Тайна Кломбер Холла - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 15

За обреченным судном из беспредельной темноты катились длинные ряды огромных валов, без конца, без устали, испещренные клочками пены на гребнях. И каждый вал, войдя в широкий круг неестественного света, казалось, рос, набирал силу и стремительность, покуда не обрушивался с ревом и грохотом на свою жертву.

Мы отчетливо различали десять или двенадцать цепляющихся за леера перепуганных моряков; когда свет открыл им наше присутствие, они повернули к нам белые лица и умоляюще замахали руками. Несчастные видно почерпнули в нашем присутствии новую надежду, потому что их собственные лодки явно либо смыло, либо разбило вдребезги. На разбитой корме стояли еще три человека, определенно отличающиеся и расой, и по натуре от остальных.

Облокотившись на изломанное ограждение, они, казалось, беседовали друг с другом так спокойно и бесстрастно, как будто не сознавали грозящей им смертельной опасности. Когда их освещали вспышки сигнального огня, мы могли различить с берега, что эти невозмутимые иностранцы носили красные фески, а лица их несомненно свидетельствовали о восточном происхождении. Но нам недолго пришлось рассматривать все эти подробности. Корабль быстро разрушался, и надо было попытаться спасти бедняг, моливших нас о помощи.

Ближайшее спасательное судно стояло в заливе Льюс, в десяти долгих милях отсюда, но рядом на гальке лежало наше собственное маленькое и прочное суденышко, а вокруг толпилось множество храбрых моряков для экипажа. Шестеро из нас бросились к веслам, остальные оттолкнули лодку от берега, и мы двинулись в путь сквозь бешеные воды, колеблясь и отступая перед гигантскими валами, но упорно сокращая расстояние между собой и барком.

Казалось, однако, что нашим усилиям суждено пропасть даром.

Когда мы поднялись на очередной гребень волны, я увидел, как колоссальный вал, вздымающийся над прочими и подгоняющий их, как пастух гонит стадо, накатил на судно, заворачивая огромный зеленый навес над проломленной палубой. С душераздирающим треском корабль разломился под ударом надвое там, где зубчатый хребет Ганзельского рифа вгрызся в его киль. Корма со сломанной бизанью и тремя восточными пассажирами соскользнула назад в глубокие воды и исчезла, а нос, беспомощно качаясь, повис на скалах в ненадежном равновесии.

Крик ужаса долетел от терпящих бедствие и эхом отозвался на берегу, но милостью Провидения останки судна продержались до тех пор, покуда мы не подплыли под бушприт и не сняли весь экипаж до единого человека. И мы не осилили еще и половины обратного пути, когда второй огромный вал смел нос корабля с рифа и, уничтожив сигнальный огонь, скрыл от наших глаз чудовищную развязку.

Наши друзья на берегу не поскупились на похвалы и поздравления, так же усердно они приветствовали и утешали потерпевших. Тех оказалось тринадцать — кучка самых окоченевших и ошеломленных смертных, какие когда-нибудь проскальзывали у смерти между пальцами. Кроме, правда, капитана — этот бывалый крепкий человек не придавал делу особого значения.

Кого приютили в одном доме, кого — в другом, но большая часть отправилась с нами в Бренксом, где мы их снабдили кое-какой сухой одеждой и угостили говядиной и пивом на кухне у огня. Капитан по имени Мидоуз втиснул свою крупную фигуру в мой собственный костюм и спустился в гостиную, чтобы приготовить себе немного грога и сообщить нам с отцом подробности крушения.

— Кабы не вы, сэр, и ваши бравые молодцы, — говорил он мне с улыбкой, — мы бы давно уже нырнули на десять саженей. Что до Белинды, так это было дырявое старое корыто, да еще хорошо застрахованное, так что ни хозяевам, ни мне сердца это не разобьет.

— Боюсь, — заметил мой отец печально, — что мы больше никогда не увидим ваших трех пассажиров. Я оставил на берегу людей на случай, если их вынесут волны, но боюсь, что это безнадежно. Я видел, как они упали в воду, когда корабль разломился, а среди таких ужасных волн никто не мог уцелеть.

— Кто это был? — спросил я. — Я бы не поверил, что люди могут держаться так невозмутимо в такой опасности.

— Насчет того, кто они или откуда, — отвечал, попыхивая трубкой, капитан, — трудно что-нибудь сказать. Последний раз мы пришвартовались в Карачи — это на севере Индии — и там взяли их на борт пассажирами до Глазго. Младшего звали Рам Сингх, и это единственное, что я обо всех о них знаю, но все трое казались тихими безобидными джентльменами. Я в их дела никогда не лез, но по-моему они — торговцы из Хайдарабада, ехали по своим делам в Европу. Я-то никак не мог понять, с чего это матросы их боялись, да и помощник тоже — а уж ему, кажется, надо быть умней.

— Боялись? — воскликнул я в удивлении.

— Да, они себе вбили в голову, что с такими пассажирами небезопасно. Готов поклясться: спустись вы сейчас на кухню, вам тотчас же все заявят, что беду накликали индусы.

Не успел капитан договорить, открылась дверь и вошел помощник

— высокий рыжебородый моряк. Какой-то добросердечный рыболов снабдил его одеждой, и помощник в потертом свитере и старых башмаках выглядел прекрасным образчиком моряка, потерпевшего крушение.

Высказав нам в нескольких словах свою благодарность, он поставил стул поближе к огню и принялся греть большие коричневые руки.

— Ну, что вы теперь скажете, капитан Мидоуз? — начал он вскоре, бросив резкий взгляд на своего начальника. — Разве я вас не предупреждал, что затея везти этих черномазых на борту Белинды добром не кончится?

Капитан откинулся на стуле и от души рассмеялся.

— Говорил я вам? — воскликнул он, обращаясь к нам с отцом.

— Говорил я вам?

— Могло бы нам получиться и не до смеха, — пробурчал помощник. — Я потерял хороший мундир, и еще слава Богу, что не потерял и жизнь впридачу.

— Если я правильно вас понял, — переспросил я, — вы вменяете свои злоключения в вину вашим злополучным пассажирам?

Помощник широко открыл глаза.

— Почему злополучным, сэр?

— Потому, что они почти наверняка утонули.

Он фыркнул недоверчиво и снова принялся греть руки.

— Такой народ не тонет, — проговорил он после паузы. — Их папаша дьявол за ними присматривает. Вы их видели там, на корме, как они сворачивали сигареты, когда снесло бизань и разможжило шлюпки? Меня это доконало. Не удивительно, что вы, сухопутный народ, не понимаете, но капитан-то плавал с тех пор, как сравнялся в росте с нактоузом, и должен бы, кажется, знать, что кошка да священник — самые худшие грузы из всех. А если уж христианский священник плох, так надо думать, язычник со своими идолами в пятьдесят раз хуже. Нет, я стою за добрую старую религию, черт меня подери!

Мы с отцом не могли не рассмеяться столь неблагочестивому способу объявлять о своем благочестии. Помощник, однако, выглядел совершенно серьезным и продолжал отстаивать свое мнение, отсчитывая доводы на огрубевших красных пальцах левой руки:

— Во-первых, в Карачи, как только они поднялись на борт, я вас сразу предупредил. В моей вахте было три буддиста-ласкара, и что же они сделали, когда эти парни поднялись на борт? Да они повалились на брюхо и стали тереть носом палубу, вот что они сделали. Им бы это и в голову не пришло сделать перед адмиралом королевского флота. Они знают, кто есть кто, эти черномазые, и я учуял неладное, как только увидел их физиономии. Я их потом спрашивал при вас, капитан, почему они так сделали, а они ответили, что пассажиры — святые люди. Вы слышали сами.

— Ну, в этом нет вреда, Хокинс, — заметил капитан Мидоуз.

— Не знаю, — возразил помощник. — Самый святой христианин это тот, кто ближе всех к Богу, но самый святой из черномазых это, по-моему, тот, кто ближе всех к дьяволу. Потом, вы сами видели, капитан Мидоуз, чем они занимались в плавании — читали книги, написанные на дереве вместо бумаги, да болтали на квотердеке ночи напролет. Чего ради им понадобилось завести собственную карту и отмечать на ней каждый день наш курс?

— Да не делали они этого, — сказал капитан.

— Вот именно, что делали, и если я вам раньше не сказал, так это потому, что вы вечно надо мной из-за них насмехались. У них были свои инструменты, когда они ими пользовались, не могу сказать, но каждый полдень они вычисляли широту и долготу и отмечали положение судна на карте, пришпиленной в их каюте к столу. Я их заставал за этим, и юнга тоже.