Без права на жизнь - Голодный Александр Владимирович. Страница 9

— А то. А пока накачай ребятам воду в бутыли.

— Подставляй.

Насос скрежетал и сипел, мужик размеренно (вот у кого с силой нормально) работал рычагом.

Наконец с фырканьем, толчками из трубы забила темная в слабом освещении вода.

— Благодарю, уважаемый Ложка.

— О, точно Боров базарил — вежливый Зомбак! А это твой кореш Полудурок?

— Можно сказать и так.

— Интересные дохляки. На сортировке были?

— Я первый раз пойду, а мой друг две отработал.

— Да, жаль, если ты зажмуришься. Хотя… Воду сам потащишь?

— Конечно, возьмем по бутыли в руку и пойдем.

— Тогда, может, и не зажмуришься.

Нести тяжело. Совсем плохо стало, когда зашли за кучи и Солдат перестал видеть.

— Стой, братишка. Давай ты остаешься здесь, а я оттащу тару по одной и проведу тебя.

Да и одна бутыль — не малина. Хорошо, что вчера крышки нашел, расплескал бы половину. Шалаш. Ставим и назад. Со второй вообще поплохело. Пришлось остановиться и подышать минут пять. Назад даже пустым идти нелегко.

— Погоди, дружище, передохну. Пожадничал, силы не рассчитал.

— Сеант, есте, есте.

— Вместе предлагаешь? Попробуем.

Плечом к плечу, поддерживая друг друга, спотыкаясь, на заплетающихся ногах еле дошли. Накрываем тару картоном, снимаем кроссовки, смотрим время — ого, пятый час. Все, спать. Здоровый сон продлился почти до обеда. Только и успел, что отложить журналов с комиксами и кобылками да получше спрятать емкости с мутноватой водой.

— Уважаемый законник, вы не могли бы позвать законника Борова?

— Ахренеть. Ты кто?

— Зомбак.

— Мля, Боров пари выиграл. А все думали — порожняк гонит. Ну-ка, вякни еще чо.

— Уважаемый законник, я думаю, что законник Боров выйдет с удовольствием — он выиграл. А кто проиграл пари?

— Мля, вежливый Зомбак, гы-гы. Шило с Кожаном, фуфлыжники, просрали, гы-гы. Ща, жди.

Дожевывая, из ангара выходит Боров. Лицо его просто лучится удовольствием.

— Ха, зомбачок! Как, не кашляешь?

— И тебе здоровья, законник Боров. С выигрышем.

— Да, мля, Шило с Кожаном попали. Кожан расплатится, а вот Шилу — кранты. Что в мешке?

— Журналы. Эти — с комиксами, эти — с женщинами.

— Ну-ка. Мля, нормально. Путем. А что еще дельное есть?

— Так я же не знаю, что в цене, что надо.

— Мля, я и забыл, что ты стертый — базаришь по делу, башка варит. Короче, шмотье поновее, бухло, ну, с градусами, журнальчики, курево… Если что необычное, чтобы лампочки там, с кнопками — все ко мне. Уяснил, зомбачок?

— Я понял, законник Боров. Только тут проблема вырисовывается: Шило с Кожаном ведь отомстить захотят. На законника они не прыгнут, а меня с корешем ведь и убить могут.

— М-да? Что, складно базаришь, в масть. Ладно, я с братвой перетру. Но на сортировке каждый отвечает за себя сам.

— Да я согласен, только чтобы по закону все было.

— Не ссы, зомбачок. Когда поднесешь? По роже твоей хитрой вижу, что нычка есть. Так?

— На понт берешь, законник Боров. Как добуду, так и принесу.

— Ха! Ну, лады. Куда щас?

— В очередь, за обедом.

— Для Борова очередей нет. Где твой кореш?

Я махнул выглядывающему из-за угла Солдату, и Боров повел нас в ангар к раздаче.

— Стоять, дохлятина.

Заросший, с застарелым могучем амбре мужик испуганно сжался и отшатнулся от бака.

— Ложка, сделай по-щедрому.

Да, столько нам еще не наливали — до краев. И, похоже, мясцо проскочило. Вместе с Боровом подошли к выходу.

— Не ссы, Зомбак, канай, я позырю.

— Благодарю, законник Боров. До свидания.

— Тебе не кашлять.

При всем желании и аппетите съесть такие порции не получилось. С тугим, как барабан, животом, вспотев, отваливаюсь от ведерка. Еще треть осталась.

— Солдат, я готов. Ты как?

Напарник с осоловевшим видом через силу добивает свою половинку честно разделенного пополам кусочка проваренного бекона.

— Давай, братишка, оставим на полдник. У нас еще хлебушек есть, горчица. А сейчас пойдем поспим.

— Пои, Сеант.

Сон — лучшее лекарство. Проснулся бодрый, с настроением поработать. Не заняться ли нам стиркой? Давно пора.

Еще при разборке строительных мешков отложил три пластмассовых ведра литров по семь. Теперь два шкурю шпателем от остатков засохшей белой краски, третье Солдат аккуратно отбивает от штукатурного раствора. Споласкиваем, переливаем воду. М-да, осадок грязи на дне бутылей заметный. Без кипячения пить опасно. В первом ведре замачиваем, во втором будем стирать, а третье — полоскать. Начать надо с трусов, пары самых крепких футболок, всех целых носков и полотенца. Где наша канистра с моющей смесью?

Первый раз в этом мире ложусь спать с потрясающим ощущением чистоты. Выстирав и развесив вещи, мы с Солдатом намылились и вымылись сами, вылив на себя и грязнющую воду для замачивания, и не менее черную стирочную, и мутную для ополаскивания. Израсходовалось и отложенное НЗ в четвертой емкости. Но оно того стоило. Завернувшись в шторы, умиротворенно доели все продуктовые запасы, попили из чистых настоящих чашек водно-соковую смесь. До захода солнца напарник рисовал, я из нескольких неисправных поясных ремней делал два рабочих — хватит нам шпагатом подпоясываться, довел до ума дождевые накидки. Нарастил длину, ширину, подклеив скотчем полосы полиэтилена, скотчем же прихватил обрезки шпагата — получились завязки.

Я сидел во главе длинного стола. Жена, сын, сильно постаревший отец, вся родня что-то обсуждали, выпивая без тостов и закусывая. Слов не слышу, но знаю — говорят обо мне. А где моя тарелка? Стеклянная стена отгораживает застолье, в спину тянет зябкой сыростью, нарастает тревога. А за столом уже все молчат и горько, со слезами смотрят на меня. Что? Нет! Рванувшись к ним, ударился о твердь стены, и сон рассыпался.

Тянет прохладой, в щелях сереет рассвет, подсыхают слезы на щеках. Прижавшись теплой спиной, тихонечко посапывает Солдат. «Девять дней», — я это знаю точно. Девять дней прошло там, в моем мире, покинутом навсегда. Воспоминания о прошлой жизни пролистывались в памяти: школа в военном городке, военное училище, увольнительные, отпуска, стажировки, встреча с будущей женой. И вот лейтенантские погоны, первая воинская часть, рождение сына. Командировки, служба, дом. Тоска подхлестывает чувства, страницы жизни мелькают быстрее, ярче, и так до последнего дня, до молнии, оборвавшей прошлую жизнь и начавшей новую. Я помню и фрагменты из безвременья о будущем родных. Спасибо, Господь, за это.

Прогорев, печаль тихо спряталась в глубине души вместе с первыми лучами солнца.

— Подъем, Солдат, для нас наступает рабочий день.

— Поем, Сеант.

Мы опять слаженно «бомбим» бытовые кучи. И пусть они бедноваты на еду (с трудом накопали засохших печенек, хлопьев и корок на завтрак), зато одежда, журналы, раскрошившиеся сигареты в мятых пачках попадаются регулярно. Набрал несколько пар сломанных солнцезащитных очков (может, починю), зажигалок, а главное — нашли гнутые маникюрные ножницы и жменю таблеток и пузырьков из просроченной аптечки. Не забыл и про моющие средства, и про недодавленные тюбики. В общем, на обед идем с хорошим настроением.

Расположившиеся у входа в ангар бандюки сгоняли всех приходящих в одну кучу. Попались и мы с Солдатом. Стояли со своими ведерками, наблюдая, как в ангаре исчезает хвост очереди пришедшей на обед сортировки. Напарник, да и остальные не дергались, похоже, такие сборы случаются регулярно. Новые люди практически перестали подходить, и из кольца бандюков выдвинулся один.

— Ша, завалили жральники, дохлятина! Сегодня с вечера вы, уроды, подрываетесь на сортировку. Как заходит солнце — жратва. Мля, все поняли, дохлятина? Кто снычится — хана, уроем, в натуре. Все, жрать, твари.

Толпа качнулась, двинула к воротам.

— Зомбак, канай сюда.

— Доброго дня, законник Боров.

— Не кашлять. Есть что?

— Журналы там остались, а принес — вот.

Заглянув в пачку сигарет, Боров расплылся в улыбке: