Хозяин Черного Замка и другие истории (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 121

«Где я видел такие глаза? – мучился Ванситтарт-Смит. – Они похожи на глаза ящерицы, на глаза змеи. В глазах змеи есть membrana nictitans [77], – размышлял он, вспоминая о своём прежнем увлечении зоологией. – От её движений глаза как бы мерцают. Да, всё так, но не это главное. В его глазах живёт сознание власти, мудрость – так, во всяком случае, я это расшифровал, – усталость, неизбывная усталость и беспредельное отчаяние. Может быть, это воображение играет со мной такие шутки, но, клянусь, я потрясён, такого странного чувства я никогда в жизни не испытывал! Нужно ещё раз посмотреть ему в глаза». Он поднялся с кресла и стал обходить египетские залы, однако смотритель, который вызвал у него такой интерес, исчез.

Учёный вернулся в свой укромный уголок и снова взялся за папирусы. Он нашёл в них то, что искал, оставалось только записать, пока всё свежо в памяти. Карандаш его быстро бегал по бумаге, но немного погодя строчки поползли в разные стороны, буквы потеряли чёткость, и кончилось всё тем, что карандаш упал на пол, а голова учёного склонилась на грудь. Его совершенно вымотало путешествие, и он заснул так крепко в своём одиноком убежище за дверью, что его не разбудили ни звякающие ключами сторожа, ни шаги посетителей, ни даже громкий сиплый звонок, возвестивший, что музей закрывается.

Наступили сумерки, потом совсем стемнело, рю де Риволи наполнилась вечерним шумом, но вот шум стал стихать, издали с собора Нотр-Дам раздалось двенадцать ударов – полночь, а тёмная одинокая фигура всё так же неподвижно сидела в тени двери в углу. Миновал ещё час, и только тогда Ванситтарт-Смит судорожно вздохнул и проснулся. Сначала он подумал, что заснул у себя в кабинете за столом. Однако в незанавешенное окно ярко светила луна, и, увидев ряды мумий и строй витрин с тускло поблёскивающими стёклами, он мгновенно сообразил, где находится, и вспомнил, как сюда попал. У нашего героя были крепкие нервы. К тому же его, как и всё племя учёных, страстно влекла любая новизна. Он потянулся, потому что всё тело у него затекло, посмотрел на часы и рассмеялся – ну и ну! Он опишет этот забавный случай в следующей статье и слегка развлечёт читателя, которому готовит серьёзное, глубокое исследование. Он слегка поёжился от холода, но чувствовал, что отлично выспался и отдохнул. Неудивительно, что сторожа его не заметили, ведь от двери на него падала густая чёрная тень.

Ничем не нарушаемая тишина казалась торжественной. Ни с улицы, ни из залов музея не доносилось ни шороха, ни шелеста. Он был наедине с мёртвыми мёртвой цивилизации. Да, за стенами слепит мишурный девятнадцатый век, ну и что же! Здесь, в этом зале, нет ни одного предмета, будь то окаменевший колос пшеницы или коробка, где древний художник держал краски, который не выдержал бы с достоинством натиск четырёх тысячелетий. Здесь собраны обломки великого древнего царства, которые выбросил нам могучий океан времени. Эти реликвии были найдены в величественных Фивах, в царственном Луксоре, в прославленных храмах Гелиополя, в сотнях ограбленных гробниц. Учёный обвёл взглядом смутно вырисовывающиеся во мраке мумии, которые столько тысячелетий хранят молчание, эти останки великих тружеников, покоящиеся сейчас в неподвижности, и его охватило глубокое благоговение. Он вдруг почувствовал, как сам он молод и ничтожен, – такое с ним случилось впервые. Откинувшись на спинку кресла, он задумчиво глядел на длинную анфиладу зал, наполненных по всему крылу огромного дворца серебряным лунным светом. И вдруг увидел вдали жёлтый свет лампы.

Джон Ванситтарт-Смит выпрямился, сердце застучало, как молот. Свет медленно приближался к нему, порой замирал на месте, потом резко устремлялся вперёд. Тот, кто его нёс, двигался бесшумно, как дух. Нога словно не касалась пола, и ничто не нарушало мёртвую тишину. «Грабители», – подумал англичанин. Он ещё глубже забился в угол. Теперь между ним и светом оставалось всего два зала. Вон он уже в соседнем, всё такой же беззвучный. Замирая от жгучего любопытства, которое пересиливало страх, учёный вперил взгляд в лицо, словно бы плывущее в воздухе над лампой. Туловище было в тени, но странное сосредоточенное лицо ярко освещено. Невозможно было не узнать эти поблёскивающие металлом глаза, эту мертвенную кожу. Перед Ванситтартом-Смитом был смотритель, с которым он днём пытался завязать беседу.

Первый порыв учёного был выйти из-за двери и заговорить с ним. Он объяснит, какой с ним получился казус; смотритель, конечно же, выпустит его через один из запасных выходов, и он вернётся к себе в отель. Но когда смотритель вступил в зал, англичанин раздумал: уж слишком таинственно крался ночной гость и слишком загадочное у него было лицо. Без сомнения, это не был один из проверочных обходов, которые совершаются в предписанные часы. Смотритель был в домашних туфлях на войлочной подошве, грудь его высоко вздымалась, он то и дело озирался по сторонам, пламя лампы трепетало от его взволнованного прерывистого дыхания. Ванситтарт-Смит вжался как можно глубже в свой угол, стараясь не скрипнуть креслом, и стал внимательно наблюдать, уверенный, что смотритель пришёл совершить какое-то тайное дело, может быть, даже преступление.

Смотритель двигался уверенно. Быстрым лёгким шагом он подошёл к одной из больших витрин и, вынув из кармана ключ, отпер её. С верхней полки снял мумию, отнёс её на свободное место и бережно, точно она была хрустальная, положил на пол. Поставив возле неё свою лампу, сел, скрестив ноги по-турецки, и принялся разматывать своими длинными дрожащими пальцами бинты и пелены, в которые она была завёрнута. С треском отрывались друг от друга слои пропитанного ароматическими маслами льна, по залу поплыла густая волна благовоний, на мраморный пол сыпались кусочки ароматической древесины, цветы, пахучие травы.

Джон Ванситтарт-Смит понимал, что с этой мумии снимают пелены в первый раз. Процедура вызвала у него такой интерес, что он позабыл обо всём на свете. Сгорая от волнения, он высовывался из-за двери всё дальше и дальше, как птица. Когда же наконец голова, пролежавшая в погребальных пеленах четыре тысячи лет, освободилась от последнего слоя льна, ему едва удалось сдержать возглас изумления. На руки смотрителя хлынул водопад длинных чёрных блестящих волос. Следующий слой бинта освободил невысокий белый лоб и слегка изогнутые брови. Потом он увидел блестящие глаза, осенённые длинными пушистыми ресницами, и маленький точёный нос, и вот наконец взору открылись нежные пухлые губы и прелестно очерченный подбородок. Лицо было редкой красоты, в нём был единственный изъян – коричневое пятнышко неправильной формы в самой середине лба. Эта мумия была апофеозом искусства бальзамирования. Ванситтарт-Смит глядел на красавицу, не веря своим глазам, и от восхищения даже издал горлом как бы воркующий звук.

Если наш египтолог был потрясён, то что говорить о загадочном смотрителе. Воздев руки к небу, он разразился гневными, горькими словами, потом бросился на пол рядом с мумией, обнял её и стал целовать в губы и лоб.

– Ma petite! – рыдал он. – Ma pauvre petite! [78]

Голос его прерывался от горя, мелкие бесчисленные морщины на лице дрожали, меняя очертания, но в блестящих глазах – учёный ясно видел это в свете лампы – не было слёз, казалось, то блестят не человеческие глаза, а сталь. Несколько минут смотритель лежал, глядя на прекрасную египтянку, шептал что-то скорбно и нежно, и по его лицу пробегала судорога непереносимого страдания. Но вдруг он улыбнулся, сказал что-то на неизвестном Смиту языке и легко вскочил на ноги с решительным видом человека, который отважился на дерзостный поступок.

В центре зала находилась большая круглая витрина, где размещена великолепная коллекция древнеегипетских перстней периода Среднего царства – наш учёный много о нём писал. Именно к этой витрине и подошёл смотритель, отпер её и раскрыл. Поставил лампу на выступ сбоку и возле лампы – маленький фаянсовый флакон, который вынул из кармана. Потом сгрёб с полки витрины пригоршню перстней и с чрезвычайно серьёзным, сосредоточенным выражением на лице принялся протирать их один за другим жидкостью, которая была во флаконе, и потом подносил близко к огню лампы. Первая партия его явно разочаровала, потому что он с отвращением швырнул перстни обратно на полку и взял порцию других.