тревожило.

— Вы можете быть спокойны, — с горечью произнесла Кэт. — Мне кажется, я знаю истинную цену мистеру Димсдейлу.

И с этими мужественными словами она удалилась в свою комнату гордой походкой, высоко подняв голову, а там разрыдалась так, словно ее сердце разрывалось.