Господин военлёт - Дроздов Анатолий Федорович. Страница 39
– Вот еще… – она медлит. – Не хотела огорчать тебя напоследок, но ведь все равно узнаешь. Ты рассказывал о докторе Розенфельде…
Она сует мне газету и прыгает в сани. Извозчик понукает лошадь, снежная крупа из-под полозьев летит мне в лицо. Мое короткое счастье скрывает метельная пелена. Открываю газету. Сразу бросается в лицо заголовок: «Очередное зверство германских войск». Читаю. Тяжелый артиллерийский снаряд угодил в русский госпиталь. Репортер уверен: немцы сделали это преднамеренно. Госпиталь имел все предусмотренные международными правилами опознавательные знаки на крыше и стенах, немцы не могли их не видеть. О том, что тяжелая артиллерия бьет с закрытых позиций и по площадям, а снаряд мог быть случайным, репортер не догадывается или не хочет знать. Он негодует и обличает. В конце статьи – длинный список погибших. Открывает его имя коллежского асессора Розенфельда…
Сухой комок в горле не дает мне вздохнуть. Я знаю: за счастье надо платить, причем дорого. Однако плату в этот раз взяли непомерную. Не разбирая дороги, иду обратно, Сергея нахожу в ангаре: он хлопочет возле последнего «Морана». Хорошо, что облеты закончились, сегодня я загнал бы аппарат в землю. На себя плевать, но аппарат жалко – на фронте его ждут. Увидев мое лицо, Сергей подбегает:
– Олимпиада?
Киваю. Сергей не посвящен в наши отношения, но догадаться не трудно.
– Расстались?
– Да. Вот еще! – сую ему газету, поворачиваюсь и ухожу. Сергей – замечательный парень и отличный друг, но сегодня я не хочу видеть даже его. Извозчик везет меня в «Метрополь». Нахожу знакомого официанта, прошу подать ужин в номер. И «сельтерскую», большую бутылку «сельтерской»! Он удивлен, но кланяется. Я ничего не хочу объяснять. Я не могу сидеть в ресторане, где мы были вместе. Где танцевали, улыбались, пожимали руки друг другу. Не хочу!
Ужин приносят скоро. Стол привычно сервируют на двоих, я забыл предупредить, что буду один. Когда официант уходит, отодвигаю рюмку, беру стакан для воды и до краев наполняю «сельтерской». Предыдущие дни я совсем не пил, разве что глоток шампанского. Пора восстанавливать навыки. Беру стакан… Осторожный стук в дверь. В безумной надежде бегу открывать.
Это коридорный.
– Ваше благородие! – он едва не заикается, видя мое лицо. – Извините великодушно! Внизу дама, своего имени не называет, просит допустить к вам! Настойчиво просит!
Липа! Боже! Она вернулась! Передумала!
– Что ж ты стоишь, болван! Веди! Немедленно!
Он отшатывается. Спохватываюсь, сую ему пять рублей. Он берет и убегает. Стою у дверей, я не в силах от них отойти. В дальнем конце коридора появляется фигура женщины. Она вся в черном. Коридорный семенит сбоку, показывая дорогу. Спустя мгновение понимаю: это не Липа! Рост другой, походка другая… Отчаяние наваливается на меня. За что такая мука?!
Женщина подходит ближе, поднимает вуаль. Ольга?! Глаза у нее опухшие, заплаканные… Меня внезапно пробивает. Делаю шаг, обнимаю ее.
– Павел Кса… Кса… – голос ее дрожит.
– Я знаю, Оленька, знаю!
Она рыдает, слезы выскакивают из моих глаз. Я не помню, когда плакал в последний раз. Мы стоим посреди коридора, обнявшись, и плачем – каждый о своем. Коридорный смотрит на эту сцену, выпучив глаза. Делаю знак удалиться. С трудом, но мне удается прийти в себя.
– Проходите, Ольга Матвеевна! Пожалуйста!
В номере помогаю ей снять пальто и шапочку. Она тоже слегка оправилась.
– Из газет узнала, что вы в Москве, – говорит дрожащим голоском. – Подсказали: живете в «Метрополе». Я днем приходила, вас не было. Пришла вечером, а они не пускают! Говорят: «Их благородие отдыхает!»
– Пожалуйста, Ольга Матвеевна, за стол!
Чутье подсказывает: сегодня она не ела. Это никуда не годится! Накормить человека в горе – наполовину облегчить страдания. Испытано…
– Садитесь, кушайте! Выпейте воды!
Она подчиняется, как маленькая. И, прежде чем успеваю сказать, хватает стакан «сельтерской». Пьет большими, жадными глотками, ставит пустой стакан. Вздыхает.
– Закусите, Ольга Матвеевна, пожалуйста!
Подсовываю блюда. Я опрометчивый дурак, я проглядел ситуацию, но у меня смягчающие обстоятельства. Неужели она не поняла, когда пила? Бывает. Сам когда-то лакал спирт, как воду. Сейчас главное поесть…
Водка ли повлияла, или она действительно голодна, но ест она быстро и много. Слава богу! Возможно, жирный балык впитает алкоголь, и все обойдется. Отвезу ее на извозчике домой… Она кладет вилку.
– Папа писал: если с ним что, найти вас! Вы поможете, вот! – Она внезапно икает и сползает со стула – еле успеваю подхватить. На моих руках – бесчувственное тело. И что теперь? На извозчике тело не повезешь, полицию вызовут…
Укладываю ее на диван, иду в спальню и разбираю постель. Наверное, это хорошо, что пришла Ольга, сегодня я не смог бы здесь спать. Возвращаюсь и после минутных колебаний раздеваю ее до белья. Получается быстро – наловчился. У женщин этого времени на платьях слишком много шнуровки и застежек – не дай бог пережмет горло. Беру ее на руки, она совсем легкая, и отношу в постель. Кладу на бочок, укрываю – замечательно! Приношу платье, вешаю на стул, ботиночки ставлю рядом.
Возвращаюсь в гостиную и сажусь за стол. Мне тоже пора утешиться. Наливаю «сельтерскую» в тот же злополучный стакан и осушаю его в два глотка. Закусываю. Горячее давно остыло, но нам не привыкать. Еще стакан! Вот уже и не так болит… У меня просыпается зверский аппетит: выпиваю и съедаю все, что осталось от Ольги. Вызванный звонком коридорный собирает посуду.
– Любезный! – говорю строго. – Ко мне кузина приехала, у нее отца на фронте убили. Наплакалась, бедняжка, спит. Постели мне здесь! – указываю на диван.
Он кланяется и уносит посуду. Через десять минут у меня роскошная постель. Раздеваюсь, падаю, сон…
Ночью я вижу привидение. Все в белом, как и положено привидению, оно выплывает из спальни и движется к столу. Звякает пробкой графина, долго и жадно пьет воду. Затем плывет ко мне. Старательно зажмуриваюсь. Привидение громко вздыхает и исчезает в спальне. Пронесло…
Утром возвращается боль. К душевной добавилась головная. Пока Ольга спит, встаю и совершаю утренний туалет. Затем одеваюсь и бегу в парикмахерскую. Там заказываю полный пакет: стрижка, бритье, мытье головы. Такие процедуры отвлекают от мыслей.
На обратном пути заказываю чай и поднимаюсь в номер. Ольга встала и оделась. Выглядит она куда лучше вчерашнего. Она сильно исхудала со времени нашей последней встречи, но ей это идет.
– Как спалось? – спрашиваю вежливо.
– Плохо! – отвечает она. – Жарко, душно, и постель пропахла духами. Я не люблю запах фиалки.
Я молчу. В конце концов, ее не звали.
– Ты раздел меня? – спрашивает, насупившись.
Киваю. Есть претензии?
– Мог бы и чулки снять! – говорит сердито. – Резинка ногу пережала!
Есть люди, которых не меняет ни время, ни горе. Не далее как вчера я с ней плакал… К счастью, приносят чай. Молча пьем. Она отодвигает пустой стакан.
– Когда ты уезжаешь?
– Сегодня. Поезд вечером.
– Хорошо! – говорит она. – Успею собраться!
– Для чего?
– Я еду с тобой!
– Ольга Матвеевна! – изо всех сил пытаюсь быть вежливым. – Я отправляюсь на фронт! Там война!
– Я знаю!
– Что вы будете там делать?
– Говори мне «ты»! – сердится она. – Мы кузены, сам сказал. К твоему сведению, я фельдшер, у меня и свидетельство имеется. На фронте не нужны фельдшеры?
Нужны, очень нужны! Только другого пола. Женщины-медики тоже служат, но при госпиталях и лазаретах, в строевых частях их нет. Время «ударниц» в гимнастерках «грудь колесом да еще с крестом» еще не пришло.
– Ты замолвишь за меня слово перед начальником, он и согласится! – развивает мысль Ольга. – Кто тебе откажет, ты же герой?!
На фронте к героям иное отношение, там их много. Я пытаюсь это объяснить, она поджимает губу.
– Господин прапорщик, вы дали слово отцу! Вы намерены его исполнять?