Хозяин Черного Замка и другие истории (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 114

Я так приятно провёл эти шесть дней, что под конец у меня с двоюродным братом установились самые сердечные отношения. Каждый вечер мы допоздна засиживались в бильярдной, где он потчевал меня рассказами о своих невероятных приключениях в Америке, о делах столь отчаянных и безрассудных, что трудно было соотнести их со смуглым коренастым человеком, сидевшим передо мной. В свою очередь, я позволил себе вспомнить некоторые эпизоды из лондонской жизни; они заинтересовали его так сильно, что он выразил твёрдое намерение приехать ко мне в Гроувнор-Мэншенс. Он говорил, что ему не терпится окунуться в мир столичных увеселений, и скажу без ложной скромности, что он не смог бы найти лучшего гида, чем я. И только в последний день я отважился поговорить с ним начистоту. Я без прикрас поведал ему о моих денежных затруднениях и близком крахе, после чего спросил его совета – хотя рассчитывал на нечто более существенное. Он внимательно слушал, сильно затягиваясь сигарой.

– Но послушайте, – сказал он, – вы ведь наследник нашего родича, лорда Саутертона?

– Это верно, но он не такой человек, чтобы назначить мне содержание.

– Да, о его скупости я наслышан. Мой бедный Маршалл, вы действительно попали в очень трудное положение. Кстати, как здоровье лорда Саутертона?

– Я с детства только и слышу, что он в критическом состоянии.

– То-то и оно. Скрипит, скрипит – и проскрипит ещё долго. Так что вам ещё ждать и ждать. Господи, ну и попали же вы в переплёт!

– Я надеялся, сэр, что вы, зная всё, могли бы согласиться ссудить мне…

– Ни слова больше, мой мальчик! – воскликнул он, крайне растроганный. – Вернёмся к этому разговору сегодня вечером, и заверяю вас, что сделаю всё возможное.

Я не жалел о том, что мой визит приближается к концу, ибо чувствовал, что по крайней мере один из обитателей дома всей душой жаждет моего отъезда. Измождённое лицо и ненавидящие глаза миссис Кинг становились мне всё более и более неприятны. Из страха перед мужем она не решалась на прямую грубость, но её болезненная ревность проявлялась в том, что она избегала меня, никогда ко мне не обращалась и всячески старалась омрачить моё пребывание в Грейлэндсе. В последний день её поведение стало столь вызывающим, что я непременно уехал бы, если бы не обещанный вечерний разговор с хозяином, на который я возлагал большие надежды.

Ждать пришлось допоздна, потому что мой двоюродный брат, который получил за день ещё больше телеграмм, чем обычно, после обеда удалился в свой кабинет и вышел, лишь когда весь дом заснул. Я слышал, как он, по своему обыкновению, ходил и запирал на ночь двери; наконец он вошёл ко мне в бильярдную. Его плотная фигура была облачена в халат, а на ногах красовались яркие турецкие шлёпанцы. Усевшись в кресло, он приготовил себе стакан грога, причём, как я успел заметить, виски там было куда больше, нежели воды.

– Господи! – сказал он. – Ну и ночка!

Ночка и впрямь выдалась скверная. Ветер так и завывал, зарешёченные окна тряслись и, казалось, вот-вот вывалятся. И чем сильнее свирепствовала буря, тем ярче казался свет желтоватых ламп и тем утончённее аромат наших сигар.

– Итак, мой мальчик, – обратился ко мне хозяин, – теперь нам никто не помешает, и впереди целая ночь. Расскажите мне о состоянии ваших дел, и тогда будет ясно, как привести их в порядок. Я хочу знать всё до мелочей.

Подбодренный этими словами, я пустился в пространные объяснения, где фигурировали все мои поставщики и кредиторы – от домохозяина до слуги. В блокноте у меня были записаны все цифры, и не без гордости могу сказать, что, выстроив факты в единый ряд, я дал весьма дельный отчёт о моём бездельном образе жизни и плачевном положении. Однако я с огорчением заметил, что мой собеседник крайне рассеян и взгляд его устремлён в пустоту. Если он вставлял замечание, то оно было столь формальным и бессодержательным, что становилось ясно: он ни в малейшей степени не следит за ходом моей мысли. Время от времени он изображал интерес, прося меня что-нибудь повторить или изложить более подробно, после чего немедленно погружался всё в ту же задумчивость. Наконец он встал и кинул в камин окурок сигары.

– Вот что, мой мальчик, – обратился он ко мне. – Я с детства не в ладах с цифирью, так что простите мою бестолковость. Набросайте-ка всё на бумаге да не забудьте вывести общую сумму. Как увижу глазами – сразу пойму.

Предложение было обнадёживающим. Я пообещал изложить всё как есть.

– А теперь пора и на боковую. Бог ты мой, уже час пробило!

Действительно, сквозь неистовый рёв бури послышался бой часов. Ветер шумел, как настоящий водопад.

– Перед сном я должен проведать кота, – сказал хозяин. – Он всегда беспокоится в ветреную погоду. Пойдёте со мной?

– Конечно, – ответил я.

– Только тихо и молча, а то все спят.

Неслышно ступая по персидскому ковру, мы прошли через освещённый вестибюль к дальней двери. В каменном коридоре было темно, но хозяин снял и зажёг висевший на крюке фонарь. Решётки в проходе не было, и это значило, что животное находится в клетке.

– Пошли! – сказал мой двоюродный брат, открывая дверь.

О беспокойстве зверя можно было судить по встретившему нас глухому рычанию. И вот мы увидели его в мерцающем свете фонаря – огромным чёрным клубком он свернулся в углу клетки, отбрасывая на белую стену уродливое пятно тени. В раздражении он бил хвостом по соломенной подстилке.

– Бедный Томми не в духе, – сказал Эверард Кинг, подойдя с фонарём к нему поближе. – Настоящий чёрный дьявол, верно? Ничего, поужинает – и дело пойдёт на лад. Будьте добры, подержите фонарь.

Я повиновался, и он направился обратно к двери.

– Кладовка тут рядом, – сказал он. – Вы не против, если я на минуту вас покину? – Он вышел, и дверь с металлическим лязгом захлопнулась за его спиной.

От резкого звука я вздрогнул. Меня захлестнула внезапная волна страха. Смутное предчувствие чудовищного коварства заставило меня похолодеть. Я метнулся к двери, но изнутри она не открывалась.

– Эй! – крикнул я. – Выпустите меня!

– Всё в порядке. Шуметь ни к чему, – произнёс из коридора хозяин. – Вы как раз удобно держите фонарь.

– Но я не хочу оставаться тут один взаперти.

– Не хотите? – Я услышал его полнокровную усмешку. – Ну, так скоро вы будете не один.

– Выпустите меня, сэр! – повторил я гневно. – Немедленно прекратите этот дешёвый розыгрыш.

– Для кого дешёвый, для кого нет, – сказал он с новой отвратительной усмешкой. И тут сквозь рёв бури я услышал протяжный скрип крутящегося ворота и громыхание решётки, двигающейся сквозь прорезь. Боже праведный, он выпускал бразильского кота из клетки!

В свете фонаря мимо меня медленно двигались прутья решётки. В дальнем конце клетки уже образовалась щель шириной в фут. С воплем я ухватился обеими руками за крайний прут и с безумным упорством принялся тянуть его назад. Я и впрямь был безумен – гнев и отчаяние переполняли меня. Минуту или больше мне удалось продержать решётку в неподвижности. Я понимал, что он жмёт на рукоятку изо всех сил и что преимущество рычага на его стороне. Я проигрывал дюйм за дюймом, ноги мои скользили по каменным плитам, и я беспрерывно умолял безжалостного убийцу избавить меня от ужасной смерти. Я взывал к родственным чувствам. Я напоминал о долге гостеприимства; я вопрошал, какое зло я ему причинил. В ответ он только сильнее дёргал рукоятку, и всё новые прутья уходили в щель. Как я ни упирался, он протащил меня по всей ширине клетки – и наконец я прекратил безнадёжную борьбу, мои запястья свела судорога, а пальцы были ободраны в кровь. Решётка последний раз лязгнула, и я услышал удаляющийся шорох турецких шлёпанцев; затем хлопнула дальняя дверь. И воцарилась тишина.

Всё это время зверь не шевелился. Он лежал неподвижно в своём углу, и даже хвост его прекратил дёргаться. Только что мимо него вместе с решёткой протаскивали вопящего человека – и зрелище его явно поразило. Его огромные глаза зорко следили за мной. Хватая решётку, я выронил из рук фонарь, но он всё ещё горел на полу, и я двинулся было к нему, как бы желая обрести в нём защиту. Но в тот же миг хищник издал глухое грозное рычание. Я замер, дрожа всем телом. Кот (если только к этому исчадию ада подходит такое домашнее слово) был всего в десяти футах от меня. Глаза его светились во тьме, как бы фосфоресцируя. Они пугали и притягивали меня. Я не мог оторвать от них взгляда. В минуты наивысшего напряжения природа порой играет с нами странные шутки: мне почудилось, будто эти мерцающие огни то разгораются, то пригасают в волнообразном ритме. Вот они уменьшились, став ослепительно-яркими точками – электрическими искорками во тьме: вот они начали расширяться и расширяться, заполняя весь угол комнаты зловещим переменчивым светом. И вдруг потухли совсем.