Дворец для любимой - Корн Владимир Алексеевич. Страница 15

Да уж, долго себе не смогу простить, что не выдержал, отдал приказ атаковать кавалерию Готома. Сама гвардия преследовать нас не стала, но, скорее всего, это временно, сейчас они придут в себя и обязательно подключатся к преследованию, иначе им будет трудно сохранить лицо.

Но и без конницы врагов вполне хватит для того, чтобы они смогли навязать нам затяжной бой до подхода подкрепления. И частью людей придется пожертвовать, чтобы прикрыть отход. Словно подтверждая мои мысли, от основной массы отступающих отделился отряд и понесся наперерез атакующей вражеской кавалерии.

«Первый эскадрон второго полка, – сообразил я. – Только у него все лошади одной, буланой масти».

Поначалу мы хотели сделать так, чтобы полки бригады отличались мастью лошадей, но затем плюнули на это дело. На парадах-то красиво будет смотреться, но их готовили не для торжественных мероприятий. Парни пошли на верную смерть, и им нельзя помочь, такая жертва неизбежна, чтобы сохранить жизнь остальных. И дай бог, чтобы их жертва оказалась не напрасной.

Я придерживал бег Ворона, чтобы не вырываться вперед. Предоставь ему свободу – и окажешься в гордом одиночестве впереди отступающей бригады.

Вот наконец и речушка Варент. Когда мы преследовали спасающихся бегством кирасир, то едва замочили бабки лошадиных ног. Останется подняться на пригорок – и все, свои. В этом месте река, текущая от недалеких Энейских гор, делает плавный поворот. Откуда-то оттуда, со стороны гор, они и появились, кирасиры вместе с вайхами. Надо же, почему-то считалось, что ближайший перевал – в двух неделях пути отсюда. Потому и не уделялось этому направлению большого внимания. Ан нет, оказывается, существует и еще проход.

Главное сейчас – оторваться, чтобы не привести за собой преследующую нас конницу Трабона. Иначе в мешанине своих и чужих будет трудно помочь нам даже пулеметами.

А эти-то откуда взялись? Наперерез нам снова шла конница, и мы никак не успевали ее опередить. Это не ловушка, вряд ли они могли предполагать, что все произойдет именно так. Но какая теперь разница, как это случилось? Они что там, сражение остановили, чтобы всем скопом броситься к нам наперерез, отрезая от своих?

Ирония судьбы: отступая чуть ли не впереди всех, я оказался в числе первых, кто попал под атаку конницы Трабона. Так, в правую руку шпагу, в левую револьвер, ведь, чтобы управлять Вороном, мне хватит и ног. Выстрел, удар шпагой, выстрел, опять выстрел, теперь удар, вернее, укол и снова выстрел, и еще, и еще. Все, барабан пуст, и я сунул револьвер в кобуру, чтобы выхватить еще один.

Прошку, бившегося чуть в стороне, сильно пошатнуло в седле, и он припал к конской гриве. Черт, видимо, ему серьезно досталось, при его здоровье от пары сабельных ударов он только чихать бы начал. Я направил туда Ворона, свалив двумя выстрелами приблизившихся к Прошке кавалеристов Трабона и давая Сейну возможность выпрямиться в седле и оценить ситуацию вокруг.

Сколько же их! И откуда только они взялись? Все, влипли, к своим нам не пробиться. Но помощь близка, к нам спешат и егеря фер Энстуа, и вторая половина бригады фер Дисса, отданная герцогу и возвращенная им. Нам бы только немного продержаться.

Правая рука как будто чужая, и, если бы не гарда, я давно бы уже выронил шпагу. Еще один выстрел в близкое лицо, украшенное усами, и все, второй револьвер тоже пуст, а вокруг только всадники Трабона.

Но почему я до сих пор жив? Да они наверняка знают, кто я, иначе давно бы уже достали пикой. Они этого не делают, вероятно пытаясь захватить меня в плен.

Черта с два вам всем, живым не дамся. И я впервые за все то время, что у меня был Ворон, изо всех сил вонзил шпоры в его бока. Ворон – могучий конь, и он сможет вынести меня из окружения. Когда я уже было поверил, что мне это удалось, что я уже вырвался, небо внезапно поменялось местами с землей.

Глава 6

Венценосный брат

– Присаживайтесь, господин де Койн, присаживайтесь. Должен заметить, что выглядите вы далеко не самым лучшим образом.

Голос короля Готома звучал так, как ему в общем-то и положено было звучать: без всякой иронии, с сочувствием и должной долей радушия.

Я послушно сел в предложенное мне кресло. Голова буквально раскалывалась на части, и было отчего. Я не помнил, каким образом низвергся с коня, то ли в результате скачка Ворона, что сомнительно, то ли от удара по голове, что более вероятно, но в любом случае голове досталось здорово. К затылку страшно было даже прикоснуться. Еще меня мутило, и я с трудом мог сосредоточить взгляд на каком-либо предмете. А ведь после удара прошла уже целая ночь.

На своем портрете, висящем в одной из зал императорского дворца в Дрондере, король Готом смотрелся значительно более представительным. И ростом выше, и фигурой стройнее, и нос там выглядел каким-то хищным, орлиным, в отличие от того рубильника, которым Готома на самом деле наградила природа. Единственное, что художнику удалось изобразить правдиво, так это взгляд. Взгляд человека, привыкшего принимать тяжелые решения в судьбоносные моменты. Ну а каким он еще должен быть у человека, четырнадцать лет назад вступившего на трон захудалого нищего королевства и вознесшего его до нынешних высот? Словом, не впечатлял Готом ничем, кроме своего взгляда.

Мы находились в королевском шатре.

«Аскет, определенно король Трабона – воинствующий аскет», – думал я, оглядывая внутреннее убранство шатра. Ничего лишнего: походная складная кровать под серым шерстяным одеялом, так и хотелось назвать его солдатским, полуприкрытая ширмой. Стол, за которым мы расположились в походных креслах, заставлен не самой дорогой посудой. Еще один стол, но значительно больший в размерах, где на столешнице лежит огромная карта с воткнутыми в нее цветными флажками. Вот, пожалуй, и все.

Хотя нет, еще сундук, с виду кажущийся неподъемным, и ковер. Огромный ворсистый ковер, брошенный прямо на землю, выглядел дорогой, но безнадежно испорченной вещью. При всем этом шатер гигантский, стоявший посередине столб, поддерживающий купол, в высоту не менее семи-восьми метров. При таких внутренних размерах те немногие вещи, находившиеся в шатре, выглядели сиротливо, если не убого.

Я вертел головой по сторонам, совершенно не стараясь скрыть от Готома этого факта. Плевать на манеры и правила приличия, я – военнопленный, и разговор, несмотря на внешнее радушие трабонского короля, по всей видимости, предстоит нам очень и очень тяжелый. Нет, я не рассматривал его шатер в поисках подходящего предмета для того, чтобы захватить Готома, сделав его заложником, после чего начать диктовать свои условия. Тем более в шатре мы находились не одни, я не в самой лучшей своей форме, да и голова продолжала раскалываться на части.

– Как поживает моя венценосная сестра, ее величество Янианна, господин де Койн? Вы ведь не так давно прибыли из Дрондера. Всегда мечтал там побывать. Поговаривают, что столица Трабона Маронг в сравнении с Дрондером выглядит большой деревней.

Голос Готома звучал по-прежнему светски. На общеимперском он говорил чисто, как выходец из юго-западной части Империи, откуда я и сам когда-то прибыл в Дрондер. Да и не слишком-то они и различаются, языки Трабона и Империи, скорее это даже диалекты, чем языки.

Надо же, Готом знает, что я очень не люблю, когда меня называют «вашим величеством». Хотя чего удивительного, наверняка он знает значительно больше, чем мне того хотелось бы. Ну какое из меня «ваше величество», так, муж императрицы, как бы не было стыдно признавать этот факт. Еще перед нашей свадьбой мне ясно дали понять, что занять трон в случае смерти императрицы мне не удастся. Дети – да, дети его унаследуют. Разговор шел в очень тактичных выражениях, но сам факт был подан как непреложный и обсуждению не подлежащий.

Сейчас я сидел и думал: «Ну почему все вы не можете понять – мне совершенно не нужен ваш четырежды проклятый трон, абсолютно не нужен. Мне нужна эта женщина, женщина, при одной мысли о которой я начинаю чувствовать себя так, что это невозможно описать никакими словами. Нет еще таких слов, никто их не придумал, ни в моем мире, ни в этом. И все, что я хочу, так это видеть ее рядом с собой, прикасаться к ней и вдыхать аромат ее тела. Аромат тела моей женщины».