Стенка на стенку - Сухов Евгений Евгеньевич. Страница 45

Но Генерал осмотрелся по сторонам, картинно заглянул под скамейку и спросил:

– А «жучков» у тебя случайно здесь нет? Я хоть и в отставке, но, сам понимаешь, не хочется подыхать раньше положенного срока.

– Ну, Герасим, обижаешь, – протянул Михалыч. – Тебя твое ведомство все-таки испортило. Нельзя же быть таким недоверчивым.

– Ладно, замнем. Давай лучше обсудим финансовый вопрос. – Заметив хитрый прищур Михалыча, он добавил:

– Да речь не обо мне, старый плут! Мне, знаешь ли, и своей пенсии вполне хватает. Тут еще приглашают в одно акционерное общество… консультантом. А спроси меня, к чему я все это говорю?

– Ну, спрашиваю: к. чему?

– Я тебе отвечу. Бабки мне ни к чему. А вот моей внучке со временем пригодились бы.

– Понимаю… – разъехались в улыбке губы Михалыча. – Будущее наших детей и внуков всегда обходится нам очень дорого. И все-таки меня интересует циферка, генерал. Я, знаешь ли, люблю точность.

– Хорошо. – Герасим Герасимович посерьезнел. Очевидно, именно таким – строгим и важным – он выглядел в мундире у себя в кабинете. – Не буду набивать цену, скажу так, как есть. Мне придется поделиться кое-с кем, сам понимаешь, такие сведения я ведь не держу в сортире в шкафу, и потом нужно еще пошукать, есть ли такой материал вообще. Тебя же интересует забойный компромат?

– Разумеется!

– Поэтому разумная цена будет… Кстати, а сколько стоит это ГАО? – вдруг спросил генерал.

Михалыч сделал вид, что задумался. Хоть в давно были они знакомы, хоть и оказали за многие годы друг другу немало ценных услуг, но все равно незримая стена между ними сохранялась всегда, потому что один был старым вором в законе, а другой – кадровым гэбэшником, и, что бы их ни связывало, об этой разнице никто из них никогда не забывал.

– Что-то около ста миллионов долларов, – осторожно произнес Михалыч.

– Да? Ну тогда полпроцентика будет довольно. Полмиллиона!

Герасим Герасимович полез в портсигар за новой папиросой.

Михалыч внимательно проследил за пальцами генерала. Разумеется, никакой дрожи в них быть не могло, до уж слишком медленно старый гэбэшник достает свой «Беломор» из портсигара, очень уж тщательно разминает пальцами слежавшийся табак. Потом хлопнул ладонью по карману пиджака, выудил пластмассовую зажигалку с надписью «Playboy». Он ждал, что скажет Михалыч.

– Дороговато, Герасим, – заметил почти смущенно старый вор.

– Толя, мы же с тобой не на базаре, чего торговаться? Я тебе говорю, сколько стоит реальная работа, – пожал плечами генерал. – Причем, хорошо бы получить половину суммы сегодня… или, скажем, завтра. Не то сейчас время, Михалыч, никто не будет на меня пахать за бесплатно, даже у нас в конторе, где еще остались старые кадры.

– А если материал будет не такой убойный, как мне хотелось бы?

Герасим Герасимович посмотрел на него озорным взглядом:

– Я гарантирую качество, Михалыч. У нас не бывает залежалого или некачественного товара. Петербург, Ленинград – в нашем ведомстве к этому городу всегда приглядывались особенно пристально. А знаешь почему? Ненадежное место – слишком много там всегда было людей себе на уме. И в смысле политики, и в смысле экономики. Думаешь, зря что ли первого секретаря Ленинградского обкома при Андропове мордой в грязь ткнули? Или недавнего мэра прищучили так, что он из-за бугра вернуться боится… И сегодняшние отцы города, уверяю тебя, у нас под колпаком!

– Ну и отлично! – Михалыч повеселел и взглядом привлек внимание отставного генерала к потертой пухлой сумчонке, лежащей рядом с ним на скамейке. – Я как догадался про твою цену. Захватил задаток с собой. Здесь двести пятьдесят тысяч. Бери!

Сумчонка как нельзя удачно вписывалась в антураж этого угла Тверского бульвара. На фоне втоптанных в песок чинариков, разбросанных в траве пустых бутылок она не привлекала внимания. Герасим Герасимович и то, при всей своей наблюдательности, не заметил, как она тут очутилась: казалось, что ее по рассеянности забыл на этой лавке какой-нибудь алкаш или бомж.

Михалыч оставался верен себе: он обожал такие хохмы – кого удивит модный кейс из крокодиловой кожи? А вот когда сотенные баксы уложены аккуратными пачками в потрепанной хозяйственной сумчонке – это клево…

– Можешь не пересчитывать, – Михалыч положил сумку на колени генералу и, заметив, как тот слегка поморщился, добавил:

– Не беспокойся, сумка чистая.

– Да зачем же пересчитывать – мы ведь с тобой как-никак партнеры, – попытался пошутить Герасим Герасимович. – Мне понадобится неделя.

– Увы, неделя нас никак не устраивает. Иначе вся эта затея просто не имеет смысла. Могу дать только два дня… максимум три.

Генерал взвесил на руке сумку. Четверть миллиона долларов – две с половиной тысячи зеленых бумажек с портретом президента Франклина – обладали прият ной весомостью. Четверть миллиона рублей явно весили бы куда меньше, даже если были бы сделаны из настоящего дерева.

– Да не взвешивай ты ее, – усмехнулся Михалыч, все равно на вес не определишь, но если желаешь – можешь не отходя от кассы пересчитать! Денька через два я тебе позвоню. Если управишься до моего звонка – не откажи в любезности, сам объявись. Мне это срочно нужно. А как передашь материал, так получишь вторую половину суммы.

– Договорились. Ох ты, – генерал посмотрел на часы. – Я ведь опаздываю: сегодня вечером идем с внучкой в кукольный театр. Надо еще ее обедом накормить…

Поднялись одновременно. Герасим Герасимович взял сумку под мышку, как будто в ней было не четверть миллиона долларов, а грязное постельное белье.

– Если хочешь, тебя проводят мои ребята, – предложил Михалыч.

Генерал развеселился:

– Ха-ха-ха! Михалыч, дорогой, ты, видно, позабыл, с кем имеешь дело.

Неужели я настолько глуп, чтобы являться на ответственную встречу в одиночестве!

– А ты мне не доверяешь! – не без обиды протянул Михалыч.

– Да и ты мне тоже – иначе разве стал бы окружать себя такой гвардией?

Ну, пока! – Генерал выставил пятерню и, пожав руку Михалычу, шагнул на аллею и едва не столкнулся с парочкой влюбленных, которые самозабвенно тискали друг друга в объятиях.

Михалыч отметил, что те с нарочитым безразличием посмотрели в его сторону. Вполне можно предположить, что у парня где-нибудь за поясом заткнут новенький «Макаров». Да и девочка, пожалуй, способна с трехсот метров влепить пулю в глаз. Наверняка поблизости разгуливает столь же милая парочка.

Так уж заведено: за генералом Львовым всегда оставалось последнее слово…

ЧАСТЬ III

Глава 20

Свое дело Андрей Антонович Гаврилов начал с небольшого торгового кооператива с многообещающим названием «Русь». Уже через несколько месяцев он успешно конкурировал с крупнейшими государственными предприятиями торговли. Его стремительный успех объяснялся тем, что в свое время он возглавлял комсомольскую организацию Питера и связей с бывшими идейными соратниками не растерял. После развала Советского Союза они позанимали ключевые посты в городской администрации, в банках. Именно с помощью этих людей ему удалось получить первый крупный кредит. Немаловажным, а может быть и решающим, фактором успеха Андрея Гаврилова было то, что его отец Антон Лаврович Гаврилов долгие годы сидел в кресле второго секретаря Ленинградского обкома, а после бурных событий начала 90-х годов вовремя успел примкнуть к «демократическому» движению, обзавелся новыми связями и занял пост председателя городского комитета по имуществу. В его ведении находились все объекты недвижимости города на Неве, общая стоимость которых исчислялась миллиардами долларов. Правда, когда в городе и области началась приватизация, заводы и магазины, порты и склады распродавались по столь мизерной цене, что ими могли завладеть люди самого скромного достатка – не только бывшие директора этих самых заводов и магазинов, но даже прорабы и бригадиры. Однако к участию в приватизационных конкурсах-тендерах допускались далеко не все. То есть по закону, конечно, допускать к конкурсам следовало любого желающего, но по тому же закону ответственный чиновник, распоряжающийся городским имуществом, был волен определять порядок проведения конкурсов. А по сути, он и решал, кого следует допускать к лакомым кускам государственного пирога, а кого стоит мягко или твердо оттеснить подальше. этим всесильным чиновником и был Антон Лаврович Гаврилов, осанистый старик с пышной седой шевелюрой и строгим взглядом.