Время всегда хорошее - Жвалевский Андрей Валентинович. Страница 3
Обычно мне нравилось, когда Женька звал меня Тарасом, но сегодня я почему-то обиделся.
– Я не Тарас! Я Виктор!
– Ты чего такой злой, Тарас? – удивился Женька.
– Ничего! – огрызнулся я. – Говорю тебе: слезай, надо поговорить! А ты чего?
– Давай лучше ты ко мне! Тут здорово!
Лезть не хотелось, но пришлось. Разговор был такой, что… В общем, не хотелось о нем кричать на весь двор.
Когда я осторожно уселся на ближайшую к Архипычу ветку, тот завопил:
– Качка! Свистать всех наверх! – и принялся раскачивать верхушку.
Я вцепился в ветку изо всех сил и взмолился:
– Хватит! Сломается!
– Не сломается! – возразил Женька, но «качку» все-таки прекратил. – Так чего ты хотел?
Я стал рассказывать про разговор с вожаткой и завучихой. Чем больше рассказывал, тем мрачнее становился Женька. Да и меня все больше мутило – то ли от высоты, то ли еще от чего. Когда добрался до самого неприятного, то пришлось даже замолчать на минутку, а то меня точно стошнило бы.
– И чего они хотят? – спросил Архипыч, и в этот момент голос у него стал такой же скрипучий, как у его бабки.
Я кое-как продышался и ответил:
– Чтобы ты сказал, что бога нет! Прямо перед всем классом!
– И всё? – Женька сразу повеселел.
– Не всё, – признался я. – Надо, чтобы ты… в общем… сказал, что твоя бабушка неправильно поступила, что дала нам ту булку. И тебе стыдно, что она верит в бога.
– Ничего мне не стыдно! – опять заскрипел Женька. – Какая разница, верит или не верит? Она хорошая и добрая!
– Это само собой. Но она ведь верит! Значит, тебе должно быть стыдно!
– Глупости это! Не буду я такого говорить!
– Тогда с тобой знаешь что сделают? Из школы выгонят!
– Не выгонят! Я самый умный в классе! Если меня выгонять, то всех остальных тоже гнать надо!
Это было правдой. Архипыч никогда особо не зубрил, но получал одни «пятаки». Я тоже ходил в отличниках, но некоторые пятерки давались мне нелегко. Особенно по русскому языку – ну не мог я написать длинное слово, чтобы не было в нем исправлений! А по рисованию мне четверку вообще только из жалости поставили. Я прямую линию даже под линейку ровно провести не могу. Очень стараюсь, но все без толку. Эх, изобрести бы такую штуку, чтобы она сама линии рисовала! Кнопку нажал – линия, вторую нажал – круг, третью – какой-нибудь хитрый график, как в газете «Правда» на второй странице. А если бы штука еще сама ошибки исправляла… Но это уже, конечно, фантастика.
А вот Женька и математику с русским здорово знает, и по истории все даты помнит, и рисует почти как настоящий художник. Прав он, не выгонят такого хорошего ученика. Да я и сам не верил, когда говорил. Так, припугнуть хотел.
– Ну, ругать будут!
– Пусть ругают! Поругают и отстанут! Возразить было нечего. Хотя очень хотелось.
Я понял, что завидую Женьке. Вот я очень не люблю, когда меня ругают. Не потому, что папа с мамой меня ругают, – честно говоря, они дома редко бывают. Просто не люблю, и все. Тут я вспомнил просьбу бабушки Архипыча.
– А тебя бабушка домой ждет, – мстительно сказал я. – Волнуется.
Женька тут же дернулся, чтобы слезть, но удержался. Только девчонки бегут домой по первому зову. Мы еще немного поболтали, но минут через пять Архипыч небрежно сказал:
– Проголодался я что-то. Пойду перекушу! Пока.
– Пока, – ответил я.
Женька лихо спрыгнул на землю и пошел неровной походкой – как будто ему очень хочется побежать, но надо сдерживаться.
Через пару метров он все-таки не выдержал и припустил бегом. Я слез в середину груши и еще немного посидел. У меня на шее, на одной ленточке с ключом, болтались старые папины часы, так что я мог следить за временем. Папа из своего обкома раньше девяти не придет, мама и того позже – она в вечерней школе работает.
Но скоро стало совсем скучно, и я поплелся домой. Вдруг я сообразил, что не сказал Женьке одну очень важную вещь, похолодел и бросился в подъезд изо всех сил.
Как бешеная пуля, я взлетел на свой четвертый этаж, быстро открыл дверь и схватился за телефон. На сей раз трубку взял сам Женька, и это было кстати.
– Ты только никому не говори, что я тебя про собрание предупредил! – выпалил я.
– Почему?
– Мне сказали, чтобы… что это должно стать для тебя…
Я попытался вспомнить слово, которое употребила Васса, но не смог.
– Ну, в общем, неожиданно должно быть!
– Хорошо, не скажу! Пока.
Я положил трубку и немножко посидел. Меня все еще немного подташнивало. Неожиданно входная дверь распахнулась – я даже вздрогнул. На пороге стоял папа, но заходить не спешил.
– Что это? – строго спросил он, указывая на замок с наружной стороны.
Я промолчал. Вопрос, как говорит мама, риторический. В замке торчал мой ключ вместе с ленточкой и привязанными к ней часами.
– Хорошо, что я пораньше домой пришел, – папа достал ключ из двери, вошел и прикрыл дверь за собой. – А если бы какой-нибудь вор?
По тону было понятно, что папа настроен на долгий рассказ про всякие важные вещи. Нужно было срочно что-то делать.
– Извини, папа! Я просто задумался, мне завтра про бойкот Олимпиады на политинформации надо рассказать, а я не все понимаю.
Папа сам заядлый рыбак, но тут он клюнул не хуже какого-нибудь ерша.
– А что там не понимать? – он сел в кресло, отложил ключ в сторону и принялся снимать ботинки.
– Ну вот почему США не хотят ехать на Олимпиаду? Боятся проиграть?
– Да нет, – усмехнулся папа, – тут все сложнее. Помнишь, мы про «холодную» войну говорили?
Я кивнул. От сердца отлегло – папа пошел по новым рельсам.
– Так вот, в этой войне все средства хороши…
Синичка, 11 апреля 2018 года
Следующий день прошел в кошмаре. На форуме творилась что-то невообразимое, сканировались и скачивались разные экзаменационные билеты чуть ли не двадцатилетней давности, ответы к ним, а толку?
Вызывает меня историк.
– Воробьева, к доске!
– Куда?
– К доске. А ты что думала? А на экзамене как ты отвечать будешь?
Я встала и пошла к доске. Жуть как мне было страшно.
– Телефон положи!
– Что?
Только тут я обратила внимание, что сжимаю в руке комик, как спасательный круг.
– Положи, положи, – сказал историк. – Он тебе не понадобится.
Я оставила комик на парте и поняла, что чувствую себя раздетой. Стою одна, на меня смотрит класс. Кто эти люди? Что я о них знаю?
– Ну, давай, тяни билет, – говорит историк.
– Что? – у меня от ужаса во рту пересохло.
Смотрю, а у него на столе бумажки какие-то разложены. Я вытянула первую попавшуюся, прочитала вопросы.
– Ну, рассказывай.
И тут я поняла, что никогда в жизни не сдам этот экзамен. Я помню параграф учебника, я помню вопросы в конце, я помню, мы на компах самостоялку делали, и помню, что в первом вопросе правильный ответ первый, а третий вопрос самый сложный, и там правильного ответа нет, нужно было поставить галочку в клеточке «нет верного ответа». Но я вообще не помню о чем там речь! Что-то про греков, что-то про Геракла… Он был крутой. Всё.
Я беспомощно смотрела на учителя. Учитель выжидающе смотрел на меня. В классе стояла тишина. Такая, как в наушниках, когда ничего не играет. Мертвая, ватная тишина. Я попятилась к доске, мне очень захотелось сейчас сказаться больной. Упасть в обморок, забиться в судорогах… Но я отстояла молча еще пару минут. Историк сжалился:
– Ладно, давай сделаем так. Ты сейчас возьмешь учебник и прочитаешь пункт параграфа. А потом перескажешь, хорошо?
Я кивнула и на несгибающихся ногах потащилась за учебником. Прочитала. В голове не отложилось ничего, я все время думала о том, что мне сейчас придется опять идти к доске и стоять перед лицом всего класса. Хотелось плакать.
Историк еще раз сжалился и попросил меня просто прочитать параграф вслух. Прочла хриплым шепотом, все время сбиваясь.