Избранница горца - Монинг Карен Мари. Страница 3

Артефакты вроде тех, что были украдены у него, легендарные, с темным прошлым, обычно заканчивали свой путь в одном из двух мест: либо в легальных хранилищах той или иной страны, после того как были перехвачены на черном рынке, либо распродавались на тайных аукционах по частям и исчезали. Могли пройти сотни лет, прежде чем о них снова донесется неясный шепот слухов.

Людям Лукана удалось узнать у вора несколько имен — вымышленных, конечно, — прежде чем тот умер под пытками. И вот уже несколько месяцев помощники Лукана отчаянно пытались поймать остывший запутанный след. А время работало против них.

— …И хотя мы вернули три манускрипта и один из мечей, мы ничего не узнали ни о шкатулке, ни об амулете. Но, похоже, мы напали на след зеркала, — рассказывал Роман.

Лукан сжался. Зеркало. Темное Стекло было одной из реликвий, которые были ему необходимы. За все эти годы зеркало столько раз могли украсть, и надо же было вору выбрать именно этот год, когда Лукан должен уплатить десятину! Остальные Темные Реликвии могли подождать, хотя и недолго, — они были слишком опасны, чтобы отпускать их в мир. Каждая из реликвий предлагала своему владельцу дар за определенную цену, если владельцу хватало силы и ума воспользоваться этим даром. Темным даром зеркала было бессмертие, дающееся до тех пор, пока владелец выполнял условия договора. Лукан выполнял эти условия уже более тысячи лет. И собирался продолжать в том же духе.

— По слухам, доставка по данному счету несколько дней назад ушла из Англии в Штаты через Ирландию. Мы думаем, что груз направляется в университет в Чикаго, в…

— Так какого хрена ты все еще здесь сидишь? — холодно спросил Лукан. — Если у тебя есть след, любой след этого зеркала, я хочу, чтобы ты лично этим занялся. Сейчас же.

Было жизненно важно вернуть зеркало до Самайна. Иначе…

С этим «иначе» Лукан отказывался смириться. Зеркало будет найдено, десятина будет уплачена; небольшое количество чистого золота пройдет сквозь стекло, как проходило каждый век — в старом пересчете времени, то есть век был немного длиннее, чем сто лет по современным стандартам, — в полночь Самайна, на Хэлоуин, как сейчас называли этот день. Двадцать шесть дней, считая от нынешнего, осталось у него, чтобы уплатить вековую десятину. В течение двадцати шести дней зеркало должно оказаться у него — иначе договор, удерживающий его узника, будет нарушен.

Пока Роман надевал свой плащ и перчатки, Лукан решил напомнить:

— Никаких свидетелей. Любой, кто увидел хотя бы одну из реликвий…

Роман склонил голову в молчаливом согласии.

Больше Лукан ничего не говорил. В этом не было необходимости. Роман, как и все прочие, работавшие на Лукана, знал, каким образом нужно решать проблемы, чтобы и дальше оставаться в живых.

Некоторое время спустя, вскоре после полуночи, Джесси вернулась в кампус в третий раз за день, чтобы открыть кабинет профессора Кина, расположенный в южном крыле кафедры археологии.

Мысленно девушка сухо спросила себя, зачем вообще было отсюда уходить. Учитывая то, сколько свободных часов у нее осталось, она с таким же успехом могла бы приткнуть раскладушку в тесном захламленном чулане, где уборщицы хранили швабры, метлы и тряпки, не используемые годами. Так у нее было бы больше времени на сон, да и на бензине можно было бы сэкономить.

Когда профессор позвонил ей из больницы, чтобы сообщить, что его «немножко помяло в аварии» по дороге к кампусу, — «несколько неприятных трещин и ушибов, не стоит волноваться», быстро заверил он ее, — Джесси подумала, что он попросит несколько дней вести вместо него занятия (это означало, что время ее сна сократится с четырех-пяти часов до большого и круглого нуля). Но профессор сообщил, что уже связался с Марком Трюдо и до его возвращения тот будет читать его лекции.

«Я хочу попросить тебя о небольшой услуге, Джессика. Я жду посылку. Ее должны доставить сегодня вечером в мой кабинет», — сказал он ей глубоким голосом, в котором даже спустя двадцать пять лет, проведенных за пределами ирландского графства Лаут, все еще слышался певучий акцент.

Джесси обожала этот акцент. И не могла дождаться того дня, когда будет сидеть в пабе, где все говорят именно так, есть содовый хлеб и ирландское рагу и запивать это прекрасным «Гиннессом». После, конечно же, целого дня, проведенного в Национальном музее Ирландии, где она будет с восхищением рассматривать удивительные сокровища экспозиций: Тару Брошку, Адра Челис и коллекцию Broighter Gold.

Зажав телефон между ухом и плечом, она посмотрела на часы. Подсвеченный циферблат показал десять минут одиннадцатого.

— Что за посылку могут доставить так поздно ночью? — вслух удивилась она.

— Тебе не нужно об этом беспокоиться. Просто распишись, закрой дверь и отправляйся домой. Вот и все, что мне нужно.

— Конечно, профессор, но что…

— Просто распишись, закрой дверь и забудь об этом, Джессика.

Пауза, многозначительная тишина, затем:

— Я не вижу причин кому-то об этом рассказывать. Это личное. И не имеет никакого отношения к университету.

Джесси удивленно моргнула. Она никогда раньше не слышала, чтобы профессор говорил таким тоном. Слова звучали резко, словно он чего-то боялся и хотел защититься… У него явно была паранойя.

— Поняла. Я обо всем позабочусь. Отдыхайте, профессор. И ни о чем не волнуйтесь, — поспешно успокоила Джесси, решив, что какое бы обезболивающее ему ни прописали, действовало оно на беднягу очень забавно.

Однажды Джесси приняла тайленол с кодеином, отчего у нее все начало зудеть и она стала крайне раздражительной и злобной. Учитывая множественные трещины в костях, профессору наверняка дали что-то посильнее тайленола.

И вот теперь, стоя под тихо жужжащими лампами дневного света в университетском холле, Джесси потерла глаза и широко зевнула. Она устала. Ей придется встать в шесть пятнадцать утра, чтобы успеть на пару, которая начинается в двадцать минут восьмого, а к тому времени, как она доберется домой — уже утром — и ей удастся забраться в постель, перед ней уже будет маячить двадцатичасовой рабочий день. Снова.

Повернув ключ в замке, Джесси толкнула дверь кабинета, включила свет. И глубоко вздохнула, шагнув внутрь и наслаждаясь запахом книг и кожи, тонким ароматом полироли для Дерева и ароматом любимого профессором трубочного табака. Джесси была уверена, что когда-нибудь ее собственный кабинет будет очень похож на этот.

В просторной комнате были встроенные книжные шкафы, занимавшие все пространство от пола до потолка, и высокие окна. В течение дня на древний узорчатый ковер, в рисунке которого сплетались винный, серый и янтарный цвета, лился поток солнечного света. Мебель из тика и красного дерева была выполнена в «мужском» стиле: роскошный стол с ножками в виде когтистых лап, дорогой кожаный честерфильдский диван насыщенного кофейного цвета, два одинаковых кресла с подголовниками. В кабинете было множество застекленных антикварных шкафчиков и несколько столов, чтобы демонстрировать самые ценные копии артефактов, которыми гордился профессор. Репродукция лампы «Тиффани» украшала стол. Только компьютерный монитор с плоским экраном, двадцать один дюйм по диагонали, не вписывался в общую картину. Стоило его убрать, и Джесси могла бы подумать, что оказалась в библиотеке английского особняка девятнадцатого века.

— Сюда! — крикнула она через плечо, обращаясь к грузчикам. Посылка была не совсем такой, как она рассчитывала. После слов профессора Джесси представляла себе пухлый конверт, а может, маленькую бандероль.

Но «посылка» оказалась на самом деле контейнером, причем довольно большим. Он был высоким, широким, размером примерно как… саркофаг, наверное, поэтому с ним было довольно нелегко управляться в университетских коридорах.

— Осторожней, мужик. Наклоняй! Наклоняй! Оу! Ты мне палец отдавил! Сдай назад и наклони его!

Бормотание.