Восемь бусин на тонкой ниточке - Михалкова Елена Ивановна. Страница 54

– Н-но, лошадка, – сам себе сказал Олейников.

И они двинулись к дому.

Матвей шел легко и быстро, чуть раскачиваясь влево-вправо, словно ему было не впервой переносить охромевших девушек на спине. От его куртки пахло кожей. Маше ужасно нравился этот запах, и всю дорогу она принюхивалась.

– Ты, конечно, никого не видела? – спросил, не оборачиваясь, Матвей.

– Нет. То есть видела, он ходил наверху, когда толкнул меня в яму. Но я даже не смогла понять, мужчина это или женщина.

– Женщина.

– Почему ты так уверен?

– Только женщина могла придумать идиотскую затею с кольями. Кстати, их утащили у Марфы. Они лежали за погребом.

– Но на это нужно время, – растерянно сказала Маша. – Перенести колья, залезть в яму, утыкать ими дно… Замаскировать ловушку!

– Ерунда, за час можно управиться. Скажем, после обеда, когда все спят. Что ни говори, а я вижу за этим типично женскую изощренность ума.

– Ты же сам сказал, что затея идиотская!

– Идиотская, – согласился Матвей. – Но изощренная.

Он остановился, осторожно опустил Машу на землю.

– Давай передохнем минуту, а?

Он прислонился к дереву, расстегнул куртку. Глядя на него, Маша с изумлением поняла, что он устал.

Устал! Это поразило ее. Он казался выносливым, как бык. Маше просто не приходило в голову, что он тоже может устать.

Матвей стоял, опустив голову. Она только теперь заметила, что виски у него седые, словно присыпанные пеплом. И даже в бровях седина. А на лбу продольные морщины. И еще две, глубокие: от крыльев носа до уголков жестких губ.

Страх, боль, злость, мучившие Машу, исчезли, словно смытые потоком охватившей ее нежности. Он искал ее, нашел, вытащил из этой проклятой ямы, в которой она собиралась умирать. Он ее спас.

Она подалась к Матвею, поцеловала быстрым, скользящим по губам поцелуем.

И отстранилась.

Несколько секунд Матвей смотрел на нее, и вдруг с силой притянул к себе. Огромная ладонь легла на затылок так, что не вырваться, и жесткие губы прижались к ее губам.

Он целовал ее так, как будто они были последними людьми на земле, или первыми, и с них все только начиналось. Как будто не было других женщин – только эта, дарованная ему навсегда. Как будто это был первый и последний поцелуй, отпущенный ему в этой жизни, и нужно было успеть насытиться, напиться ею, чтобы не жалеть все оставшиеся годы, что упустил свое.

Он повалил Машу на землю, придавил ее всей своей тяжестью, так что у нее захрустели ребра, а нога отозвалась резкой болью.

Маша вскрикнула.

Только тогда он нехотя отпустил ее. Сел, качнул головой, словно приходя в себя.

– Извини.

Поднял ее, повернулся спиной, помог Маше забраться, будто не замечая, что она вздрагивает от его прикосновений и старается продлить их, задержать его руки.

И они снова пошли, как прежде: он – едва заметно раскачиваясь из стороны в сторону, она – вдыхая запах кожи от его куртки.

Когда за деревьями показался дом, Маша нарушила молчание.

– Я скажу, что упала в лесу. Да?

– Да. А я скажу Марфе, что все закончено.

– Что закончено? – не поняла Маша.

– Игра в расследование.

Голос его прозвучало сухо, и Успенская не стала расспрашивать. А Матвей не стал ничего объяснять.

Когда утром, добежав почти до края ямы, по едва уловимым признакам он понял, что Маша там, внизу, то застыл, не в силах пройти еще каких-то десять шагов. Он был уверен, что она уже мертва. Он подумал об этом сразу, как только услышал озабоченное бормотание Марфы: «Машка-то козу отвела, да так в лесу и загуляла. А ведь холодно…»

Он тотчас все понял. Хватило доли секунды. Его накрыл ужас понимания, и следом – ненависть к себе, потому что это он все затеял. Он подставил ее, рассказав правду и подключив к своей игре. Сначала – Марфу, теперь – ее.

Тетушке он не стал ничего говорить. Сдернул с вешалки куртку и бросился в лес, догадываясь, что обнаружит там.

Ему удалось выключить все чувства. Выморозить их, иначе невозможно было бы решить эту задачу – найти ее тело. Он быстро шел по тропе, не чувствуя запаха утреннего воздуха, не ощущая прикосновений высокой травы. Шел бесчувственным болваном, бревном, передвигающим тяжелые деревянные ноги.

Потому что он и был болваном. Он позволил ее убить.

И когда, подойдя к яме, увидел ее среди каких-то заостренных палок, стоящую на одной ноге, нелепо машущую руками, жалкую, маленькую, посиневшую от холода, то испытал вовсе не облегчение. Запоздалый ужас, замороженный им на те десять минут, что он шел по лесу, с силой обрушился на него.

Несколько секунд Матвею было трудно дышать. И он сказал про зарядку – лишь бы что-то сказать, лишь бы выдавить комок немоты, застрявший в горле.

Она мгновенно обернулась к нему, и вместо прекрасного лица он увидел перепачканную, расцарапанную мордочку в обрамлении растрепавшихся волос: точь-в-точь страшненький рыжий домовенок из старого мультфильма.

Именно в этот миг его настигло второе озарение. Но Матвей решил, что если первое оказалось ошибочным, значит, и второе тоже далеко от истины.

Прежде чем войти в дом, Олейников пригладил Маше волосы и осторожно стер с лица грязь.

– Где все? – спросила она шепотом. – Почему никого нет на улице?

– Потому что еще не встали. Сейчас только половина девятого.

– Половина девятого? – недоверчиво переспросила Маша. – Не может быть… Я думала, уже полдень! Мне казалось, я сто лет проспала в этой яме! Как минимум, шесть часов.

– Куда меньше, – сказал Матвей.

И добавил про себя: «На твое счастье».

Он помог ей зайти в дом, и из кухни до них донесся бодрый голос Марфы, распевавшей «Ой, мороз, мороз».

Когда в дверях показались Матвей с Машей, она обернулась со словами:

– А-а, нашлась пропажа!..

И деревянный черпак выпал у нее из рук.

– Господи, твоя воля, – выдохнула Марфа. – Девочка моя, что случилось?!

В двух словах Матвей описал, в чем дело.

– Ее нужно в тепло, ноги растереть, – закончил он. – Займись этим, а я вернусь в лес.

Маша подскочила бы, если бы не стояла на одной ноге.

– Зачем?!

– За козой, – коротко ответил Матвей.

Полчаса спустя он вернулся и застал одну лишь Марфу.

– Где был? – тихо спросила она.

– Искал следы вокруг ямы, – так же тихо ответил Олейников. – Бесполезно. Трава примята, но ее мог примять любой. Ты не видела никого, кто выходил утром из дома? Или возвращался?

Старуха покачала головой и горестно прошептала:

– Господи, что ж это делается…

– Где Маша?

– Я ее вымыла, отогрела, ножку растерла домашней мазью да коньяку в нее влила. Уложила в постель. Бедная девочка! Ох, Матюша, что же нам делать?!

Матвей обнял тетушку за плечи.

– Заканчивать игру. Прости, Марфа, я не вижу другого выхода. Уже два человека пострадали, а мы не продвинулись ни на шаг.

Олейникова вздохнула и опустила голову.

– Послушай, ты их десять лет не видела и еще столько же не увидишь, – проникновенно сказал Матвей.

– А как же Генка с Леной? – с силой возразила старуха. – С ними-то вижусь! Ох, хоть бы про них знать наверняка…

– Ну не узнаем мы, кто это, не узнаем! Или узнаем, когда будет поздно. Он уже два раза попытался, на третий раз его попытка может оказаться успешной.

– Какая попытка? – раздался игривый голос.

Матвей с Марфой, застигнутые врасплох, обернулись. В дверях стояла Ева, кутаясь в махровый халат, и невинно улыбалась.

– Оладьи готовлю, – буркнула Марфа. – Две первых были комом, глядишь, с третьей попытки получится.

Ева покачала головой и погрозила Олейниковой пальчиком.

– Ой ли, Марфа Степановна! Я чувствую, вы меня обманываете. Ну ладно, секретничайте дальше, не буду вам мешать.

Она подмигнула Матвею и удалилась.

– Слушай, Марфа… – Матвей хмуро глядел Еве вслед. – Не думаешь ли ты…

– Думала уже, думала, – раздраженно сказала старуха. – Подозрительно быстро она оклемалась после отравления! Ты ведь об этом?