Серые земли (СИ) - Демина Карина. Страница 6

Ему б попроще чего…

Как в позатом годе, когда повстречали Себастьяна четверо да с гирьками на цепочках…

…семь лет каторги за разбой.

Или три года тому… темный переулок да нож, который о чешую сломался.

Или в тот раз, когда в управление бомбу прислали… бомба, оно куда как проще, понятней…

Аврелий Яковлевич не столько курил, сколько вертел папироску в пальцах, казавшихся на редкость неуклюжими.

— И отчего именно теперь…

— То есть? — силы медленно, но возвращались. И Себастьяну удалось сесть самому. Он стянул пропотевшую рубашку, отер ею плечи и лицо. — Какая разница, когда?

— Может, — согласился Аврелий Яковлевич, — и никакой. А может… может, тебя не просто травили, а убрать хотели, чтоб, значит, под ногами не путался… дело?то такое… полнолуние было…

Ведьмак говорил медленно, подбирая слова, а этаких политесов за ним прежде вовсе не водилось. И оттого неприятно похолодело в груди. Хотя, конечно, может, и не внезапная перемена, случившаяся с Аврелием Яковлевичем, была тому причиной, но банальнейшие сквозняки.

— Убили кого? — облизав сухие губы, поинтересовался Себастьян.

Ответ он знал.

— Убили.

— Кто?

— А мне откудова знать, кто? — Аврелий Яковлевич с немалым раздражением цигаретку смял. — Это ты у нас, мил друг, опора и надежда всея познаньской полиции.

Ведьмак поднялся.

— Ты у нас и выяснишь. Коль уж жив остался…

— Аврелий Яковлевич!

— Чего?

— На меня?то вы чего злитесь? Я?то ничего не сделал…

Аврелий Яковлевич нахмурился, и уголок рта его дернулся, этак недобро дернулся.

— Старею видать… вот и злюся без причины… слухи пошли, Себастьянушка… а это дело такое… и королю неподвластно их остановить. Поговори с крестничком, чтоб поберегся, чтоб не натворил глупостей…

Ведьмак прошелся по комнатушке, которая, надо сказать, была невелика и на диво прелестна. Светлая. Яркая. С мебелью не новой, но весьма солидного вида. Единственно, что солидность эту портило — статуэтки из белого фарфору.

Голубочки.

Кошечки… вот как?то не увязывались у Себастьяна кошечки с характером Аврелия Яковлевича. Он же, подняв статуэтку с каминной полки, повертел, хмыкнул и на место вернул:

— Экономка моя… все уюты наводит… пущай себе…

— Аврелий Яковлевич! — Себастьян попробовал было сидеть сам, без опоры на подушку, и понял, что получается. — Рассказывайте.

Неприятное чувство в груди не исчезло.

И значит, не сквозняки были ему причиной.

— Рассказывать… рассказать?то я расскажу, да только показать — оно всяк быстрей.

И на одеяло упал характерного вида бумажный конверт.

— Аккурат с утреца и вызвали — с… только — только тебя, мил друг, откачал, умыться не успел даже, а тут, нате, пожалте, Аврелий Яковлевич, на место преступления, долг свой обществу, значит, отдать…

Пальцы все еще слушались плохо, и Себастьян несколько раз сжал и разжал кулаки.

Конверт был жестким, из шершавой плотной бумаги с острыми уголками, о которые в прежние времена ему случалось и пальцы резать. В левом углу виднелась лиловая печать полицейского управления. В правом — красная полоса предупреждением, что содержимое сего конверта является государственной тайной, а потому доступно не каждому.

Себастьян провел по полосе большим пальцем и поморщился, обычная процедура ныне показалась на диво болезненной. И кожа на пальце покраснела, вспухла волдырем.

— Это нормально? — он продемонстрировал палец Аврелию Яковлевичу, который лишь плечами пожал да заметил философски:

— А что в нынешнем?то мире нормально?

Из конверта выпал пяток снимков. Видно, делали в спешке, по особому распоряжению… и получились снимки вроде бы и четкими, да в то же время какими?то ненастоящими, что ли?

Не снимки — картинки из театра теней.

Глухой проулок. И кирпичная стена, получившаяся на редкость выразительно. А вот край вывески на этой стене размыт, и сколь Себастьян ни вглядывался, букв не различил.

— Переулок Сапожников, — подсказал Аврелий Яковлевич, вытаскивая очередную цигаретку. Эту он покатал в пальцах, разбивая комки табака. Дунул. Прикусил белую бумагу, вздохнул. — Спокойное местечко… мирное…

Не столь мирное, как Бяла улица, но все же…

Себастьяну доводилось бывать в этом переулке, и он с неудовольствием отметил, что мог бы и сам узнать, без подсказки. По кирпичу, темно — красному, особого винного колера, который встречался лишь на старых улочках Познаньска. По характерному фонарному столбу с желтою табличкой, где выгравировано было имя благодетеля, сей столб поставил, по камням мостовой, круглым, аккуратным.

По витрине на втором снимке.

И флюгере — сапоге на третьем…

Впрочем, ныне его интересовала вовсе не мостовая, и даже не флюгер, каковыми местные сапожники донельзя гордились, сказывая, что будто бы делали эти флюгера в незапамятные времена, по особому разрешению…

Женщина сидела. Пожалуй, на первый взгляд могло показаться, что ей, уже немолодой, стало дурно, вот она и присела прямо в лужу…

Дождей в Познаньске уже недели две как не было. И все мало — мальски приличные лужи высохли. Толька эта, темная, черная почти, появилась не так давно.

И в ней отражалась бляха луны.

Себастьян сглотнул, сдерживая тошноту. Ему случалось повидать всякого. Вспомнился вдруг утопленник, которого месяц тому выудили, а с ним — и ведра два раков, которых санитары разобрали… съедят и не побрезгуют.

Еще шутили, что так оно в природе положено, сначала раки едят человека, а опосля наоборот…

…или та старушка, которая кошек держала, а после померла, сердце прихватило… и нашли ее только на третий день…

…или одержимая, своих детей зарубившая…

Нет, случалось повидать всякого, а потому Себастьян и сам не понял, отчего эта картина, почти мирная, почти пристойная, вызывала в нем столь неоднозначную реакцию.

И он поспешил взять другой снимок.

Лицо крупным планом.

Искаженное страхом, и еще, пожалуй, болью.

Разодранная шея… и не просто разодранная, гортань вырвали…

Живот — дыра. Змеи кишок, стыдливо прикрытые подолом длинной черной юбки.

— Это… не мог быть… человек? — говорить было тяжело, но Себастьян заставил себя пересмотреть снимки.

Лихо…

Не стал бы убивать. Он ведь совестливый. Он первый бы себя на цепь посадил, пойми, что с ним неладно… а ведь не далее как вчера встречались…

Позавчера уже…

Само то время, чтобы плеснуть в кофий заговоренного зелья.

Нет, гнать такие мысли поганой метлой надобно. Лихо никогда бы… ни за что бы… и эту женщину он не убивал. Но кто?то хочет, чтобы подумали именно на него… и ведь подумают.

— Кто ее нашел?

— Дворник, — ответил Аврелий Яковлевич, дыхнув едким табачным дымом. — И да, сообщил он не только полиции… к моему прибытию от репортеров не протолкнуться было…

Плохо.

Мигом вспомнят прошлогоднюю историю, и Вевельского волкодлака приплетут, не разбираясь, виновен он или нет. Виновного так еще и отыскать надобно, а Лихо — вот он, в городе…

Сказать, чтоб уехал?

Оскорбится, дурья башка… или подумает, что и Себастьян поверил.

Успокоиться.

Лихо не при чем. Но вот отравление это своевременное весьма… будь Себастьян человеком… или не попадись ему в руки королевское колечко, как знать, чем нынешняя ночь закончилась бы…

— Аврелий Яковлевич, — Себастьян перебирал снимки, осторожно поглаживая и острые углы карточек, и глянцевую поверхность. — А с вами?то ничего за последние дни не происходило… странного?

Ведьмак усмехнулся, этак, со значением.

— Верно мыслишь, Себастьянушка… приключилось. Цветы мне прислали. Лилии…

Он тяжко вздохнул.

— С проклятьем? — поинтересовался Себастьян.

— Что? А нет… с ленточкою черной и открыткою.

— Шутите?

— Да какие тут шутки, — Аврелий Яковлевич стряхнул пепел на ладонь, а затем высыпал в раззявленный клюв фарфоровой утки. — Или думаешь, что у меня поклонница тайная завелась…