Код да Винчи - Браун Дэн. Страница 30

С секретным заданием.

Не у тебя одного есть секреты, подумала она.

Сестра Сандрин заведовала не только церковным имуществом. Она была стражем Сен-Сюльпис. Старинные колесики и винтики вновь пришли в движение. Прибытие незнакомца, его возня у обелиска – все это сигнал от братства.

Сигнал тревоги.

Глава 25

Посольство США в Париже размещалось в компактном комплексе зданий на авеню Габриэль, к северу от Елисейских полей. Эти три акра земли принадлежали Америке, что, в свою очередь, означало, что на всех граждан, оказавшихся на этой земле, распространяются те же законы и подлежат они той же защите, что и граждане, проживающие на территории Соединенных Штатов.

Ночная дежурная-оператор была погружена в чтение журнала «Тайм», когда от этого занятия ее отвлек телефонный звонок.

– Посольство США, – бросила она в трубку.

– Добрый вечер, – человек говорил по-английски с французским акцентом, – мне нужна ваша помощь. – Говоривший старался быть вежливым, но в тоне его явно улавливались командные и раздраженные нотки. – Мне сообщили, что на вашу автоматизированную систему для меня поступил звонок. На имя Лэнгдона. К сожалению, я забыл цифровой код доступа. Эти злосчастные три цифры. Если поможете, буду вам премного благодарен.

Девушка-оператор растерялась:

– Простите, сэр. Но это послание, должно быть, поступило очень давно. Дело в том, что два года назад ту систему сняли из соображений безопасности. Кроме того, код доступа состоял из пяти цифр. А кто вам сказал, что для вас поступило сообщение?

– Так у вас нет автоматизированной системы приема звонков?

– Нет, сэр. Любое сообщение теперь записывается в бюро дежурным. Как, вы сказали, ваше имя?

Но мужчина уже повесил трубку.

Вконец обескураженный Безу Фаш брел по набережной Сены. Он был уверен, что Лэнгдон набирал какой-то местный городской номер, потом назвал код из трех цифр и выслушал запись. Но если Лэнгдон звонил не в посольство, куда, черт побери, он звонил?

Тут взгляд Фаша упал на мобильник, и он понял, что ответ в прямом смысле у него в руке. Ведь Лэнгдон пользовался моим телефоном!

Фаш нажал несколько клавиш и получил доступ в меню, представлявшее список недавно набранных телефонных номеров. И нашел номер, по которому звонил Лэнгдон. Парижский номер плюс код доступа из трех цифр. 454. Фаш тут же набрал.

После нескольких гудков он услышал женский голос.

– Bonjour, vous etes bien chez Sophie Neveu, – сообщил ему автоответчик. – Je suis absente pour le moment, mais…

У Фаша вся кровь прихлынула к лицу, пока он набирал код доступа – 4… 5… 4.

Глава 26

Несмотря на репутацию величайшего в мире произведения искусства, «Мона Лиза» была совсем небольшой картиной, размером тридцать один на двадцать один дюйм, то есть даже меньше репродукций с ее изображением, продававшихся в сувенирном киоске Лувра. Она висела на северо-западной стене за пуленепробиваемым стеклом толщиной два дюйма. Написана она была маслом по дереву, на популярной в те времена среди живописцев доске из тополя, а словно затягивающая полотно туманная дымка свидетельствовала об умении да Винчи пользоваться техникой сфумато, создававшей эффект плавного перехода одной формы в другую.

Обосновавшись в Лувре, «Мона Лиза» – или «Джоконда», как называли ее во Франции, – дважды похищалась. Последний раз – в 1911 году, когда она загадочным образом исчезла из «salle impenetrable» [35] Лувра под названием Ле салон карре. Парижане рыдали прямо на улицах и писали письма в газеты, умоляя воров вернуть похищенную картину. Два года спустя «Мону Лизу» обнаружили в гостиничном номере во Флоренции, спрятанную в сундук с двойным дном.

Лэнгдон, дав Софи ясно понять, что уходить никуда не собирается, вместе с ней двинулся к картине. «Мона Лиза» находилась ярдах в двадцати, а Софи уже включила фонарик, и тонкий голубоватый луч высвечивал пол впереди. Софи, точно минер с миноискателем, водила лучом, стараясь обнаружить следы люминесцентных чернил.

Шагая рядом с ней, Лэнгдон вдруг ощутил волнение – с ним так всегда бывало, когда предстояла встреча с выдающимся произведением искусства. Напрягая зрение, он всматривался сквозь красноватое освещение. Вот слева мелькнул восьмиугольный диван, издали он напоминал одинокий островок среди мерцающей глади паркета.

И вот Лэнгдон уже начал различать прямоугольник темного стекла на стене. Он знал, что за этим стеклом в гордом уединении находится самое прославленное живописное полотно в мире.

Лэнгдону было известно, что статус «Моны Лизы» как самой величайшей картины в мире не имеет ничего общего с загадочной улыбкой изображенной на ней женщины.

Не связан он был и с таинственными интерпретациями, приписываемыми ей искусствоведами разных времен. Все очень просто: «Мона Лиза» стала знаменита потому, что являлась наивысшим достижением Леонардо да Винчи как живописца. Путешествуя, он всегда возил картину с собой. А когда его спрашивали почему, отвечал, что ему трудно расстаться с этим самым возвышенным изображением женской красоты, принадлежавшим его кисти.

И все равно многие искусствоведы подозревали, что такая привязанность Леонардо да Винчи объясняется чем-то иным, нежели просто художественным совершенством. В действительности полотно являлось довольно стандартным портретом, исполненным в технике сфумато. И привязанность Леонардо к этому своему творению, как утверждали многие, имела куда более глубокие корни: в слоях краски крылось тайное послание. «Мона Лиза», по мнению ряда искусствоведов, являлась скрытой шуткой художника. Игривые аллюзии, которые вызывало это полотно, описаны во многих книгах по искусству, и тем не менее подавляющее большинство людей были склонны считать главной загадкой улыбку Джоконды.

Никакой тайны тут нет, думал Лэнгдон, приближаясь к картине и наблюдая за тем, как на стене все отчетливее вырисовываются очертания полотна. Абсолютно никакой тайны.

Не столь давно Лэнгдон объяснял тайну «Моны Лизы» довольно необычным слушателям – группе заключенных в федеральной тюрьме Эссекса. Семинар Лэнгдона был частью программы, разработанной в Гарварде и призванной нести культуру в самые отсталые слои населения, коими считались обитатели тюрем. «Культура для заключенных» – так называли эту программу коллеги Лэнгдона.

Лекция проходила в тюремной библиотеке. Лэнгдон демонстрировал слайды и делился тайнами «Моны Лизы» с группой заключенных-мужчин. К его удивлению, они слушали с интересом и отпускали хоть и грубоватые, но остроумные реплики.

– Можно заметить, – говорил Лэнгдон, расхаживая перед увеличенным изображением картины на стене, – что задний план, фон за ее лицом, неровный. – И он указал, где именно. – Да Винчи изобразил линию горизонта, и в левой части она у него значительно ниже, чем в правой.

– Под мухой был, что ли? – спросил один из слушателей. Лэнгдон усмехнулся:

– Нет. Да Винчи не слишком часто напивался. Это один из его маленьких фокусов. Понизив линию горизонта с сельским пейзажем в левой части картины, он зрительно увеличил лицо Моны Лизы. Весьма характерный для него прием. Ученые утверждают, что согласно концепции женского и мужского начал левая сторона всегда считалась женской, а правая – мужской. Ну и поскольку Да Винчи по своим взглядам был поклонником женственности, вот он и изобразил ее лицо более величественным благодаря искривлению горизонта.

– Я слышал, он пидером был, – сказал низкорослый мужчина с козлиной бородкой.

Лэнгдон поморщился:

– У историков неоднозначное мнение на сей счет. Но вообще-то вы правы. Да Винчи был гомосексуалистом.

– Так вот почему он баловался этими феминистскими штучками?

– Не совсем так. Да Винчи старался найти баланс между мужским и женским началами. Верил, что душу человека можно считать просвещенной лишь тогда, когда в ней счастливо уживаются оба начала.