Последнее правило - Пиколт Джоди Линн. Страница 39

4. Она познакомила меня с «Принцессой-невестой» — величайшим фильмом в истории человечества.

5. Ее почтовый ящик в университете имел номер 5995.

6. Она теряла сознание от вида крови, тем не менее пришла этой осенью на мою презентацию на урок физики, когда я рассказывал о характере брызг, и слушала, повернувшись спиной к экрану компьютера.

7. Несмотря на то что бывали времена, когда она, скорее всего, уставала от моей болтовни, она никогда, ни разу не попросила меня замолчать.

Я первый, кто признается, что не понимает по-настоящему, что такое любовь. Как можно любить новую стрижку, свою работу, любить девушку — любить все и сразу? Понятно, что одно слово не может означать одно и то же в разных ситуациях, именно поэтому я так и не смог своей логикой постигнуть его смысл.

Честно признаться, физическая сторона любви страшит меня. Когда ты болезненно чувствителен ко всему, что касается твоей кожи, к людям, которые стоят настолько близко, так что могут до тебя дотронуться, сексуальные отношения — не тот опыт, который хочется изведать.

Я упоминаю об этом, чтобы подчеркнуть последнее, что запомню о Джесс:

8. Я мог бы ее полюбить. Возможно, уже полюбил.

Если бы я решил снимать научно-фантастический телевизионный сериал, он был бы посвящен эмпату — человеку, который способен видеть ауры людей, их эмоции, одним прикосновением ощутить то, что чувствуют другие. Как было бы просто: взглянуть на счастливого человека, прикоснуться к его руке и внезапно исполниться той же радости, которая бьет из него ключом, а не мучиться оттого, что неверно истолковал его поступки и реакцию.

Все, кто плачет в кино, — скрытые эмпаты. Происходящее на экране просачивается в зал, оно реально настолько, что может разбудить чувства. Как еще объяснить, что вы смеетесь над шутками и бурным весельем двух актеров, которые за кадром терпеть друг друга не могут? Или плачете над умершим актером, который, когда выключат камеру, отряхнет с себя пыль и схватит бутерброд, чтобы перекусить?

Когда я смотрю фильм, все немного по-другому. Каждая сцена в моем воображении становится каталожной карточкой возможного развития событий. «Если когда-нибудь придется спорить с женщиной, постарайся ее поцеловать, чтобы сломить сопротивление. Если оказался в самой гуще сражения и твоего товарища подстрелили, дружба обязывает тебя вернуться назад, под пули и вытащить его. Если хочешь быть „гвоздем“ вечеринки, нарядись в тогу».

Позже, когда я оказываюсь в необычной ситуации, я роюсь в своих карточках киношных сцен и мимики актеров и тут же знаю, как правильно себя повести.

Между прочим, в кино я никогда не плачу.

Однажды я рассказал Джесс все, что знал о собаках.

1. Они произошли от небольших млекопитающих, названных миацидами, — примитивных хищников, живших на деревьях 40 миллионов лет назад.

2. Их впервые одомашнили пещерные люди эпохи палеолита.

3. Собаки всех пород имеют 321 кость и 42 постоянных зуба.

4. Все далматинцы появляются на свет белыми.

5. Собаки сворачиваются клубком, прежде чем лечь, потому что, будучи еще дикими, они таким образом приминали длинную траву, устраивая на ней ложе.

6. Около одного миллиона собак стали главными наследниками в завещаниях своих хозяев.

7. Собаки потеют через подушечки на лапах.

8. Ученые обнаружили, что собаки могут учуять детей-аутистов.

«Ты все придумал», — сказала она.

«Нет. Это правда».

«Тогда почему у тебя нет собаки?»

На этот вопрос существовало множество ответов. Я на самом деле не знал, с какого начать. Во-первых, моя мама сказала, что человек, который забывает дважды в день чистить зубы, не обладает достаточной силой духа, чтобы ухаживать за другим живым существом. Во-вторых, у моего брата аллергия на всех, у кого растет шерсть. Именно поэтому собаки, которые стали моей страстью после динозавров и до того, как я увлекся криминалистикой, впали в немилость.

Правда в том, что по-настоящему я никогда и не хотел иметь собаку. Собаки похожи на детей в школе, которых я терпеть не могу: тех, что ошиваются повсюду, а потом уходят, когда понимают, что не получат желаемого от разговора. Они ходят стаями. Они ластятся к тебе, и ты думаешь, что ты им нравишься. Но вся причина в том, что твои пальцы все еще пахнут бутербродом с индейкой.

С другой стороны, я считаю, что у кошек синдром Аспергера.

Как и я, они очень умные.

И, как и я, временами они хотят, чтобы их оставили в покое.

РИЧ

Я оставляю Марка Макгуайра на несколько минут покопаться в собственной совести, беру в комнате отдыха чашечку кофе и проверяю голосовую почту. У меня три сообщения. Первое от моей бывшей жены, которая напоминает о том, что завтра у Саши в школе День открытых дверей — мероприятие, которое, судя по развивающимся событиям, я опять буду вынужден пропустить. Второе от моего стоматолога, он подтвердил предварительную договоренность. А третье от Эммы Хант.

— Эмма, — перезваниваю я ей. — Чем могу помочь?

— Я… я видела, что вы нашли Джесс. — У нее сиплый, полный слез голос.

— Да, мне очень жаль. Я знаю, вы были близко знакомы.

На другом конце провода раздаются рыдания.

— У вас все в порядке? — спрашиваю я. — Может быть, позвонить врачу?

— Она была завернута в стеганое одеяло. — Эмму душат слезы.

Иногда, если занимаешься такой работой, как у меня, после того, как дело закрыто, легко забываешь, что остаются люди, которые до конца жизни будут переживать последствия драмы. О жертве запомнится одна крохотная деталь: валяющаяся посреди дороги туфля, сжимающая Библию рука или, как в данном случае, с одной стороны, убийство, с другой — заботливо укутанное в одеяло тело. Но здесь я уже не в силах помочь Джесс Огилви, за исключением одного — призвать к ответу того, кто ее убил.

— Это одеяло, — всхлипывает Эмма, — принадлежит моему сыну.

Моя рука, размешивающая кофе со сливками, замирает.

— Джейкобу?

— Я не знаю… не понимаю, что все это значит…

— Эмма, послушайте… Возможно, это ничего еще не значит. Возможно, у Джейкоба найдется объяснение.

— Что мне делать? — плачет она.

— Ничего, — говорю я. — Позвольте уж мне. Можете привезти его в участок?

— Сейчас он в школе…

— Тогда после занятий, — говорю я. — И вот еще что, Эмма. Успокойтесь. Мы во всем разберемся.

Я, как только нажимаю отбой, беру чашку с кофе и выплескиваю его в раковину — настолько я сбит с толку. Джейкоб Хант признался в том, что заходил в дом. У него обнаружен рюкзак с вещами Джесс Огилви. Он последний, кто видел ее живой.

Возможно, Джейкоб и страдает синдромом Аспергера, но это не мешает ему быть убийцей.

Я вспоминаю о том, как Марк Макгуайр яростно утверждает, что не бил свою подружку, о его неповрежденных руках, о его слезах. Потом мои мысли обращаются к Джейкобу Ханту, который убрал дом Джесс, выглядевший так, будто подвергся налету вандалов. Неужели он умолчал о существенной детали: что именно он и разгромил весь дом?

С одной стороны, у меня есть убитый горем болван жених. И следы его ботинок у изрезанной противомоскитной сетки.

С другой стороны, есть парень, который увлекается криминалистическим анализом. Парень, который не любит Марка Макгуайра. Парень, который знает, как совершить убийство и повернуть улики против Марка Макгуайра, а потом попытаться скрыть свои следы.

У меня есть парень, который в прошлом ошивался на месте совершения преступлений.

Есть убийство и одеяло, которое связывает это убийство с Джейкобом Хантом.

Граница между наблюдателем и участником едва различима. Ее можно нарушить, не успев понять, что перешагнул черту.

ЭММА

По дороге из школы домой я так вцепилась в руль, что руки задрожали. Я постоянно смотрю в зеркало заднего вида на Джейкоба. С утра он ничуть не изменился — та же вылинявшая зеленая футболка, ремень безопасности аккуратно перекинут через грудь и пристегнут, темные волосы падают на глаза. Он не кипятится, не замыкается в себе, никаким иным образом не дает понять, что его что-то гнетет. Значит ли это, что он не причастен к смерти Джесс? Или причастен? Просто это не трогает его так, как тронуло бы другого?