Отстрел невест - Белянин Андрей Олегович. Страница 6
– Что ты несёшь, Митя?!
– А ну вилазь, пан участковый! – продолжал надрываться молодой есаул. – Не то зараз ворота знесём та вас, панове, нагайками до атамана погоним!
Я так и не понял, шутит этот парень или говорит всерьёз. Просто не успел понять, потому что с двух прилегающих улочек показались возбуждённые толпы народа. К нашему отделению шествовал весь кузнецкий квартал и ткацкая слобода. Ругань и крики висели в морозном воздухе не замерзая. Уперевшись рогом в самонадеянных запорожцев, лукошкинцы на минутку замерли…
– Православные, милицию бьют! Ну поможите кто чем может…
Кажется, это прокричал Митька. Всё… уволю… поздно…
Согласитесь, на тот момент у меня были очень веские основания для его увольнения из штата. Я часто его увольнял… То есть это случалось и раньше… В горячке, в спешке, по делу, просто так, может быть, даже несправедливо… Но! За сегодняшний поступок его стоило просто расстрелять. Только так, и непременно без суда и следствия! Понимаю, что слышать такое из уст участкового несколько странно, но другие мысли тогда мою голову не занимали.
Двадцать с чем-то казачков развернули лошадей, отработанно занимая круговую оборону. С двух сторон их теснили насупившиеся лукошкинцы с тяжёлыми клюшками в руках, а путь к отступлению перекрывал забор нашего отделения. Где пропадал Еремеев – ума не приложу! Я сам ни за что не сумел бы навести порядок, это только в сказочках драчуны разбегаются от одного осуждающего взгляда дяденьки милиционера… Но, чёрт побери, что же там могло довести горожан до такой точки кипения? Ведь если вдуматься, то соперники и одного тайма сыграть не успели…
– Дозвольте мне, Никита Иванович? – Я не сразу сообразил, какая сила снимает меня с ворот и вежливо сажает в сугроб. – Уж я-то обстановку криминальную за версту чую… Не след нам тут смертоубийство допускать, так ведь? Ну дак я сейчас с ними со всеми душевненько побеседую… Они у меня враз к консенсусу придут! Прибегут аж!
Ничего не могу сказать в своё оправдание – я молча сидел, как загипнотизированный кролик, глядя на Митьку, занимающего моё место. Быть может, даже на мгновение загордился его могучей фигурой в форменном милицейском тулупчике нараспашку…
– Граждане-господа-товарищи, чтоб вас! Пока царь Горох горькую пьёт от женитьбы неминуемой… Пока Бабуленька Ягуленька сны французские про красные мельницы откушивает… Пока Никита Иванович в сугробе сидит, судьбой нелёгкой поперёк фуражки пришибленный… Я – вам отец родной!
На минуточку действительно все заткнулись. Митька, толкающий речь в отделении, у нас уже в загривке сидит, а вот с моноспектаклями на большую, всенародную аудиторию он выходит редко…
– О казаках запорожских отдельный разговор будет. Они люди из степи приезжие, законов не знают, умываются через раз, культурному поведению отродясь не обучены… А остальные присутствующие почему нарушают?! Улицу перегородили, дубьё приволокли, нешто бить кого собрались? Нехорошо-о…
Народ потупился. Люди в Лукошкине отходчивые, даже казаки, прислушиваясь, сунули сабли в ножны. Я облегчённо выдохнул, как оказалось, рано…
– Нехорошо, без санкции-то… А вот с санкцией – самое милое дело! Щас я вам её быстренько спроворю, и покажем гостям запорожским, как со своим уставом по чужим монастырям шастать! Никита Иванович, так я нашим дозволяю, да? Санкция получе…
– А-а-а-а! – взвыл я, прыгая вертикально метра на полтора вверх. Не вру, ей-богу! Вцепившись обеими руками в воротник Митькиного тулупа, я сделал попытку подтянуться и насмерть загрызть провокатора, но не успел… Наш младший сотрудник потерял равновесие и вместе со мной рухнул в тот же злополучный сугроб. По счастью, я сверху… Будь внизу – там бы и задохнулся. Несколько минут промедления спасли всех: откуда-то набежали наконец еремеевские стрельцы, и сам Фома Силыч лично отгородил ретивых лукошкинцев от буйных казаков. Каковые, кстати, тоже поняли, что нахрапом здесь не возьмёшь, но старались по мере возможности «сохранить лицо». Когда я выбрался-таки за ворота, никто уже никому не угрожал. С кузнецами и ткачами разобрались быстро. Оказывается, матч меж двумя командами вообще не состоялся по причине необоснованной неявки главного судьи, гражданина Шмулинсона. Абрам Моисеевич загадочным образом исчез. Ни дома, ни в лавке его не было, и наиболее горячие головы тут же обвинили в этом своих соперников. За разъяснениями пошли в отделение – в вопросах хоккея я для горожан последняя инстанция… Пообещал разобраться, люди постепенно разошлись по домам.
За это время к казакам подъехал всадник на длинногривой рыжей кобыле. Я сразу узнал того самого человека, что был во главе запорожской делегации. Пан атаман Чорный выслушал молоденького есаула, при всех отвесил ему подзатыльник и быстренько отправил всю ораву обратно на Гостиный двор. Сам спрыгнул с седла, передал поводья кому-то из стрельцов и вразвалочку направился ко мне:
– Здоровеньки булы, пане-добродию участковий. Погуторить треба, та тилькы нэ при всих…
– Прошу в терем, – вежливо козырнул я, старательно игнорируя его насмешливый взгляд. Ой, ну можно подумать, я сам не знаю, как сейчас выгляжу… Весь в снегу, в фуражке набекрень, с планшеткой на спине, с носом красным от мороза!
Казак расправил усы и пошёл в дом. Я повернулся к Еремееву:
– Фома, будь другом, отправь десяток ребят на розыск Шмулинсона, второго такого судьи нам не найти.
– Дык разрешите посодействовать? У меня ж в деле ловли Абрама Моисеича передовой опыт есть, а? – радостно раздалось у меня за спиной. Я оборачивался медленно… Митя поднял руки вверх, проследил за моим взглядом, нашёл деревянную лопату у забора и опрометью бросился убирать снег с площади. Ближайшие два часа ему лучше не попадаться мне на глаза. А ведь тогда я ещё ничего не знал о его «добрых советах» царским невестам…
Пока пан атаман чинно крестился на иконы, меня в сенях двое стрельцов бодренько обтёрхали вениками. Бабка, судя по всему, беспробудно спала, её место в углу занял верный кот Василий. Уходить он явно не собирался, наверняка намереваясь доложить Яге все результаты наблюдения. Дай ему волю, он бы и платок на голову нацепил, и спицы в лапы взял, лишь бы не прогнали… Да ради бога, пусть хоть стенографирует, мне-то что?!
– Присаживайтесь, я весь внимание.
– Гарная хатка… – неторопливо начал запорожец, усаживаясь на скамью. – Одын жывэшь чи как?
– Квартирую.
– Ага… – отвлечённо покивал он. Создавалось впечатление, что мысли атамана витают где-то далеко, в отделение он зашёл, как случайный турист в музей противопожарной безопасности, и дела ему до меня ровным счётом никакого…
– Тут люди кажут, будто бы хозяйка твоя, не во гнев будь сказано, приходится слегка сродни чёрту?
– Гоголь, кузнец Вакула, «Ночь перед Рождеством»! – после секундного размышления угадал я. Казак непонимающе покосился, но смолчал, мало ли… Где-то в глубине души моя неспокойная совесть напомнила, что уж этого-то он точно не мог читать…
– Давайте знакомиться. Ивашов Никита Иванович, начальник местного отделения милиции… С кем имею честь беседовать?
– Левко Степанович Чорный. Полковник славного запорожского вийська, прыихав до вашего государя с грамотой та дорогим подарком от нашего ясновельможного пана гетьмана Бандурки.
Мы обменялись торжественным рукопожатием. Я предложил поставить самовар, пан атаман скорчил брезгливую физиономию и выудил откуда-то из-за пазухи круглую кожаную флягу. Я пошарил по полкам, достал хлеб, миску с солёными грибами и одну гранёную стопку:
– На службе не пью.
– Добре, – не стал уговаривать Чорный, без стеснения налил себе, опрокинул и на мгновение прикрыл глаза, задержав дыхание. – Ох и гарную горилку з перцем гонят у нас на батьковщине… Грузди-то сам собирав?
– Стрельцов посылал, в полном составе, – подчёркнуто вежливо просветил я. – Итак, с чем пришли, гражданин полковник?
Вместо ответа он опять запустил руку за пазуху, в необъятные глубины своего парадного одеяния, выложив на стол небольшой, обитый красным бархатом ящик: