Восемь бусин на тонкой ниточке - Михалкова Елена Ивановна. Страница 64

Значит, все-таки либо бросили, либо упали.

До сих пор они рассматривали только одну версию. Она казалась самой вероятной. Но что, если и здесь они ошибались?

Допустим, кто-то забрался в самую сердцевину густых кустов. Что привело его туда, этого таинственного человека? Быть может, он прятался? Бежал за котом, как сама Маша? Присел по естественной надобности?

Подумав о третьем варианте, Успенская хмыкнула. Выражение «гадить под окнами» в этом случае приобретало буквальный смысл. Вот только кому понадобилось бы…

И вдруг ее словно толкнуло. «Под окнами»!

Постойте-постойте… Минуточку… Дайте сообразить…

Маша зажмурилась от напряжения. Двое мужчин разговаривают возле окна, и оно, конечно, распахнуто настежь, потому что вечер теплый. Ведь Марк потом пошел купаться… А третий – третий стоит в темноте под окном, скрытый густой листвой, и слышит их разговор. Ветки бузины хватают его за руки, когда он пытается выбраться наружу под покровом ночи, и он не замечает, что непрочный замок браслета расстегивается и часы соскальзывают с его запястья – вниз, в редкую траву.

Что ж, все логично… Но отчего же тогда Анциферов изменился в лице, увидев часы у Матвея? Если их подарили не ему…

Маша раскрыла глаза. Бог ты мой, ну конечно!

Если их подарили не ему, значит, это он их подарил.

Картина высветилась у нее перед глазами, словно включили прожектор и направили на стену дома, на окно, на зеленеющие кусты. Все встало на свои места.

И тот человек, что прятался в зарослях бузины, тоже стал виден отчетливо и ясно.

Матвея и чету Коровкиных запыхавшаяся Маша нашла в гостиной мило беседующими за столом. Олейников едва взглянул на ее раскрасневшееся лицо – и оборвал фразу на полуслове.

– Что случилось? – резко спросил он, поднимаясь. – Где ты была?

Но Маша не слушала его.

– Матвей, – тяжело дыша, спросила она, – как зовут Нюту?

Нюта сидела на скамейке в больничном саду. Садик был чахлый, замусоренный. В неглубокой луже у скамейки дрейфовал косяк окурков. Нюта следила за ним, не отрывая глаз: влево-вправо, влево-вправо.

Потому она заметила этих двоих только тогда, когда они подошли вплотную.

Лицо у Матвея было непроницаемое, а вот рыжая сразу себя выдала. Такими глазами смотрела на Нюту, что Игнатова все поняла.

Но ей было все равно. Она даже не стала притворяться, будто удивлена… Сил не осталось.

В ней ничего не осталось. В голове стояла пустота, гнетущая, как больничный коридор. Удивительно, но она никогда не попадала в больничные коридоры как пациентка. Или жена пациента. Оказывается, это совсем не то же самое, что ходить по ним медсестрой. Как сильно все меняется в зависимости от того, кто ты такой…

Нюта уцепилась за эту мысль, как за спасительную веревку, и попыталась обдумать со всех сторон. Но мысль ускользала. Перед глазами вставал бесконечный больничный коридор с бесконечными дверями.

За одной из них лежал ее Кеша.

Кеша, любовь ее, мечта ее, счастье ее, жизнь ее… Ее дыхание. Без него она – ничто, пустота в оболочке. И в животе ее пустота, и в голове ее пустота, и в душе пустота. Да и нет у нее души. Душа появляется тогда, когда рядом Кеша.

Нюта бы помолилась, если бы умела. Но она не умела. Кому молиться, если ее божество лежит здесь, и лицо его перекошено? Как он спасет ее, если спасение нужно ему самому?

Господи, Кешенька…

С губ Нюты сорвался еле слышный стон.

А эти двое, Матвей и рыжая, все приближаются, непереносимо живые, отвратительные в своей красоте. Они – здоровые, а он – там, в больничной палате.

Нюта уничтожила бы весь мир, согласилась отдать бы все, и своего ребенка тоже, и всех детей, рожденных и нерожденных, лишь бы было наоборот.

Они остановились рядом, рассматривая ее, будто редкое животное. Но сказали не то, что она ожидала услышать.

– Нюта, сколько вам лет? – спросила Маша, почему-то снова перейдя на вы.

Игнатова даже не подняла на нее глаза.

– Двадцать восемь, – отстраненно проговорила она. – Я знаю, вы думали, меньше.

– У вас лицо без единой морщинки, – сказала Маша и присела перед ней на корточки. – Вы очень юно выглядите, Нюта. Я была уверена, что вам не больше двадцати трех.

– Ну и что? – равнодушно поинтересовалась девушка.

– Десять лет назад вам было восемнадцать. Восемнадцать, а не тринадцать или четырнадцать, как все мы полагали. Это многое меняет.

Нюта сбросила туфли и поджала ноги под себя. Она была в том же светлом платье, в котором Успенская увидела ее первый раз. Только на плечи наброшена простецкая куртка слишком большого размера – явно одолжил кто-то из медбратьев.

Она казалась такой юной, такой беззащитной…

– Это ведь вы их убили, – мягко сказала Маша. – Вы, а вовсе не ваш бедный Кеша.

Девушка дернула плечиком, словно говоря: отстань.

Но от нее не отстали.

– Зачем? – спросил Матвей, наклоняясь к Нюте.

– Послушайте, какая разница! – скривилась она. – Эти люди давно умерли, уже десять лет прошло! Зачем вам что-то знать об их смерти? Я не понимаю… Все это было слишком давно и не имеет значения.

Олейников издал невнятный звук. Но Маша отнеслась к ее словам спокойнее. Нюта сразу знала, что рыжая – толковая.

– Для нас имеет, – сказала Маша. – Марк был другом Матвея. Понимаете, что такое друг?

Успенская спрашивала без насмешки, и Нюта отрицательно покачала головой.

– У меня нет друзей, – сказала она. – Они мне не нужны. Есть Кеша.

«Да, Кеша, который тебе за отца, любовника, мужа и друга», – подумал Матвей. Но ничего не сказал. Олейников мало чего боялся, но девушка на скамейке пугала его, заставляла вспомнить жутковатые легенды про лисицу-оборотня, что днем бродит по улицам в облике девушки, а по ночам перегрызает горло поздним прохожим.

Правда, в Нюте ничего не было от лисицы. Скорее от голубки.

– Кеша… – задумчиво повторила Маша. – Это все из-за него?

Нюта закусила губу и кивнула.

– Вы были очень влюблены в него… Вы знали, что у него есть любовницы кроме вас?

Девушка пожала плечами:

– Ну и что? Я знала, что между нами настоящая любовь, единственная, которая случается с двумя людьми в их жизни. Все прочие – пустяк. Несерьезно.

– Зачем же тогда ты убила Дашу Мысину, если это был пустяк? – не удержался Матвей.

– Она была плохая! – с глубокой убежденностью сказала Нюта. – Я следила за ними и видела, как Кеша смотрел на нее. Он ее боялся! Она могла все испортить, если бы о ней узнала жена Кеши и выгнала бы его. Он должен жить так, как он этого заслуживает!

– Ты столкнула ее с моста, – глуховато сказал Матвей.

Нюта просто кивнула.

– Она не мучилась, – добавила девушка секунду спустя. – Ударилась о землю – и все. Если бы можно было выбирать свою смерть, я бы тоже так хотела.

– А Марк?

– Марк… – повторила Нюта.

И улыбнулась.

…Слава богу, во дворе не оказалось собак! Как пить дать, они бы подняли тревогу, увидев ее. К тому же собаки отчего-то не любили Нюту, хотя она относилась к ним хорошо. Могли бы и покусать…

Но старуха Олейникова не держала собак. Нюта легко перебралась через ограду и скользнула к дому, стараясь держаться в тени.

Бабка, конечно, думает, что ее внучка спит в своей постели… И только удивляется, отчего Нюта легла так рано. Дверь в свою комнату Нюта предусмотрительно закрыла на щеколду, а сама выбралась через окно.

Бабка обрадовалась, когда ее ненаглядная девочка вдруг решила навестить ее в Зотово. То наотрез отказывалась приезжать, говорила, что скучно, и вдруг свалилась в субботу, как снег на голову. «Соскучилась!» – умилялась бабушка.

Соскучилась, да только не по тебе. Кеша, любимый Кеша с женой только что вернулся из поездки. Она не видела его целый месяц! И весь месяц ее раздирала глухая тоска. Впору было бы выть на Луну от охватившего ее одиночества.