Сокровища чистого разума - Панов Вадим Юрьевич. Страница 25

Покинув ящик, кошка осторожно огляделась – обилие перекошенных лиц, горящих глаз, а главное, создаваемый солдатами шум нервировали животное, – тихонько зарычала, после чего медленно и очень грациозно, безо всякого труда, взобралась на край клетки и попробовала сеть на коготь.

Агафрена судорожно вздохнула.

– Не беспокойся, дорогая, я распорядился выдать для обустройства особую сеть с металлическими нитями, – широко улыбнулся Вениамин. – Шлёму не выбраться. – После чего кивнул на нескольких окруживших арену охотников: – Если же выберется, то его сразу пристрелят.

– И его мучения прекратятся, – с едва заметным вызовом ответила женщина.

– Лучше смерть, чем жизнь в рабстве?

– Да.

– Тебе об этом шлём сказал? – осведомился Мритский. – Или приняла решение за него?

– Я представила себя на его месте.

– А ты не представляй, береги нервы.

– Мне его жаль.

– Там, в Сочности, он бы загрыз тебя, не задумываясь.

– Он зверь.

– Помни об этом, – вновь усмехнулся губернатор. – И прибереги жалость для тех, кто в ней нуждается.

– А местные шакалы мельче, чем я думал, – заметил Холь, указывая на новых действующих лиц. – Луегарские волки крупнее.

– Думал, тебя это обрадует.

– Я люблю честную игру.

– Да, извини. Совсем забыл…

Инженер помолчал, ожидая продолжения, понял, что губернатор сказал всё, что хотел, и дипломатично осведомился:

– Когда начнется бой? – Шлём понял, что с сетью ему не совладать, но продолжал оставаться на высоте, холодно разглядывая брешущих внизу шакалов, но не демонстрируя никакого желания спускаться. Такое положение вещей сохранялось уже с минуту, однако зрители, к некоторому удивлению Холя, неудовольствия не выражали. – Как принято стимулировать бойцов?

– Никак, – медленно произнёс Мритский, не сводя глаз с кошки. – Шлём очень умный, но гордый, и тем похож на воина. Он понимает, что шакалов больше, а драться придётся на ограниченном пространстве и осторожность требует оставаться в безопасности, но… он слышит брехню и наполняется презрением. Ему становится стыдно прятаться, и постепенно гордость и ненависть к шакалам заставляют принимать бой. Сейчас он оценивает шансы, прикидывает, как будет убивать врагов, но поверь: даже если бы я выпустил десять или сто шакалов, шлём не усидел бы. – Вениамин чуть нервным жестом провёл рукой по бородке. – Многие думают, что самая зрелищная часть боя – это схватка, когда когти и клыки рвут плоть, когда кровь и ошмётки кожи летят на зрителей, а рычание заглушает вопли публики… Но это не так. Самое интересное происходит сейчас, – он указал пальцем на кошку. – Когда шлём решает драться, когда он сам, без понукания, принимает бой. Главное сражение идёт у шлёма внутри, и если он выиграет, то разорвёт любое количество шакалов.

Агафрена фыркнула, а заворожённый Холь перевёл взгляд на арену. И вовремя, потому что кошка прыгнула.

Элегантно, как будто без подготовки, показалось даже, что она просто слетела осенним листом, но полёт оказался точно рассчитан, и приземлился шлём на спину одного из шакалов. И не просто приземлился: громкий хруст и дикий вой показали, что кошка сломала зверю хребет.

Солдаты радостно заорали.

Шлём же не собирался задерживаться: перелом хребта был частью движения, далее планировалось оттолкнуться и прыгнуть от стаи прочь, но один из шакалов ухитрился вцепиться шлёму в лапу, чем вызвал у публики экстатический прилив.

Шипение и резкий удар. Когти рвут спину храброго шакала, но удар не получается смертельным. А самое плохое, что движение прекратилось, скорость потеряна и бой перешёл в партер. Следующий враг бросается на ударную лапу шлёма, а четвёртый запрыгивает на загривок, желая добраться до шеи. Агафрена не сдерживает крик, но вопят сейчас все.

– Ещё!

– Бей!

– Рви его!

– Кровь!

Пятый подбирается сзади, рвёт вторую опорную лапу, но кошка уже приходит в себя, понимает, что влипла, и шипение сменяется коротким, но громким рыком.

– Кровь!!

Шлём падает назад, сминая взобравшегося на загривок шакала, и одновременно рвёт когтями того, что пристроился к ударной лапе. Вой смешивается с кровью, по арене летит шерсть, зрители орут, шакалы брешут, но отчаянный ход даёт результат: тот, что висел на хребте, отпускает загривок и отбегает, готовясь к следующей атаке, а получивший когтями оказывается освежёванным по всей длине. Два – ноль.

Но те, что грызли опорные лапы, не останавливаются, и шлём тоже воет. И тоже от боли.

– Один к пяти – это много! – отрывисто бросает Холь. Кровь распаляет, и Алоиз не отводит взгляд от арены. – Не справится!

– Справлялись и один к восьми, – с усмешкой отвечает Вениамин.

Алоиз шумно выдыхает. Агафрена смотрит на него с изумлением.

Кровь.

Два шакала дохнут, но шлём серьёзно ранен, вскакивает, собираясь заняться теми, кто грызёт опорные лапы, а на его загривок бросается последний враг. Три на одного. Шлём снова бьёт, но промахивается, заметивший атаку шакал отпускает опорную, отскакивает, благополучно избегая удара, и тут же вцепляется в одну из передних лап, прокусывая связки. Кошка воет. Левая задняя, которую также грызут, почти не слушается. К шее подбирается третья тварь…

Из прекрасных глаз Агафрены катятся слезы, но мужчины их не видят.

– Похоже, один к пяти – это больше, чем нужно, – недовольно бросает инженер.

– Спокойно. – Вениамин раскуривает трубку. – Спокойно.

И шлём подскакивает. Неизвестно откуда взяв силы. Неизвестно, как он придумал такой шаг – ничего не известно, кроме того, что пятнистая подскакивает вертикально вверх, и рывок позволяет освободить несчастную заднюю лапу. Шлём приземляется, но тут же прыгает вновь, уходя от освободившегося шакала, а заодно успевает рвануть когтями того, кто висит на передней лапе.

Вой.

Располосованный шакал извивается на земле, с визгом раскидывая внутренности, а схватка обретает второе дыхание.

Кошка вновь падает на спину, на мгновение оставляя без защиты живот, свободный противник мгновенно бросается на неё и получает лапой в прыжке.

Вой.

Шакал падает, но не встаёт: когти резанули по шее, и вокруг тушки быстро натекает кровавая лужа.

Победа.

Шлём поднимается и внимательно смотрит на последнего врага. Того, что сидел на спине. Того, что пытался добраться до шеи. Того, который стоит сейчас в дальнем углу арены и жалобно скулит. Того, который знает, что умрёт через несколько секунд.

Шлём смотрит.

– Понравилось?

– Ты же знаешь, что нет. – Агафрена отворачивается от улыбающегося мужа, несколько секунд молчит, после чего встаёт и говорит в сторону: – Я не буду ужинать, нет аппетита. – Снова пауза, и мимолётное: – Извините.

Мритский делает знак охранникам, и те прокладывают супруге губернатора дорогу через беснующуюся толпу солдат.

Сам же Вениамин откидывается на спинку кресла и с улыбкой смотрит на Алоиза:

– Иногда она настоящая стерва.

– Не все женщины понимают мужские развлечения, – спокойно ответил инженер.

– Менсалийки должны понимать.

– Кстати, ты мне должен.

– Утром отдам.

Они сидели посреди гомонящих людей, но оказались совершенно одни: солдаты к подиуму не приближались, офицеры, сообразив, что инженеру и губернатору нужно поговорить, понятливо отступили, и тихий диалог оказался слышен лишь самим собеседникам.

– Зачем ты привёз Агафрену?

– Тебе неприятно её общество?

– Ты же знаешь, что делаешь мне больно, – тихо произнёс Холь.

– Извини, не подумал.

Инженер пристально посмотрел на губернатора, не смог понять, насколько тот искренен, вздохнул, помолчал, разглядывая, как ловко охотники загоняют шлёма в ящик, и продолжил:

– Хотя, пожалуй, нет: боль ушла. Теперь, глядя на Агафрену, я испытываю только грусть. И немного – зависть, ведь у меня могло быть то, что есть у тебя…

– Спасибо за честность, – проникновенно произнёс губернатор. – Для меня важно слышать твоё признание, и… Я ещё раз прошу меня извинить.