Тайна Кломбер Холла - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 21

В этом абсолютном спокойствии было что-то ужасающее. Насвистывание запоздалого крестьянина на дороге принесло нам облегчение, и мы напрягали слух, стараясь улавливать его до последней возможности, покуда заук не исчез в отдалении. Сперва мы еще притворялись, сестра — что вяжет, а я что читаю, но скоро отбросили бессмысленный обман и сидели в неспокойном ожидании, вздрагивая и бросая друг на друга вопросительные взгляды, стоило хворосту затрещать в очаге или крысе прошуршать за панелью. В воздухе нависло тяжелое чувство, угнетающее нас неизбежностью катастрофы.

В конце концов я встал и распахнул входную дверь, чтобы впустить ночную свежесть. Рваные тучи неслись через небо, и между их летящими лохмотьями время от времени выглядывала луна, заливая окрестность холодным белым светом. Стоя в дверях, я видел опушку Кломберского леса, хотя сам дом можно было увидеть только с соседнего холма. Сестра набросила шаль и вышла вместе со мной на вершину, чтобы взглянуть на усадьбу.

Сегодня там не светились окна. От крыши до подвала во всем огромном здании не мерцал ни один огонек. Колоссальная масса дома вырисовывалась мрачно и угрюмо среди окружающих деревьев, похожая больше на гигантский саркофаг, чем на человеческое жилище.

Нашим напряженным нервам сами очертания дома и тишина навевали ужас. Мы немного постояли, всматриваясь сквозь темноту, а потом вернулись в гостиную и ждали, ждали, не зная, чего, но совершенно не сомневаясь, что нам уготовано страшное переживание.

Время приближалось к полуночи, когда сестра вдруг вскочила и вскинула руку:

— Ты что-нибудь слышал?

Я напряг слух, но безрезультатно.

— Подойди к двери, — вскрикнула она дрожащим голосом. — Теперь слышишь?

В глубокой тишине ночи я различил четкий ритмичный звук, постоянный, но очень слабый.

— Что это? — просил я вполголоса.

— Это кто-то бежит, сюда, к нам, — ответила она, и вдруг, потеряв последнее самообладание, упала возле стола на колени и принялась громко молиться с той лихорадочной искренностью, которую порождает беспредельный непобедимый ужас, временами срываясь на полуистерические рыдания.

Теперь я слышал звук достаточно отчетливо, чтобы понять, что быстрая женская интуиция не обманула Эстер, и звук, действительно, производит бегущий человек.

Он бежал и бежал по большой дороге, и шаги его доносились все яснее и резче с каждым мгновением. Со срочным же делом он должен был бежать, потому что ни разу не приостановился и не замедлил шага.

Быстрый четкий стук сменился внезапно ритмичным приглушенным шорохом. Человек бежал теперь по стоярдовому, примерно, участку дороги, посыпанному недавно песком. Но через несколько мгновений он опять выбрался на твердую землю, и шаги продолжали неуклонно приближаться. Я понял, что он уже возле поворота. Побежит дальше? Или свернет к Бренксому?

Мысль едва успела промелькнуть, когда перемена звука убедила меня, что бегун свернул, и цель его — это вне всякого сомнения дом нашего лэрда.

Я бросился к подъездным воротам и успел как раз, когда наш гость распахнул их и влетел в мои объятия. Я разглядел при лунном свете, что это ни кто иной, как Мордонт Хизерстоун.

— Что случилось? — воскликнул я. — Что неладно, Мордонт?

— Отец, — выдохнул он. — Отец!

Он был без шляпы, глаза расширены от ужаса, а лицо бескровно, как у мертвеца. Я почувствовал, как дрожит его рука, сжимавшая мою руку.

— Ты совсем выбился из сил, — сказал я, ведя его в гостиную. Отдохни немного, потом все расскажешь. Успокойся, дружище, ты с лучшими друзьями.

Я уложил его на софу, а Эстер, чьи страхи тут же отступили, как только потребовалось что-то делать, плеснула в стакан бренди и поднесла ему. Это возбуждающее средство произвело замечательное действие: краска вернулась на бледные щеки, а в глазах засветилось сознание.

Мордонт сел и взял руку Эстер в свои, как человек, очнувшийся от кошмара и стремящийся убедиться, что он, действительно, в безопасности.

— Ваш отец? — спросил я. — Что с ним?

— Ушел.

— Ушел?

— Да, он ушел, и капрал Руфус Смит тоже. Мы никогда больше их не увидим.

— Но куда они ушли? — воскликнул я, пораженный. — Это недостойно тебя, Мордонт. Какое мы имеем право сидеть здесь и предаваться своим чувствам, когда есть еще возможность помочь твоему отцу? Поднимайся! Мы их догоним. Скажи только, куда они направились.

— Бесполезно, — ответил молодой Хизерстоун, закрывая лицо руками. Не упрекай меня, Вэст, потому что ты не знаешь всех обстоятельств. Против нас действуют мощные неизвестные законы, как нам их отменить? Несчастье долго висело над нами, а теперь, наконец, разразилось. Боже, помоги нам!

— Ради неба, что произошло? — настаивал я взволновано. — Мы не должны поддаваться отчаянию.

— Ничего нельзя сделать до рассвета, — ответил он. — Тогда попытаемся разыскать их следы. Сейчас это бесполезно.

— А что с Габриэль и миссис Хизерстоун? — спросил я. — Может быть, пригласить их сюда, не откладывая? Твоя бедная сестра, наверное, сама не своя от ужаса.

— Она ничего не знает. Ее спальня в другой стороне дома, там ничего нельзя было слышать и видеть. А моя бедная матушка ожидала чего-нибудь подобного так долго, что это не застало ее врасплох. Она, конечно, потрясена горем, но, по-моему, предпочтет пока остаться одна. Ее твердость и самообладание должны бы дать мне урок, но я от природы легко возбудим, и эта катастрофа после такого долгого нервного напряжения буквально лишила меня рассудка.

— Если ничего нельзя сделать до утра, — сказал я, — у тебя есть время рассказать нам, как это случилось.

— Так я и сделаю, — он встал и протянул дрожащие руки к огню. — Вы уже знаете, у нас давно, много лет, были основания опасаться, что над головой отца висит угроза ужасной мести за одно его давнее дело. В этом деле он был связан с человеком, которого вы знаете как капрала Руфуса Смита, поэтому уже одно то, что этот человек нашел дорогу к отцу, предупредило нас, что время близится, и что это пятое октября — годовщина ошибки — должно стать днем ее искупления. Я рассказал вам о наших страхах в письме, и, если не ошибаюсь, отец тоже говорил об этом с тобой, Джон. Когда вчера утром я увидел, что он ищет свой старый мундир, который прятал с Афганской войны, я понял, что наши предчувствия оправдываются и конец близок.

Целые годы уже я не видел его таким спокойным, как сегодня, он свободно рассказывал об Индии, вспоминал приключения своей молодости. Около девяти он велел нам разойтись по комнатам и запер нас там предосторожность, которую он часто принимал в свои темные часы. Он всегда пытался, бедняга, уберечь нас от проклятия, свалившегося на его несчастную голову. Прежде, чем мы расстались, он нежно обнял матушку и Габриэль, а потом пошел за мной в мою спальню, с любовью пожал мне руку и передал маленький пакет, адресованный тебе.

— Мне? — переспросил я.

— Тебе. Я отдам его, когда кончу. Я уговаривал его позволить мне остаться с ним и разделить опасность, но он так искренне просил меня не добавлять ему забот и не вмешиваться в его распоряжения! Видя, что я действительно огорчил его своим упорством, я в конце концов позволил ему закрыть дверь и повернуть ключ снаружи. Никогда себе не прощу. Но что тут можно поделать, когда твой собственный отец отказывается от твоей помощи. Ему ведь силком ее не навяжешь…

— Я уверена, что ты сделал все, что мог, — сказала сестра.

— Я хотел, дорогая Эстер, но, помоги мне Боже, трудно было понять, что правильно, а что нет. Он ушел, и я слышал, как его шаги замерли в длинном коридоре. Какое-то время я шагал взад-вперед по комнате, а потом поставил лампу в головах кровати, лег, не раздеваясь, стал читать святого Фому Кимфийского и молиться от всей души, чтобы ночь миновала благополучно.

В конце концов я заснул беспокойным сном, когда вдруг меня разбудил громкий вибрирующий звук, который долго отдавался в ушах. Я вскочил, но все опять было тихо. Лампа догорала, часы показывали, что уже близко полночь. Я искал спички, чтобы зажечь свечу, когда резкий крик раздался снова, так громко и четко, словно он звучал в одной комнате со мной. Моя спальня в передней части дома а матушки и сестры — в задней, так что подъездную аллею могу видеть в окно только я.