Джейн Эйр (другой перевод) - Бронте Шарлотта. Страница 87

И с нетерпением ожидал вечера, когда мог пригласить тебя к себе. Я подозревал в тебе неизвестный мне совершенно новый характер. Мне хотелось глубже проникнуть в него, узнать его получше. Ты вошла в гостиную одновременно застенчиво и независимо, неказисто одетая – вот как сейчас. Я заставил тебя разговориться и вскоре обнаружил в тебе множество удивительных контрастов. Твоя одежда и манеры соответствовали общепринятым условностям, выражение часто казалось робким. И в целом складывалось впечатление, что передо мной утонченная натура, но абсолютно не привыкшая к обществу и сильно опасающаяся поставить себя в неловкое положение каким-нибудь недосмотром или промахом. Однако, выслушав вопрос, ты обращала на спрашивающего пытливый, смелый, пылающий взгляд, в котором были проницательность и сила. На настойчивые вопросы следовали обдуманные исчерпывающие ответы. Вскоре ты словно бы свыклась со мной – мне кажется, Джейн, ты почувствовала существование некой симпатии между собой и твоим угрюмым сердитым патроном. Было поразительно наблюдать, как быстро мягкая непринужденность придала спокойствие твоей манере держаться: как я ни рычал, ты не выказывала удивления, страха, досады или раздражения на мои резкости. Ты смотрела на меня и иногда улыбалась мне с простотой и мудростью, не поддающимися описанию. То, что я видел, одновременно и умиротворяло меня, и будило интерес. Мне понравилось то, что я увидел, и я хотел видеть все больше и больше. Однако в течение долгого времени я держался с тобой холодно и редко искал твоего общества. Я вел себя как интеллектуальный эпикуреец, желая продлить удовольствие от такого необычного и интригующего знакомства. К тому же некоторое время меня преследовал страх, что при слишком свободном обращении с цветком он увянет, лишится очарования душистой свежести. Тогда я еще не знал, что этот цветок не однодневка, но, напротив, подобен вырезанному из драгоценного камня и неподвластному времени. Кроме того, мне хотелось узнать, будешь ли ты искать встреч со мной, если я начну тебя избегать, – но ты их не искала, а оставалась в классной комнате, не покидая ее, точно твой письменный стол или мольберт. Если я случайно встречал тебя, ты проходила мимо настолько быстро, настолько сторонясь меня, насколько позволяло уважение к хозяину дома. Твоим обычным выражением в те дни, Джейн, была задумчивость. Не унылость, так как ты была здорова, но и не живость, словно у тебя не было надежды, не было никаких радостей. Я гадал, что ты думаешь обо мне, да и думаешь ли. И чтобы узнать наверное, я возобновил наши беседы. Когда мы разговаривали, в твоих глазах сквозило удовольствие, манеры становились оживленными. Я увидел, что по натуре ты общительна. Безмолвие классной комнаты, однообразие твоей жизни – вот что делало тебя печальной. Я разрешил себе удовольствие быть добрым с тобой. Доброта вскоре оказала свое действие: твое лицо стало безмятежнее, тон более мягким. Мне нравилось слышать, как твои губы произносят мое имя с благодарным радостным выражением. Как я наслаждался в те дни случайными встречами с тобой, Джейн: в тебе сквозила странная неуверенность, ты смотрела на меня с легкой тревогой – с боязливым сомнением, не зная, буду ли я играть роль сурового хозяина или доброго друга. К этому времени я уже так привязался к тебе, что редко поддавался капризу изображать первого. А когда я дружелюбно протягивал руку, твои юные грустные черты озарялись таким блаженным светом, так расцветали, что мне нелегко было удержаться и тут же не прижать тебя к моему сердцу.

– Не говорите больше о тех днях, сэр, – перебила я, незаметно смахивая слезы с глаз. Его слова были для меня пыткой: ведь я знала, что должна сделать – и скоро, – а все эти воспоминания, этот рассказ о его чувствах бесконечно затрудняли исполнение моего плана.

– Да, Джейн, – ответил он. – Что за нужда возвращаться к Прошлому, когда Настоящее настолько определеннее, а Будущее настолько светлее!

Я вздрогнула, услышав это пылкое утверждение.

– Ты ведь поняла положение вещей, не правда ли? – продолжал он. – После того как моя юность и половина зрелости миновали сначала в невыносимых муках, а затем в унылом одиночестве, я впервые в жизни обнаружил, что способен любить по-настоящему, – я нашел тебя! Ты моя гармония, лучшее во мне, мой добрый ангел, я связан с тобой неразрывными узами. Я считаю тебя безупречной, одаренной, прелестной. Жаркая благороднейшая любовь переполняет мое сердце, превращает тебя в его центр и источник жизни, подчиняет мое существование твоему – и, разгораясь чистым могучим пламенем, сплавляет тебя и меня воедино.

Потому что я чувствовал и знал это, я решил жениться на тебе. Утверждать, будто у меня уже есть жена, – простая насмешка. Ты теперь знаешь, что у меня есть лишь ужасный демон. Я поступил дурно, обманывая тебя, но я опасался упрямства, которое есть в твоем характере. Я боялся привитых тебе с детства предрассудков, я хотел, чтобы ты стала моей, прежде чем признаться во всем. Это было трусостью. Мне следовало воззвать к твоему благородству и великодушию сразу же – вот как теперь, открыть, какая вечная агония – мое существование, описать тебе, как я жажду более высокой, более достойной жизни, доказать не мое намерение – это слишком слабое слово! – но мою твердую решимость любить преданно и горячо, если буду любим в ответ столь же преданно и горячо. И тогда бы я попросил тебя принять мою клятву верности и дать такую же клятву мне. Так дай же ее теперь!

Наступила пауза.

– Почему ты молчишь, Джейн?

Я терпела невыразимую муку – все внутри у меня было словно зажато в раскаленном железном кулаке. Жуткий миг: полный борений, черноты, всепожирающего огня! Никто не мог бы пожелать, чтобы его любили сильнее, чем любили меня, а того, кто любил меня, я бесконечно обожала, и я должна была отречься от любви и от моего кумира. Одно грозное слово знаменовало мой невыносимый долг: «Беги!»

– Джейн, ты понимаешь, чего я жду от тебя? Только обещания: «Я буду вашей, мистер Рочестер».

– Мистер Рочестер, я не буду вашей.

Вновь долгое молчание.

– Джейн, – начал он снова с нежностью, которая сокрушила меня горем, оледенила зловещим ужасом, потому что этот голос был рыком пробуждающегося льва, – Джейн, ты решила, что пойдешь одним путем и позволишь мне идти другим?

– Да.

– Джейн (наклоняясь и обнимая меня), ты и сейчас это повторишь?

– Да.

– А теперь? (Нежно целуя меня в лоб.)

– Да (быстро вырвавшись из его рук).

– Джейн, это жестоко! Это… это грешно. Любить меня не было бы грехом.

– Но послушаться вас – было бы.

Его брови поднялись над дико вспыхнувшими глазами, лицо исказилось. Он вскочил, но все еще сдерживался. Я оперлась о спинку соседнего кресла, я вся дрожала, я боялась – но не поколебалась.

– Погоди, Джейн. Брось взгляд на мою страшную жизнь, когда ты будешь далеко. Все счастье исчезнет с тобой. И что останется? Вместо жены у меня сумасшедшая наверху. Почему бы тебе просто не отослать меня к какой-нибудь покойнице на кладбище? Что мне делать, Джейн? Где искать спутницу и хоть немного надежды?

– Поступите, как я: положитесь на Господа и на себя. Уповайте на Небеса. Надейтесь на встречу там.

– Так ты не уступишь?

– Нет.

– Значит, ты обрекаешь меня жить в муках и умереть проклятым? – Он почти кричал.

– Я советую вам жить безгрешно и желаю вам умереть с чистой совестью.

– Значит, ты отнимаешь у меня любовь и чистоту? Бросаешь на милость низкой страсти вместо любви, во власть порока вместо достойных занятий?

– Мистер Рочестер, я предназначаю вам такую судьбу не больше, чем избираю ее для себя. Мы оба рождены бороться и терпеть свой жребий – вы, как и я. Так боритесь. Вы забудете меня прежде, чем я вас.

– Такими словами ты превращаешь меня в лжеца, пятнаешь мою честь. Я поклялся, что не изменюсь, ты говоришь мне в лицо, что я изменюсь, и скоро! И какое извращение понятий о добре и зле, какую неверность суждений доказывает твое поведение! Разве лучше ввергнуть ближнего в безысходное отчаяние, чем преступить всего лишь людской закон, причем никому не причинив вреда? Ведь у тебя нет ни родственников, ни друзей, кого могло бы оттолкнуть твое решение жить со мной.