Пока я не умерла (ЛП) - Плам Эми. Страница 26

Ему даже не пришлось заканчивать предложение.

— Я приду! — с энтузиазмом согласилась я.

Улыбка Папи была по-прежнему насмешливой, но я могла с уверенностью сказать, что идея ему понравилась.

— Тогда, до скорого, — сказал он, поднимаясь и нежно поглаживая меня по плечу.

Он одел пальто и направился к лестнице, чтобы подняться наверх и попрощаться с Мами, которая поднялась к себе в реставрационную студию, находящуюся на самом верхнем этаже здания, и спозаранку принялась за работу.

Я улыбнулась про себя, а когда доедала круасан, мурлыкала себе под нос от удовольствия. Я наверное съела сотню круасанов за всю свою жизнь, проводя каждое лето здесь еще с младенчества. И даже несмотря на это, каждый раз, для меня они были словно откровение. Я сняла слоенную полоску с круасана и засунула её в рот, запивая её горячим кофе с молоком.

У Папи ушло минут пятнадцать, чтобы показать мне всё, что необходимо знать о галерее, но показалось, что его инструктаж будет длиться несколько часов. Но, наконец, он выходит через дверной проем на яркий солнечный свет и салютует мне на прощанье своей старенькой шляпой, а потом исчезает на улице.

Как только он оказался вне поля зрения, я оставила приглушенную полутьму галереи, променяв её на освещенный кабинет позади оной. Посетители должны были позвонить в домофон через переднюю дверь, так рассуждала я, стараясь не быть беспечной, собираясь провести немного времени вдали от стола.

У меня не заняло много времени найти дорогу в библиотеку галереи Папи. Большинство книг были аукционными каталогами или научными книгами, изданными в XX веке по искусству и архитектуре всех веков. И благодаря моему недавно полученному опыту в исследовательских изысканиях, я могла с уверенностью сказать, что в них не содержится ничего о ревенентах.

Я вернулась ко входной двери в галерею, чтобы убедиться, что снаружи никого нет, а затем отправилась в противоположную сторону помещения, где у Папи была его личная смотровая. Включив прожекторы, в крошечной, роскошной комнатке, я цеплялась за все, что могло представлять интерес. На краю стола с перчатками и лупой лежали несколько древних томов. Я надела перчатки и открыла одну из книг. Это был исторический документ, с перечнем товаров и дат рядом с ними — похоже, что некогда он принадлежал какому-то королю или лорду, и был списком податей. Я пролистала несколько страниц. Все то же самое. И ни в одной из книг нет того, что меня интересует.

Я постояла и на мгновение задумалась. Так как Папи имел дело только с артефактами, скульптурами, и металлоконструкциями, когда он покупал все поместья, то часто передавал самые ценные книги и рукописи своим друзьям торговцам, чтобы те продавали их. Но во время своего напряженного сезона покупки, у него часто просто не находилось времени, чтобы провести инвентаризацию, особенно среди книг и гравюр. Я направилась к его шкафу запасников в коридоре и дернула за ручку. Заперто.

Папи всегда носил свои ключи с собой, но, возможно, он хранил запасные где-то в галерее. Я вернулась к стойке регистрации и порылась в паре ящиков, и нашла небольшой ключ с лентой, в одном из них, лежащего у дальней стенки. Тщательно отерев его от пыли, я вернулась к шкафу и вздохнула с облегчением, когда он легко проскользнул в замок.

Внутри стояли четыре подписанные коробки: НЕДВИЖИМОСТЬ, Маркиз де Кампана. У Папи была нацарапана на одной из сторон коробки дата покупки — всего несколько дней назад. Зная его, он, вероятно, поместил самые важные части спереди и хранил различные предметы, пока имел возможность исследовать их один за другим. Я вытащила коробку из шкафа и открыла её. Крошечные узелки ткани…металлические фигурки миниатюрных божков. Я поняла это, когда развернула один из узелков. Я завернула его обратно и быстро поставила коробку на место.

Вторая коробка оказалась полная крошечных пластиковых коробочек с частями древних украшений и резных камней — вроде которых вставляют в кольца.

Инталия [4], я вспомнила как Папи называл их, я взяла одну и обнаружила фигуру Геракла одетого в шкурой льва, вырезанного в овальном нефрите.

Несмотря на то, что я была с детства окружена предметами искусства, принадлежащих Папи, я никогда не переставала ощущать интерес, когда держала в руках нечто, что было сделано тысячу лет назад.

Я уже знала, что хранилось в третей коробке, еще до того, как её достала. Мое сердце забилось быстрее, когда я сняла крышку. Запах затхлой бумаги испарился, и я посмотрела вниз, чтобы увидеть коллекцию старинных книг. Больше напоминающие от руки переплетенный рукописи. И хотя самые хрупкие из них были в пластиковых пакетах, несколько, те, что попрочнее, лежали между ними.

Книги из коллекции римской античности…а вот это может быть перспективным. Я взяла первый попавшийся экземпляр. Это была старая печатная книга на немецком языке, с гравюрами о греческой и Римской скульптуре. Я положила ее бережно на пол и потянулась за маленькой книжицей украшенную фигурами и завитушками в красновато-коричневой кожаной обложке.

Размером она была с иллюстрированный молитвенник, который я видела в Лувре, но гораздо тоньше, а когда я открыла её, то увидела написанную от руки рукопись, в готическом стиле. Наверняка почерк какого-нибудь средневекового монаха. Я вспомнила, что некоторые монахи всю свою жизнь проводят за переписью и оформлением рукописей. До возникновение печати, перепись была единственным средством приумножения книг.

Она не шедевр, как те, что я видела под защитой толстого музейного стекла. Это был простой, но красивый манускрипт с золотыми лозами и цветами, украшающие края страниц. На первой странице был нарисован бурный рост листьев и ягод, а по центру и внизу два черепа. Бессмертная Любовь, было написано по-французски, а следующая страница сопровождалась красочной иллюстрацией, примитивно изображающая мужчину и женщину в средневековой одежде, держащихся за руки. И несмотря на то, что картинка была очень простой, я могла с уверенностью сказать, что женщина была в летах, она изображалась с белыми волосами, а мужчина был очень молод — подросток.

Изображение было написано много столетий назад. Может быть, даже тысячелетие. Я внимательно осмотрела иллюстрацию, изучая каждую деталь. Женщина была старой, она стояла слегка в согнутой позе. Я мужчина так и излучал молодость и здоровье. Я бы подумала, что это была старая леди со своим внуком, за исключением того, как они стояли, взявшись за руки, а их головы были чуть склонены друг к другу в знак общности и привязанности.

Я вновь перевернула на титульную страницу. ll’amur immortel, снова прочла я, а затем увидела ниже, едва бросающуюся в глаза, надпись. Я с трудом могла разобрать что там написано; чернила нанесли века тому назад, а старинный французский с трудом поддавался расшифровке.

— Сказ…о любви и трагедии…бар…и…человек…

У меня сердце ёкнуло. Может быть «бар» — это бардия? Здесь достаточно места, чтобы влезло недостающие количество букв. И человек?

Боже мой, я что-то нашла. У меня голова пошла кругом, а затем я будто отрезвела, когда в дверь раздался звонок. Я поднялась, немного пошатываясь, и бросилась в галерею. Позади стеклянной двери стояла знакомая фигура, достаточно высокая, чтобы загородить всё стекло. Он сложил руки у глаз, чтобы рассмотреть что же происходит внутри. Я нажала кнопку, открывающую дверь, находящуюся под столешницей стойки регистрации.

— Винсент! — воскликнула я, чувствуя укол совести. — Откуда ты узнал, что я здесь?

Он вошел в галерею, руки его были в карманах, а на лице было веселое выражение. После нежного поцелуя, он отпустил меня, и с любопытством оглядел пространство.

— У меня есть свои способы, — сказал он.

И подражая голосу Винсента Прайса [5], приподняв бровь, саркастически сказал,

— Я всегда знаю где ты находишься.