Жертва всесожжения - Гамильтон Лорел Кей. Страница 26

– Нет, она моя! Ты обещал!

– Я бы на твоем месте послушалась папу, Фернандо.

– Ты ослушаешься меня, сын мой?

В голосе Падмы было что-то такое, от чего теплый ветер прошел по комнате. Намек на гнев. Что-то пролетело у меня по коже, но не касание вампирской силы – не совсем оно. Падма не пытался подчинить себе Жан-Клода. В этом касании был привкус более теплой крови, электрический танец, выдающий ликантропа. Что было невозможно. Вампир не может быть ликантропом – и наоборот.

Фернандо сжался, прижимая к себе Ханну, как куклу, пряча лицо в ее желтых волосах.

– Нет, отец! Я никогда тебя не ослушаюсь!

– Тогда сделай как я сказал.

Фернандо отшвырнул Ханну. Она заковыляла к Вилли. Он обнял ее, стал промокать носовым платком кровь с ее лица.

Я опустила пистолет.

Фернандо ткнул в меня темной рукой.

– Может, я попрошу, чтобы мне тебя отдали поиграть.

– Круто берешь, крысенок. А духу у тебя хватит подкрепить свои угрозы?

Я его подначивала. И понимала, что хочу, чтобы он на меня бросился. Мне нужен был повод его убить. Нехорошо. Нехорошо. Надо успокоиться, или действительно из-за меня нас всех перебьют.

Черный леопард, в холке выше моей талии, начал подползать ко мне. Он припал брюхом к земле, подрагивая напряженными мышцами. Дуло пистолета смотрело уже на него.

– Даже не пытайся.

– Элизабет! – сказал Падма.

Это имя меня поразило. Я видела Элизабет в образе человека, хотя и на расстоянии. Она была из местных леопардов-оборотней. А я было думала, что леопарды входили в свиту, которую Падма привез с собой. Если Элизабет – местная, то второй леопард тоже может быть здешний. Я только знала, чтo это не Зейн и не Натэниел, а так это мог быть кто угодно. Но Зейн признал меня альфой, и поэтому здесь он быть не может. Если он и сам был альфой, то это давало мне власть над всеми леопардами, и ни одного из них здесь бы не было. По крайней мере, теоретически. Поскольку я человек, а не ликантроп. Мастер Зверей все же мог призвать кисок. Но я бы попыталась не подвергать их опасности. Интересно, сделала ли такую попытку Элизабет?

Она рычала на меня, на него, на всех. Клыки у нее были цвета слоновой кости и на расстоянии меньше трех футов чертовски впечатляли. На таком расстоянии даже обыкновенный леопард мог бы вцепиться мне в горло раньше, чем я произведу смертельный выстрел. На крупную дичь с пистолетом не охотятся.

Леопард пододвинулся ближе.

– Элизабет!

Это слово обожгло мне кожу, заставило судорожно вдохнуть. Леопардиха резко остановилась, будто ее удержал натянутый поводок, и покатилась по полу, полосуя когтями воздух.

– Она тебя ненавидит, Анита, – сказал Падма. Голос его стал обычным, но что-то он продолжал делать с леопардом-оборотнем. Я ощущала, будто по моей коже маршируют термиты. И у каждого раскаленная кочерга в лапках.

Я глянула на Жан-Клода: он это чувствует? Но его лицо было пустым, чистым, непроницаемым. Если ему и было больно, он этого не показывал.

И вряд ли стоит сознаваться, что я это чувствую.

– Прекрати, – сказала я.

– Она тебя убьет, если я ее отпушу. Ты убила того, кого она любила, их предводителя. Она хочет отомстить.

– Ты уже показал, кто здесь главный. Теперь отпусти ее.

– Милосердие к той, что так тебя ненавидит?

Падма вплыл в комнату, едва касаясь ногами пола, будто летел на вихрях собственной силы.

Я должна была бы ощутить его силу вампира, но он был почти пуст, будто что-то сдерживало его или защищало меня. Я снова глянула на Жан-Клода. Действительно ли у него хватает сил нас защищать? Настолько сильно помог ему триумвират? Лицо Жан-Клода ничего мне не сказало, а спрашивать я не решилась – в присутствии Мастера Зверей.

Леопардиха лежала на боку, тяжело дыша. Ее зеленые глаза смотрели на меня, и дружелюбным этот взгляд назвать было нельзя.

– Когда я их позвал, – сказал Падма, – она пыталась со мной торговаться. У них даже альфы нет, и все-таки она пыталась торговаться. Она обещала без борьбы привести всех леопардов, и они будут делать все, что я скажу, если я дам ей убить тебя. Помогу убить тебя.

Мастер Зверей ткнул пальцем себе за спину, и рядом с ним встала невысокая изящная женщина – будто ждала в коридоре, пока ее позовут. Как хорошо выдрессированная собака. Она была голой, если не считать ожерелья весом не меньше пяти фунтов, сверкающего бриллиантами. Смугловатый оттенок ее кожи говорил о струйке африканской крови в ирландском русле. Лицо ее щеголяло синяками, и все тело пестрело лиловым. Одна из самых красивых женщин, которых мне доводилось видеть, даже с синяками. Идеально сложена с головы до ног. Карие глаза испуганно забегали между леопардом, Жан-Клодом и крысолюдом, пометались и остановились на мне.

В глазах этих читалась мольба, и даже без слов было ясно, о чем они просят. «Спасите!» Понимаю, но почему это должна делать я?

– Элизабет привела с собой всех прочих. Вивиан я выбрал себе в подарок. – Падма рассеянно потрепал ее по волосам, как гладят собаку. – За каждую травму я дарю подарок ей. Она будет богатой, если выживет.

Воздух вокруг этой женщины дрожал, как над раскаленным асфальтом. Еще один незнакомый мне леопард-оборотень. Сколько их всего? Сколько своего народу отдала Элизабет в руки злодеев?

– Семейный выход сынка с папашей на тренировку по изнасилованию? – спросила я.

– Ты меня утомляешь, Анита Блейк! – нахмурился Падма.

– Взаимно, – ответила я.

– Мы заставили Странника покинуть тело хозяина, но его сила все еще прикрывает тебя. Он не хотел дать тебе почувствовать несчастья твоих вампиров. А сейчас, кажется, он не дает тебе почувствовать полный прилив моих сил. Жаль. Ты бы задрожала от страха.

Жан-Клод коснулся моего плеча, и мне хватило этого напоминания. Я пришла не пикироваться с Мастером Зверей. Убить его – заманчивая мысль, но я видала старых вампиров, которых не брали серебряные пули. При моем невезении Падма может оказаться таким же.

Он отозвал леопардов. Желтый терся о ноги Падмы, как большой котенок. Элизабет сидела неподвижно, как хорошо выдрессированная собака.

Вилли и Ханна никого вообще не видели. Он трогал ее осторожно, как стеклянную, они целовались – целомудренными прикосновениями губ, и это была только любовь и нежность. Приятно было смотреть.

– Теперь понимаешь, почему я отдал ее своему сыну? Когда ее обижают, им обоим невыносимо больно. А их тела нужны были Страннику.

Я глядела на него в упор. Мне было противно еще и тогда, когда я считала, что он это сделал потому, что Ханна красивая и привлекательная, но знать, что жестокость была рассчитанной, – это было еще противнее.

– Ты сукин сын.

– Ты хочешь меня рассердить? – спросил он.

– Анита, прошу тебя. – Жан-Клод коснулся моей руки.

Он редко называл меня настоящим именем. И обычно это было связано либо с чем-то очень серьезным, либо с тем, что мне не нравится. На этот раз – и то и другое.

Я так и не узнала, что собиралась ответить, потому что в этот миг Странник убрал щит. Мощь Падмы обрушилась на нас. Она загремела, наполняя мне голову, путая все мысли. Я рухнула на колени, будто получив молотом между глаз. Жан-Клод устоял, но я ощутила, как он покачнулся.

Падма расхохотался.

– Он не может найти хозяина и не может больше держать щит!

Голос прошелестел будто ветром по комнате. Не знаю, слышала я его ушами или он раздавался у меня в голове.

– Ему понадобятся силы в коридоре, и я решил убрать щит. Хватит игр, Падма. Пусть увидит, что перед ним.

В этих словах была примесь какого-то запаха: свежевскопанная земля, запах корней, вытащенных из почвы. Я почта ощущала катание жирной земли у себя в пальцах.

Я стиснула руки на браунинге так, что они задрожали, но не могла стряхнуть это ощущение земли между ладонями и железом. Даже глядя на рукоятку, видя, что она чистая, я не могла его прогнать.

– Что это? – спросила я, удивляясь и восхищаясь, что смогла связать два слова.