Дети капитана Гранта - Верн Жюль Габриэль. Страница 107

— Элен! Мэри! — крикнул Гленарван.

Молодые женщины бросились помогать своим товарищам. Брашпиль лязгнул в последний раз. Но бриг не двинулся. Операция не удалась. Начинался отлив. Было очевидно, что такой небольшой команде даже с помощью ветра и волн не снять с мели своего судна.

Глава VI,

В которой каннибализм трактуется теоретически

Итак, первый способ спасения, испробованный Джоном Манглсом, не удался. Надо было немедленно начать приводить в исполнение второй план. Было совершенно ясно, что снять с рифов «Макари» невозможно, и не менее ясно было и то, что единственно правильное решение — это покинуть бриг. Ждать на нем маловероятной помощи было бы не только неосторожно, но просто безумно. Раньше появления какого-нибудь благодетельного корабля «Макари» успеет обратиться в щепки. Стоит только разыграться буре или просто задуть свежему ветру с открытого моря, и волны потащат по песку злосчастный бриг, разобьют его, растерзают и размечут его обломки. Понятно, Джон Манглс стремился добраться до суши раньше этой неминуемой гибели судна.

И он предложил приступить к постройке плота настолько крепкого, чтобы на нем можно было перевезти на берег Новой Зеландии пассажиров и достаточное количество съестных припасов.

Приходилось не обсуждать, а действовать.

Закипела работа, и до наступления ночи немало было сделано. Около восьми часов вечера, после ужина, в то время как Элен и Мэри Грант отдыхали в рубке на койках, Паганель расхаживал со своими друзьями по палубе, обсуждая то трудное положение, в которое они попали. Роберт не захотел уйти спать. Храбрый мальчуган слушал, полный готовности оказать какую угодно услугу, пойти на любое самое опасное дело.

Паганель спросил молодого капитана, не мог ли бы строившийся плот, вместо того чтобы высадить своих пассажиров на берег, проплыть с ними вдоль побережья до Окленда. Джон Манглс ответил, что такое предприятий было бы опасным.

— А возможно было бы осуществить на ялике брига то, что мы не можем попытаться сделать на плоту?

— В крайнем случае, да, — ответил Джон Мангле, — и то лишь при условии, если бы мы шли на нем днем, ночью отстаивались на якоре.

— Так, значит, подлецы, которые нас бросили…

— Ах, эти-то! — сказал Джон Манглс. — Они были совсем пьяны, и я боюсь, что в такую непроглядную ночь они поплатились жизнью за свой низкий поступок.

— Тем хуже для них, — отозвался Паганель, — но тем хуже и для нас, ибо ялик этот был бы для нас очень полезен.

— Что делать, Паганель! — вмешался в разговор Гленарван. — Плот доставит нас на сушу.

— Этого-то мне и хотелось бы избежать, — сказал географ.

— Как, — воскликнул Гленарван, — нас ли, закаленных людей, может испугать путешествие в каких-нибудь двадцать миль после наших приключений в пампасах Австралии!

— Друзья мои, — ответил Паганель, — я не сомневаюсь ни в нашей отваге, ни в мужестве наших спутниц. Двадцать миль — это, конечно, сущий пустяк во всякой стране, кроме Новой Зеландии. Надеюсь, вы не заподозрите меня в малодушии — ведь я первый подбивал вас пересечь Америку, пересечь Австралию. Но тут я еще раз повторяю: все лучше, чем путешествие по этой вероломной стране.

— Все лучше, чем верная гибель вместе с севшим на мель судном, — возразил Джон Манглс.

— Чего же следует нам так опасаться в Новой Зеландии? — спросил Гленарван.

— Дикарей, — ответил Паганель.

— Дикарей? — повторил Гленарван. — Но разве мы не можем избежать встречи с ними, держась берега? К тому же нападение нескольких жалких дикарей не может устрашить десять европейцев, хорошо вооруженных и готовых защищаться.

— Дело идет не о жалких дикарях, — отвечал, качая головой, Паганель. — Новозеландцы объединены в грозные племена, борющиеся против английского владычества. Они сражаются с захватчиками своей родины, часто побеждают их, а победив, всегда съедают!

— Так это людоеды! Людоеды! — крикнул Роберт, а затем прошептал еле слышно: — Сестра… миссис Элен…

— Не бойся, мой мальчик, — сказал, желая успокоить его, Гленарван. — Наш друг Паганель преувеличивает.

— Я ничего не преувеличиваю! — возразил географ. — Роберт показал себя мужчиной, и я говорю с ним как с мужчиной, не скрывая от него правды. Неужели же вы думаете, что все новозеландцы цивилизованы? — продолжал Паганель. — В прошлом году один англичанин, Уокнер, был замучен с ужасающей жестокостью. И имейте в виду, что это преступление было совершено в 1864 году, в Опотики, в каких-нибудь нескольких лье от Окленда, так сказать на глазах у английских властей.

— Ба! — сказал майор. — Не рождено ли большинство этих рассказов воображением путешественников? Приятно вернуться из опаснейших стран, едва не побывав в желудках людоедов.

— Я допускаю, что в этих свидетельствах есть известная доля преувеличения, — ответил Паганель, — но ведь обо всем этом рассказывали люди, достойные доверия, как, например, Марсден, капитаны Дюрвиль, Лаплас, а также многие другие, и я верю их рассказам, я не могу им не верить. Новозеландцы по природе жестоки. Когда у них умирает вождь, они приносят в жертву людей. Считается, что жертвы эти смягчают гнев умершего, — иначе этот гнев мог бы обрушиться на живых. Заодно вождь получает и слуг для «того света». Но так как, принеся в жертву этих слуг, новозеландцы затем пожирают их, то есть основание считать, что делается это скорее из желания поесть человеческого мяса, чем из суеверия.

Паганель был прав. Людоедство в Новой Зеландия стало таким же хроническим явлением, как и на островах Фиджи или Торресова пролива. Суеверие, несомненно, играет известную роль в этих гнусных обычаях, но все же людоедство существует главным образом потому, что бывают времена, когда дичь в этих местах редка, а голод силен. Дикари начали есть человеческое мясо, чтобы удовлетворить свой редко утоляемый голод. В дальнейшем их жрецы регламентировали и освятили этот чудовищный обычай. Пиршество стало церемонией — вот и все.

К тому же, с точки зрения маори, нет ничего более естественного, как поедать друг друга. Притом новозеландцы утверждают, что, пожирая врага, они уничтожают его духовную сущность и таким образом к ним переходят его душа, сила, доблесть, ибо все это главным образом заключено в его мозгу. Вот почему мозг и является на пиршествах людоедов самым изысканным и почетным блюдом.

Однако Паганель настаивал, и не без основания, на том, что главной причиной людоедства являлся голод — не только у новозеландцев, но и у первобытных жителей Европы.

— Да, — прибавил географ, — людоедство свирепствовало среди предков самых цивилизованных народов, и не посчитайте, друзья мои, за личную обиду, если я скажу вам, что особенно оно было развито у шотландцев.

— В самом деле? — сказал Мак-Наббс.

— Да, майор, — подтвердил Паганель. — Если вы прочтете некоторые отрывки из летописей Шотландии, вы увидите, каковы были ваши праотцы, и, даже не углубляясь в исторические времена, можно указать, что в царствование Елизаветы, в то самое время, когда Шекспир создавал своего Шейлока, шотландский разбойник Сэвней Бек был казнен за людоедство. Что побудило его есть человеческое мясо? Религия? Нет, голод.

— Голод? — спросил Джон Манглс.

— Да, голод, — повторил Паганель. — Потому что у них не имеется животных, и это надо знать: не для того, чтобы оправдывать новозеландцев, но чтобы иметь объяснение их людоедства. В этом негостеприимном крае редки не только четвероногие, но и птицы. Поэтому-то маори во все времена и питались человеческим мясом. У них даже существует сезон людоедства, подобно тому как в цивилизованных странах существует охотничий сезон. Тут начинаются у новозеландцев великие охоты, иначе говоря — великие войны, после которых целые племена подаются на стол победителей.

— Таким образом, Паганель, судя по вашим словам, людоедство в Новой Зеландии переведется лишь тогда, когда на ее лугах будут пастись стада овец, быков и свиней? — заметил Гленарван.