Семейное дело - Посняков Андрей. Страница 5

И тогда же в Озёрск прибыл Кумарский-Небалуев – наблюдать и присматривать.

И высказывать претензии.

– Я далеко не молод, Анисим Андреевич, но полон сил и энергии и не хочу, чтобы ваш прекрасный дворец стал последним объектом в моей потрясающей карьере. А он может стать! И не надо возмущаться, вы можете войти в историю как основатель ещё одного Болонского собора… Вы слышали о Болонском соборе? Его строят уже пятьсот лет и вряд ли достроят в обозримом будущем! И ваш дворец…

– Мы справимся, Сулейман Израилович, – примирительно произнёс Чикильдеев. – Я даже инвесторов убедил…

– Ха! Инвесторы! Инвесторы люди простые: спрятали сюда капиталы и довольны. Мы говорим обо мне! О…

Унылый Пихоцкий принялся тереть один рукав пиджака другим, как будто счищая прилетевшую грязь, глаза прораба остекленели, словно у солдата в строю, Анисим же снова вздохнул и подумал, что архитектора нужно было брать другого. Пусть даже более дорогого… Пусть даже втрое дороже.

Кумарскому-Небалуеву сказочно повезло, что руководителем проекта стал Анисим Андреевич Чикильдеев. Выпускник Санкт-Петербургского университета предпочитал иную, нежели его знаменитый на всю область отец, манеру общения, умел находить и общий язык, и компромиссы, благодаря чему и добивался своего. Пусть, может, не так быстро, как Чикильдеев-старший, зато без репутационных потерь.

Что же касается модного столичного архитектора – который и в самом деле создал замечательный проект, – то Анисим достаточно его изучил и пропускал ненужную трескотню мимо ушей.

А вздыхал исключительно от того, что времени было жалко.

– Если погода будет – многое успеем до зимы, – вступил в разговор прораб. – Техники достаточно, народ работать готов, проект…

– Проект идеальный.

– Проект у нас есть, – произнёс Василий Данилович, покосившись на архитектора, и закончил: – Главное, чтобы охрана пьянство пресекала, потому что людей намного больше, чем планировали, и люди разные.

– Пихоцкий!

– Записал, – доложил Чикильдееву секретарь. – Поленному поставлю на вид.

Спиридон Спиридонович Поленный руководил охраной строительства, однако в производственных совещаниях участие принимал редко.

– И чтобы зарплату вовремя платили.

– За это я ручаюсь, – кивнул Анисим.

– На фундаменты, земляные работы и коммуникации я кладу месяц, – продолжил Василий Данилович. – Ну, может, ещё пару недель в октябре прихватим. Так что в зиму уйдём с минимальным отставанием от первоначального плана.

– Очень хорошо, – усмехнулся Сулейман. – Очень надеюсь.

Сколько Сулир себя помнил, он всегда любил строить. С самого детства. Сначала это были куличики в песочнице, на которые родители шумно умилялись и даже фотографировали на память; в школе пришло увлечение моделированием, но не кораблей-самолётов, а зданий и сооружений, на что Сулир-старший, уважаемый представитель ювелирной ветви санарахских Кумаров, уже посматривал косо; а когда последнее лето детства Сулир провёл в далёкой деревне, бесплатно помогая родителям друга строить дом, Сулир-старший окончательно вышел из себя. Он весьма серьёзно поговорил с сыном, упирая на бесперспективность увлечения физическим трудом в целом и безнравственность бесплатной работы в частности. В заключение беседы отец осведомился о дальнейших планах отпрыска, услышал «Архитектурный…» вместо желаемого: «Папа, я мечтаю пойти по твоим стопам…», тяжело вздохнул, но спорить не стал. И после школы счастливый Сулир Кумар отправился учиться строить. Причём учился с огоньком и азартом, каковых никогда бы не появилось, занимайся Сулир Кумар нелюбимым делом – такой уж он был человек. Точнее – шас.

Окончив институт, молодой специалист несколько лет поварился в суровом строительном котле на общих основаниях, набираясь опыта и сноровки, после чего выклянчил у отца аванс наследства под небольшой процент, основал бюро имени себя и отправился в свободное плавание. И здорово преуспел, заполучив и блестяще исполнив несколько сложных проектов в Москве, Питере и Краснодаре.

Но, даже достигнув успеха, Сулир не изменял семейной традиции, не отказывался от работы, если за неё хорошо платили, и потому никто не удивился, узнав, что маститый архитектор согласился создать современный курортный комплекс на основе старинной усадьбы графов Озёрских…

– Как вам город? – светским тоном поинтересовался Анисим, поняв, что вспышка архитекторского характера улеглась, остальные вопросы Кумарский-Небалуев решит с прорабом в рабочем порядке, и нужно перевести разговор на нейтральную тему. – Красивый, правда?

В прошлый, в первый свой приезд на объект Израилович жил в усадьбе, измеряя, обмеряя, проверяя, прикидывая и изводя окружающих бесконечными жалобами на отвратительные условия существования и комаров. На этот раз он выбрал город, объяснив, что никогда не живёт на стройплощадке, и… Анисим ожидал услышать поток перемешанных претензиями жалоб, но Сулейман, к огромному удивлению окружающих, ответил необычно мирно:

– Хороший город, только маленький.

Несколько долгих секунд прораб, Пихоцкий и сам Чикильдеев таращились на архитектора, думая при этом одно: «Похоже, устал с дороги…», после чего Анисим неуверенно протянул:

– В этом его прелесть.

– К тому же Пихоцкий указал только одно место, где можно вкусно поесть, – капризным тоном сообщил Небалуев. Похоже, он постепенно приходил в себя.

– На самом деле их три.

– Очень надеюсь…

– Есть и четвёртое, только оно в лесу по Тихвинскому шоссе.

– В лесу, значит, далеко.

– Для вашей машины далеко не существует.

И все посмотрели на здоровенный гражданский «Тигр», рядом с которым архитектор казался не выше домкрата. Эта мысль пришла всем, но никто её не озвучил. А Кумарский отвернулся и оглядел застывшие в ожидании бульдозеры и экскаваторы.

– За земляные работы не волнуйтесь, Сулейман Израилович, успеем, – заверил его Василий Данилович, которому очень понравилось обещание вовремя платить зарплату.

– Да, – думая о чём-то своём, произнёс архитектор. – Мы тут всё разроем…

Гудение.

Гнусное, противное, режущее уши гудение раздавалось всякий раз, когда открывалась ЗНАЧИМАЯ дверь. То есть дверь, нормальное положение которой – закрытое. То есть дверь, способная вывести на свободу…

Вожделенная дверь.

Гудение.

Раньше в гудении всегда слышалась надежда, а сейчас оно означало для Газона исполнившуюся мечту. Надежда обернулась обыденной и немного нудной бюрократической процедурой освобождения.

– Сигизмунд Феоклистович Левый…

– Гражданин начальник, мы ведь уговаривались – Газон, – умильно улыбнулся уголовник.

– Не сейчас, – отмахнулся полицейский. – Сейчас по протоколу.

– Как скажете.

– Сигизмунд Феоклистович Левый?

– Совершенно верно.

– Согласно постановлению… – Офицер зевнул, огляделся и, убедившись, что кроме них в комнате никого нет, о протоколе забыл. – В общем так, Газон, с этого момента ты свободен, как ветер, и считаешься искупившим данное преступление.

– В котором невиновен был с самого начала.

– Распишись за шмотки.

– Это мы завсегда с удовольствием. – Сигизмунд чиркнул завитушку, схватил коробку с вещами, вытащил из неё красную бандану, сорвал с лысой головы и бросил под ноги ту, что украшала его до сих пор, и блаженно ощерился: – Настоящая!

– Чистая? – с иронией осведомился полицейский, которого слегка засвербило от вони из коробки с вещами.

– Домом пахнет.

– А-а…

– Вы её не стирали?

– Побоялись хозяйственный блок отравить.

– Это хорошо…

В недавнем прошлом заключённый, а теперь – свободный гражданин Левый выглядел весьма живописно, даже будучи облачённым в серую арестантскую робу и грязную майку.

Невысокий, но подвижный и необычайно жилистый, крепкий, с довольно длинными руками, Газон походил на бритую наголо обезьяну, поскольку не только на голове, но и на всём его теле – на видимых, во всяком случае, частях – не наблюдалось ни единого волоса. Зато в глазах рябило от разнообразных татуировок: символы, руны, узоры, надписи на непонятных языках, драконы и другие чудовища настолько плотно облепляли кожу господина Левого, что он казался одетым даже без майки.