Террор - Симмонс Дэн. Страница 113

Ирвинг широко улыбнулся, хотя понятия не имел, в чем заключалась шутка.

Старший мужчина в головной повязке указал на Ирвинга и резко сказал:

— Кавак… суингне! Кангунартулиорпок! Лейтенанту не понадобился переводчик, чтобы понять, что мужчина произнес слова — независимо от их конкретного смысла — отнюдь не похвальные и не одобрительные. Мистер Тикеркат и несколько других охотников просто помотали головой, продолжая есть.

Все эскимосы, включая молодую женщину, пользовались ножом так же, как леди Безмолвная в своем снежном доме более двух месяцев назад: отрезали ломтики мяса и сала, направляя ко рту острое лезвие, едва не задевавшее измазанные жиром губы и язык.

Ирвинг старался действовать таким же манером, но нож у него был не таким острым, и он орудовал им весьма неуклюже. Но он хотя бы не порезал себе нос, как в первый раз, в обществе леди Безмолвной. Эскимосы поглощали пищу в дружелюбном молчании, вежливо порыгивая и изредка попердывая. Мужчины время от времени пили из кожаного меха или бурдюка, но Ирвинг уже достал бутылку, которую держал за пазухой, чтобы вода не замерзла.

– Кии-на-оо-вит? — внезапно сказал Инук Тикеркат. Он постучал кулаком себя по груди. — Тикеркат. — Затем молодой человек снова снял рукавицу и показал два из оставшихся на руке пальцев: указательный и средний.

– Ирвинг, — сказал лейтенант, похлопав ладонью себя по груди.

— И-вунг, — повторил эскимос.

Ирвинг улыбнулся, глядя на него поверх куска сала. Он указал рукой на своего нового друга.

— Инук Тикеркат, и-и?

— Ах-ка, — сказал эскимос, помотав головой. Он широко повел обеими руками по сторонам, охватывая жестом всю группу аборигенов с собой включительно, и твердо сказал: — Инук. — Он поднял покалеченную руку и пошевелил указательным и средним пальцами, спрятав большой, а потом снова повторил: — Тикеркат.

Ирвинг понял так, что слово «Инук» относится не к конкретному человеку, а ко всем десятерым эскимосам — предположительно является названием племени, или народности, или клана. И заключил, что «Тикеркат» — не второе, а полное имя мужчины и означает оно, возможно, «Двупалый».

— Тикеркат, — проговорил Ирвинг с набитым ртом, стараясь произнести слово правильно. Он продолжал жадно есть, не обращая внимания на то, что тюленина была не очень свежей и с душком. Казалось, больше всего на свете его истощенному организму не хватало именно этого чуть прогорклого сала. — Тикеркат, — повторил он еще раз.

Затем, пока все сидели на корточках, орудовали ножами и жевали, состоялась процедура общего знакомства. Тикеркат принялся представлять Ирвингу своих товарищей и одновременно жестами объяснять значение каждого имени — если имена имели значение, — но потом мужчины включились в происходящее и стали сами разыгрывать пантомимы, раскрывающие смысл своих имен. Происходящее напоминало веселую детскую игру.

– Талириктуг, — медленно проговорил Тикеркат, подаваясь к своему соседу, молодому человеку с бочкообразной грудной клеткой. Двупалый схватил товарища за плечо и сжал, издав возглас вроде «а-ей-и!», а потом согнул в локте собственную руку, словно сравнивая свои бицепсы с более развитыми бицепсами другого мужчины.

– Талириктуг, — повторил Ирвинг, задаваясь вопросом, значит ли это «Большие Мускулы», или «Сильная Рука», или что-нибудь в таком духе.

Следующего мужчину, ростом пониже, звали Тулукаг. Тикеркат стянул у него с головы капюшон парки, показал на черные волосы и помахал руками, изображая летящую птицу.

— Тулукаг, — повторил Ирвинг и вежливо кивнул мужчине, продолжая жевать. Он предположил, что, возможно, это значит «ворон».

Четвертый мужчина стукнул себя кулаком по груди, прорычал «Амарук», а потом запрокинул голову назад и завыл.

— Амарук, — повторил Ирвинг и кивнул. — Волк, — подумал он вслух.

Пятый охотник, носивший имя Мамарут, разыграл невнятную пантомиму, размахивая руками и приплясывая. Ирвинг повторил имя и кивнул, но даже близко не понял, что оно может означать.

Шестого охотника, молодого человека очень серьезного вида, Тикеркат представил по имени Итуксук. Этот мужчина пристально посмотрел на Ирвинга глубокими черными глазами и ничего не сказал и не изобразил. Ирвинг вежливо кивнул, продолжая жевать сало.

Старшего мужчину в головной повязке и с мешочком на груди Тикеркат представил по имени Асиаюк, но мужчина никак не отреагировал, даже бровью не повел. Он явно не питал ни приязни, ни доверия к третьему лейтенанту Джону Ирвингу.

– Рад с вами познакомиться, мистер Асиаюк, — сказал Ирвинг.

– Афаткуг, — тихо промолвил Тикеркат, еле заметно кивая в сторону неулыбчивого старшего мужчины в головной повязке.

«Может, знахарь?» — подумал Ирвинг. Лейтенант решил, что, пока враждебность Асиаюка выражается только в подозрительном молчании, особых причин для беспокойства нет.

Старика у саней молодому лейтенанту представили по имени Крингмулуардук. Тикеркат указал на все еще рычащих псов, сложил руки, точно показывая некий предмет малого размера, и рассмеялся.

Затем смеющийся собеседник Ирвинга указал на робеющего мальчика, на вид лед десяти-одиннадцати, снова похлопал себя по груди и сказал:

— Ирник, — а потом добавил: — Каджорангуак.

Ирвинг предположил, что «Ирник» может означать «сын» или «брат». Наверное, все-таки первое, подумал он. Или, возможно, мальчика звали Ирник, а «Каджорангуак» означало «сын» или «брат». Лейтенант уважительно кивнул, как в случае со всеми остальными охотниками.

Тикеркат подтолкнул вперед старуху. Она носила имя Науйя, и Тикеркат снова помахал руками, изображая летящую птицу. Ирвинг повторил имя, стараясь произнести правильно (в нем содержался звук, образованный в голосовой щели, воспроизвести который у него и близко не получилось), и почтительно кивнул. Он задался вопросом, не значит ли «Науйя» что-нибудь вроде арктической крачки, чайки или какой-нибудь еще более экзотической птицы.

Старуха захихикала и запихала в рот очередной кусок сала.

Тикеркат обнял за плечи молодую женщину — на самом деле почти девочку — и сказал:

— Каманик. — Потом он широко улыбнулся и добавил: — Амук.

Девушка попыталась вырваться, не переставая улыбаться, и все мужчины, кроме предположительного шамана, громко расхохотались.

— Амук? — переспросил Ирвинг, и смех усилился. Тулукаг и Амарук так заходились хохотом, что сало вывалилось у них изо рта.

— Каманик… Амук! — повторил Тикеркат и, растопырив пальцы, обеими руками произвел хватательные движения у своей груди — повсеместно распространенный и совершенно недвусмысленный жест. Но чтобы удостовериться, что его правильно поняли, охотник схватил отбивающуюся женщину — по всей видимости, свою жену — и высоко задрал подол ее короткой темной парки.

Под меховой паркой девушка оказалась голой, и груди у нее были очень большими… просто огромными для столь молодой женщины.

Джон Ирвинг залился краской — от линии волос до самых ключиц. Он опустил взгляд на шмат сала, которое продолжал жевать. В тот момент он мог бы поставить пятьдесят соверенов на то, что «Амук» на эскимосском языке означает «Большие Сиськи».

Мужчины вокруг него выли от хохота. Киммик — похожие на волков псы, запряженные в деревянные сани, — стали рваться в упряжи. Старик за санями, Крингмулуардук, повалился на снег от смеха.

Внезапно Амарук — Волк? — забавлявшийся с подзорной трубой, указал на каменистый холм, с которого Ирвинг спустился в долину, и отрывисто произнес что-то вроде:

— Такува-а… каблуна кукиутуна!

Все эскимосы разом умолкли.

Похожие на волков псы залились яростным лаем.

Ирвинг встал с корточек и прикрыл ладонью глаза от солнца. Он не хотел просить подзорную трубу обратно. Он увидел силуэт человека в шинели, стремительно мелькнувший на фоне каменистого склона в самом верху.

«Замечательно!» — подумал Ирвинг. Все время, пока они угощались салом и знакомились, он пытался сообразить, как бы уговорить Тикерката и остальных вернуться вместе с ним в лагерь «Террор». Он боялся, что не сумеет объясниться на языке жестов достаточно внятно, чтобы убедить восьмерых эскимосских мужчин и двух женщин с их собаками и санями совершить трехчасовой поход обратно к побережью, и потому пытался придумать способ, как заставить пойти с собой хотя бы одного только Тикерката.