Восемь бусин на тонкой ниточке - Михалкова Елена Ивановна. Страница 29
Матвей подвел Машу к креслу, усадил и плотно прикрыл створки окна. Обернулся к ней и сказал без предисловия:
– Десять лет назад убили Марка Освальда.
– Марк Освальд покончил с собой, – возразила Маша. – Марфа Степановна! Вы же мне говорили…
– Тетя Марфа сказала неправду, – оборвал Матвей. – Но все считают, что это было самоубийство. Все казалось очевидным: человек после развода встретился с бывшей женой, впал в депрессию и утопился.
– К тому же за ужином он вел себя так странно… – подала голос Марфа. – Мы все решили, что Марк не в себе.
– Надо, наверное, рассказать с самого начала.
Олейников подошел к книжному шкафу и достал альбом с фотографиями. Оттуда выпал черно-белый снимок. Маша подняла его. Слова об убийстве так поразили ее, что она на время забыла о своей обиде.
Марку Освальду на фотографии было не больше двадцати лет. Очень высокий, русоволосый, с простым открытым лицом. Похож на богатыря из русских сказок – не хватает лишь щита да доброго коня.
– Марк был женат дважды, второй раз – на Еве, – сказал Матвей. – Они прожили довольно долго, семь или восемь лет. У них есть ребенок, мальчик. Инициатором развода был Марк, но их расставание больше ударило по нему, чем по ней.
– Не уверена, что по ней вообще можно чем-нибудь ударить, – с неожиданной злостью проговорила Марфа Степановна.
– Можно. Ева – прекрасная мать, она очень любит сына.
– Любит сына? – с удивлением переспросила Маша. Для нее стало открытием, что Ева может любить кого-то, кроме себя.
– Да, – кивнул Матвей. – Так, как никогда не любила Марка. После их развода Олежка остался с Евой, а у нее закрутился роман с каким-то французом. И одно время она даже подумывала уехать во Францию вместе с мальчиком, а Марк, конечно, возражал, потому что хотел постоянно общаться с сыном. Мысль об их отъезде была для него невыносима, он очень мучился, ходил по юристам и пытался разузнать, может ли Ева сбежать, не поставив его в известность.
Он помолчал и добавил:
– Все это случилось незадолго до того, как мы приехали отмечать тетушкин юбилей.
– Мне не нужно было приглашать Еву на день рождения, – вздохнула старуха. – Но я подумала: вдруг случится чудо и они помирятся?
– Они не помирились, хотя изображали видимость ровных отношений. Но все видели, что Марк очень угнетен. За праздничным ужином произошло несколько некрасивых сцен: он поссорился с Генкой, наорал на Бориса… А потом впал в какое-то оцепенение.
– Как будто его ударили, – подтвердила Марфа. – Я еще подумала, уж не заболел ли он.
– После ужина все разошлись, и больше Марка никто не видел. Я предполагаю, что он провел время в этой комнате – тогда, до перестройки дома, здесь было что-то вроде просторного чулана с окном. Когда стемнело, Марк отправился на реку. Его исчезновение обнаружили только утром, через полчаса нашли вещи на берегу реки, а к обеду рыбаки обнаружили его тело. Марка вынесло течением на другой берег и прибило к зарослям.
– И все решили, что он покончил с собой, – медленно проговорила Маша, глядя на фотографию красивого юноши. – Это было похоже на него?
– Марк был упрямый и принципиальный, – невесело усмехнувшись, ответил Матвей. – Если что-то в окружающем мире его не устраивало, он начинал переделывать это до тех пор, пока не добивался успеха. «Не стоит прогибаться под изменчивый мир» – про него. Все решили, что мир его победил: жена ушла, он мог вот-вот потерять ребенка, да еще и в бизнесе возникли проблемы. По иронии судьбы они с Борисом оказались конкурентами, а для Марка это не сулило ничего хорошего. Но про Бориса потом, сейчас это не так важно.
– Хорошо, – кивнула Маша, – пусть не важно. Но мне все равно пока не ясно, почему ты решил, что его убили?
– Давай по порядку. Я описал тебе ситуацию так, как она выглядела для всех присутствующих в тот вечер, десять лет назад. Но для меня она выглядела немного по-другому. Когда мы только встретились с Марком, я, как и все, списал его озабоченность и мрачность на пережитый развод и тревогу за ребенка. Но за два часа до ужина он отыскал меня и сказал, что нам нужно поговорить. Я был уверен, что речь пойдет все о том же – о Еве и Олежке. Но ошибся. Он привел меня в эту комнату и начал рассказывать…
...........................................................
…В чулане не нашлось стульев, и сидеть Матвею пришлось на подоконнике. Марк побродил по комнате, бессмысленно тыкаясь по углам, и в конце концов пристроился на полу – точь-в-точь белый медведь в неуютной берлоге.
Сидел, молчал, хмуро смотрел перед собой в одну точку. А Олейников смотрел на него и думал, что именно этим все и должно было закончиться. Они с Евой еще долго продержались.
– Слушай, не увезет она его, не переживай, – успокаивающе сказал он, когда молчание стало затягиваться. – Нельзя без разрешения отца вывезти ребенка, а на подделку документов Ева не пойдет.
Марк поднял на него голубые глаза – светлые, как голубой лед.
– При чем здесь Ева? – глухо пробормотал он. – Не в ней дело.
Матвей замолчал.
Освальд запустил пятерню в свою белокурую шевелюру, резко провел ото лба до затылка, будто хотел поднять самого себя за волосы.
– Поганое дело, – выдохнул он. – Ладно, слушай сюда. И перестань смотреть на меня, как на потерявшуюся собаку, ага?
– Ага, – согласился Матвей. – Только ты пока один к одному соседский лабрадор. Желтый такой, здоровенный, сидит, смотрит умными глазами и ни слова не говорит.
Марк не улыбнулся.
– У меня есть друзья, – сказал он. – Мысины, семейная пара. У них семнадцатилетняя дочь, Даша.
Он снова замолчал.
Матвей прищурился. Первые три фразы были не слишком обнадеживающими.
– Нет, совсем не то, что ты подумал, – заверил Марк.
– Откуда ты знаешь, что я подумал?
– Ты прост, как ящик из-под картошки. Я с ней не спал.
– Уже хорошо!
– Не перебивай. Дашу я помню лет с десяти, она росла на моих глазах. Милая девочка, очень домашняя, серьезная такая… Стеснительная. Поэтому я удивился, когда она позвонила и попросила встретиться.
– Зачем?
– Не сказала. Мы договорились, что я подберу ее возле института и мы заедем в тихое кафе, поговорим. За тот год, что я ее не видел, Даша очень изменилась. Я едва узнал ее, когда увидел.
– Похорошела?
– Да. Была легко смущавшимся неуклюжим подростком, а превратилась в красивую девушку. Но в ней осталось что-то щенячье, детское… Знаешь, есть девушки, похожие на щенков, а есть похожие на кошек…
– Не знаю, – проворчал Матвей, – не было материала для исследования.
– Поверь на слово. В общем, когда в кафе я разглядел ее как следует, она показалась мне не только похорошевшей, но и очень несчастной. Не стала долго ходить вокруг да около и сразу сказала, что хотела посоветоваться со мной по очень важному для нее вопросу. К родителям с этим пойти не могла, а я вроде как друг семьи…
Матвей понимающе кивнул. Добрый, добрый Марк Освальд. Такой надежный, такой порядочный. Если и стоило от кого-то ждать правильного совета, то именно от него.
– Она влюбилась в какого-то козла, в два раза старше нее и вдобавок женатого, – мрачно сказал Освальд. – Он ее совратил. Клялся, что вот-вот уйдет от жены, что они будут жить вместе… Ей еще не исполнилось восемнадцати, у нее не было никакого опыта отношений. Она даже с мальчиками не целовалась, можешь представить? Говорю тебе, славная домашняя девочка.
– Сколько? – спросил Матвей прямо.
– Что – сколько?
– Сколько недель задержки было у славной домашней девочки, когда она пришла к тебе… За чем, кстати? За деньгами на аборт?
Марк поднял на него глаза, и Матвею стало не по себе от непривычной жесткости его взгляда.
– Ты слышишь, о чем я тебе говорю? – поинтересовался Освальд. – Она не профурсетка, которая, залетев, метнулась к знакомому дяде за бабками. Ей нужен был совет. Даже, наверное, не совет… Ей просто нужно было с кем-то поговорить. С родителями – невозможно, подруг у нее не было, или Даша не хотела им открываться. Вот она и пришла ко мне.