Террор - Симмонс Дэн. Страница 65

Со стороны щелей снова донесся шум, но Блэнки не обратил на него внимания. «Будь ты проклято, дьяволово семя», — пробормотал ледовый лоцман, с трудом шевеля онемевшими от холода губами. Возможно, он вообще не произнес ни слова. Он осознал, что умирать от холода — даже истекая кровью, хотя кровь, похоже, уже застывала на морозе и почти не лилась из рваных ран и глубоких царапин, — совсем не больно. По правде говоря, даже приятно… удивительно легко и приятно. Лучшей смерти не представить…

Блэнки осознал, что в щели между ледяными стенами пробивается яркий свет. Существо использовало факелы, чтобы хитростью выманить его из убежища. Но он не попадется на эту старую удочку. Он будет сидеть тихо, пока свет не померкнет у него перед глазами, пока он не погрузится в блаженный вечный сон. Он не доставит зверю удовольствия услышать свой голос теперь, после долгой безмолвной дуэли.

— Черт вас побери, мистер Блэнки! — гулко прогремел бас капитана Крозье в ледяном тоннеле. — Если вы там, откликнитесь, черт возьми, или мы оставим вас там.

Блэнки моргнул. Вернее, попытался моргнуть. Ресницы и веки у него смерзлись. Что это, очередная коварная уловка демонического существа?

— Здесь, — прохрипел он. Потом повторил погромче: — Я здесь!

Минутой позже голова и плечи помощника конопатчика, Корнелиуса Хикки, одного из самых тщедушных мужчин на «Терроре», легко высунулись из отверстия в ледяной стене. В руке он держал фонарь. Блэнки вяло подумал, что помощник конопатчика сейчас похож на новорожденного гнома с крысиным личиком, вылезающего из материнской утробы.

В конечном счете за него взялись все четверо врачей.

Время от времени Блэнки выплывал из блаженного забытья, чтобы посмотреть, как продвигаются дела. Иногда над ним трудились врачи с его собственного корабля — Педди и Макдональд, — а иногда костоправы с «Эребуса». Блэнки испытывал желание сказать Гудсеру, что полярные белые медведи способны развивать скорость значительно больше двадцати пяти миль в час, когда очень захотят. Но, с другой стороны, был ли то полярный белый медведь? Блэнки так не думал. Полярные белые медведи — существа земные, а это чудовище определенно явилось из каких-то иных миров. Блэнки в этом не сомневался.

В конечном счете потери оказались не такими уж и большими. В действительности, минимальными.

Джон Хэндфорд, как выяснилось, не пострадал. После того как Блэнки оставил его с фонарем, вахтенный правого борта погасил огонь и дал деру с корабля, бросившись в обход к левому борту, чтобы спрятаться, пока жуткая тварь карабкалась по мачте вслед за ледовым лоцманом.

Александра Берри, которого Блэнки считал погибшим, нашли под грудой рухнувшей парусины среди опрокинутых бочек прямо там, где он стоял на посту у правого борта, когда существо появилось на палубе и сломало развернутый вдоль судна грота-рей, служивший коньковым брусом. Берри достаточно сильно ушиб голову, чтобы не помнить ничего из случившегося той ночью, но Крозье сказал Блэнки, что они нашли дробовик матроса и из него стреляли. Разумеется, ледовый лоцман тоже стрелял из своего дробовика, почти в упор, в громадную фигуру, нависавшую над ним подобием стены, но нигде на палубе не обнаружили ни капли крови чудовищного существа.

Крозье спросил Блэнки, как такое возможно — чтобы два человека стреляли в зверя с близкого расстояния и не пустили ему кровь? — но ледовый лоцман не решился высказать свое мнение. В душе, разумеется, он знал.

Дейви Лейс тоже оказался целым и невредимым. Тридцатидевятилетний матрос, несший вахту на носу, вероятно, слышал и видел многое — в том числе, предположительно, и первое появление существа на палубе, — но ничего не говорил. Дэвид Лейс снова впал в оцепенение и молчал, уставившись остекленелым взглядом в пустоту. Сначала его положили в лазарет «Террора», но, поскольку всем врачам требовалось это забрызганное кровью помещение для возни с Блэнки, Лейса перенесли на носилках в более просторный лазарет «Эребуса». Там Лейс снова лежал неподвижно, по рассказам словоохотливых посетителей ледового лоцмана, и смотрел немигающим взглядом в подволок.

Сам Блэнки отделался не так легко. Чудовище оторвало ему правую пятку с доброй половиной ступни, но Макдональд и Гудсер, отрезав кровавые лохмотья и прижегши рану, заверили ледового лоцмана, что они, при содействии корабельного плотника, изготовят кожаный или деревянный протез на ремешках и он снова сможет ходить.

С левой ногой дела обстояли хуже — в нескольких местах на голени мясо сорвано до кости, и сама кость серьезно повреждена когтями, — и впоследствии доктор Педди признался, что все четыре врача не сомневались, что ногу придется ампутировать по колено. Но одним из немногих плюсов арктического холода являлось замедленное течение воспалительных и гангренозных процессов в ране, и после вправления самой кости и наложения четырехсот с лишним швов нога Блэнки — хотя и искривленная, покрытая жуткими шрамами и местами лишенная целых волокон мышечной ткани — медленно заживала. «Твои внуки будут в восторге от этих шрамов», — сказал Джеймс Рейд, второй ледовый лоцман, пришедший навестить товарища.

Холод тоже сделал свое дело. Блэнки умудрился сохранить все пальцы на ногах — они ему понадобятся, чтобы удерживать равновесие на покалеченной ноге, сказали врачи, — но потерял три пальца на левой руке и два на правой. Гудсер, явно знавший толк в подобных вещах, заверил ледового лоцмана, что с течением времени он научится писать и принимать пищу вполне изящно при помощи мизинца и безымянного пальца, оставшихся на левой руке, и сможет застегивать штаны и рубахи при помощи большого пальца, мизинца и безымянного на правой.

Томасу Блэнки было по хрену, научится он застегивать штаны и рубахи или нет. Пока. Он был жив. Гнусная тварь сделала все возможное, чтобы отправить его на тот свет, но он все же выжил. Он мог понемногу есть, болтать с товарищами, выпивать свою ежедневную четверть пинты рома — он уже приноровился держать забинтованными руками оловянную кружку — и читать, если кто-нибудь устанавливал перед ним книжку. Он твердо решил прочитать «Векфилдского священника», прежде чем покинет сей бренный мир.

Блэнки был жив и собирался оставаться в живых по возможности дольше. Тем временем он испытывал странное счастье. Ему не терпелось поскорее вернуться в свою крохотную каюту — расположенную между равно крохотными каютами третьего лейтенанта Ирвинга и капитанского вестового, — а это могло произойти в любой день теперь, когда врачи были абсолютно уверены, что закончили кромсать, зашивать и обнюхивать его раны.

Тем временем Томас Блэнки испытывал счастье. Лежа на своей койке ночью, слыша ворчание, шепот, пердеж и приглушенный смех матросов в темном кубрике всего в нескольких футах за переборкой и грозное рычание мистера Диггла, отдающего приказы своим подчиненным за выпечкой лепешек в поздний час, Томас Блэнки прислушивался к скрежету и треску морского льда, пытающегося раздавить «Террор», и засыпал под эти звуки так крепко, как заснул бы под колыбельную, слетающую с безгрешных уст родной матери.