Знамение пути - Семенова Мария Васильевна. Страница 42

Потому что за ним была погоня.

Много раз он слышал у себя за плечами погоню… Вот только нынешняя отличалась от всех прежних не менее, чем серотуманное поле, раскинувшееся кругом, от любого из мест, где ему когда-либо доводилось бывать.

Эта погоня не перекликалась, не трубила в рога. Не молчала, незаметно подкрадываясь.

Она – пела…

Вначале его слуха достигали только ослабленные расстоянием отдельные глухие, мерные вскрики низких голосов, ниже, чем бывают у человека. Сущий рык, исходящий из огромной груди, словно там, вдалеке, невидимо ворочалось нечто невообразимо громадное. Но рык содержал в себе смысл, который вполне удавалось понять, и Волкодав понял: ищут.

Потом голос одного невозможного существа начал распадаться на множество отдельных, но и каждый сам по себе был таков, что никому в здравом уме не хотелось бы услышать его у себя за спиной.

«Ох… ох-ох-ох… ох… ох-ох-ох…» – неторопливо и грозно выводили самые низкие.

«Ах, а-ах, ах, а-ах», – с кровожадной уверенностью вторили более высокие.

«Иииии-уууууу…» – заходились самые пронзительные.

Всё вместе складывалось в хор, поистине жуткий и потрясающий. В нём не было слов, но Волкодаву они и не требовались. И так прекрасно разумел, о чём поют.

Это была древняя, как само время, Песнь Ночи…

Не той ночи, что с уходом солнца является сменить славно поработавший день, даря отдых и покой. Нет… Это была Ночь вроде той, что царила в пещерах Самоцветных гор задолго до того, как там появились первые люди. И которая сомкнётся за спинами у людей, когда наконец истощится последняя жила и люди оттуда уйдут. Сомкнётся, чтобы воцариться уже навсегда…

…Но не просто отсутствие света. Это – Тьма, в которой свету не выжить. С ней встречались исподничие, посланные на разведку и заблудившиеся в хитросплетении ходов, промытых подземными водами. Гаснет, задохнувшись в неравном противоборстве, маленькое пламя фонарика, и ты остаёшься один в черноте подземной могилы. И, сколько ни говори себе, что где-то совсем рядом работают тысячи людей, что, может, кого-то ещё пошлют за тобой и посланные на подмогу успеют тебя разыскать – это не имеет значения: ты один в беспредельной Ночи, заполонившей весь мир. Ты один, словно в смерти, в которую каждый тоже вступает сам по себе…

Погоня приближалась. Волкодав понял это по тому, как изменились поющие голоса. Отрывистое немногозвучие сменилось мощным распевом. Голоса о чём-то советовались, готовились торжествовать… Тьма бесплотна. Но у неё в услужении великое множество тварей из плоти и крови. И – весьма кровожадных…

Ну что же, Волкодав неплохо умел объясняться на доступном им языке… Как говорили проходчики: бесполезно бросать вызов горе, но с каждым отдельным её камнем вполне возможно поспорить. И вдобавок он достиг места, к которому стремился, уходя от преследователей. Равнина, казавшаяся беспредельной, кончилась, пересечённая громадной стеной. Сколь высоко вверх и далеко в стороны простиралась она, он не мог рассмотреть – всё застил туман, непроницаемый и неподвижный. Но в стене была дверь. Вернее, ворота. С тяжёлыми бронзовыми створками, надёжными и несокрушимыми даже на вид, и со скважиной для ключа.

Волкодаву сразу показалось, что где-то, когда-то он уже видел нечто подобное… Он не смог сразу вспомнить, где и когда, и даже сказал себе, что не время вспоминать и гадать, ибо погоня вовсе не собиралась скалываться [14], а ключа у него не было, и это значило, что следовало приготовиться к бою…

И вот тут его осенило. Это были не просто ворота, сделанные людьми и запирающие какой-то проход. Это были – Врата! И он вправду стоял перед ними когда-то. И в прошлый раз за них тоже ушли те, кто был ему дорог, а он остался, потому что ключа, как и теперь, с собой не принёс.

И нужно было вспомнить что-то ещё, и он почти вспомнил, но тут время, и без того слишком щедро отпущенное ему, истекло.

Песня Ночи достигла пронзительной силы. Твари, настигавшие Волкодава, чуть только не плакали в исступлённом предвкушении крови.

Что ж!.. Он повернулся к ним лицом и, ощериваясь, потянул из наплечных ножен Солнечный Пламень.

Серая равнина, по которой он только что шёл, успела претвориться в большой зал старой, давно заброшенной выработки. Навис тускло освещённый камень тёмных пористых стен, хранивших неровные шрамы, оставленные зубилами. Волкодаву некогда было ни удивляться, ни рассматривать их. В подземный зал медленно, вроде бы не очень сообразно неистовой песне, входила толпа.

Преследователи напоминали людей, облачённых в длинные, словно сотканные всё из того же пепельного тумана плащи. А может, зверей, поднявшихся на дыбы. Ближе, ближе… Волкодав стоял, держа перед собой верный клинок, и ждал последнего боя. Он знал, что Врата за его спиной – не из тех, которые всякий пожелавший войти может высадить силой. Знал из опыта. Но тот же опыт внятно говорил: не доверяй ничему, за чем не присмотрел сам.

Шедший первым, не задерживая размеренного шага, поднял руку и откинул с головы капюшон. Его движение повторил второй, третий, четвёртый…

И Волкодав увидел совершенно одинаковые лица. Даже более одинаковые, чем у близнецов. Одно и то же лицо, повторённое множество раз.

Это было лицо кунса Винитария по прозвищу Людоед…

Солнечный Пламень сам повёл руки, державшие оплетённую ремнём рукоять. Длинное лезвие гневно свистнуло и вкруговую рубануло каменный пол, порождая поперечную дугу между Волкодавом и близящейся погоней. Камень послушно расступался перед летящим клинком…

Но это оказался самый последний удар, который славному мечу суждено было нанести. Знать, отдал всю силу, вложенную в него древним кузнецом, и всю честь, что стяжал в руках своего нынешнего владельца. И – умер…

Уже выйдя из камня, уже победив, узорчатый буро-серебристый клинок тихо прозвенел, словно говоря что-то Волкодаву на прощание… и разлетелся мерцающими звёздами осколков. В руке у венна осталась осиротевшая рукоять. В ней больше не было никакой жизни.

Замершие было преследователи дружно качнулись вперёд… Однако тут каменная толща под ногами издала глухой, страшный стон, и трещина начала расширяться. А потом…

Словно войско, спешащее на последний зов уже павшего героя, из щели рванулись и ударили вверх стремительные прозрачные мечи – те самые, которых так боялись проходчики, работавшие на нижних уровнях подземелий. Волкодав расхохотался, приветственно вскидывая руки. На душе стало легко и покойно. Вот теперь вправду будет всё хорошо.

Он успел даже заметить, что мечи были чем-то похожи на зубы громадной пасти, напоминавшей собачью…

Волкодав проснулся. И долго лежал с открытыми глазами, слушая многоголосые шёпоты Зазорной Стены.

Кузнец Шаршава Щегол должен был не просто встретить шедшую к нему Оленюшку и, с благодарностью отведав блинов, об руку с нею отправиться к праздничным ярильным кострам. Сегодня он должен был поднести ей подарок. Так всегда поступает парень, явившийся просить у девушки бус.

Всё равно, каков будет подарок. Хоть корзиночка пряников, если он искусен в смешивании душистых трав и к нему благосклонна хлебная печь. Это может быть прялка, если парень видит душу дерева и умеет показать её остальным. Или что-нибудь из металла, пригодное для девичьего обихода, – ножницы, вязальный крючок, рогатый ухват, – если молодой жених, как Шаршава, побратался с молотом и огнём. А может быть и вышивка бисером, ибо этому рукоделию обучают всех веннских мальчишек, когда им приходит пора постигать науку терпения.

Обязательное условие только одно. Подарок должен быть непременно украшен изображениями зверей, коих чтят в родах невесты и жениха.